Бунт Стеньки Разина - Николай Костомаров

Первые годы царствования Михаила Федоровича были заняты борьбою с воровскими козаками, как назывались шайки бродяг, не хотевшие повиноваться властям. Ужасны были эти люди. В 1615 году, рассыпавшись по всей Московской Руси, и в особенности около Волги, близ Углича, Кинешмы, у Пошехонья, около Новгорода, в Северской земле и украинных городах, они грабили города и села и делали над народом бесчеловечные истязания. Их ожесточение, при обычной тогдашней грубости нравов, становится понятнее, когда примем во внимание, что эти шайки были составлены из людей, оставивших свои прежние повинности и теперь возвращаемых к ним снова насильно. Нежелание какого-нибудь нового порядка вещей увлекало эти толпы и внушало им ненависть к прежнему житью и охоту шататься и быть там, где показалось. Иной был прежде монастырский, а жил теперь в дворянском имении – его отыскивали и возвращали в монастырское. Другой был холоп, убежал от своего господина и отдался иному господину в холопы, а его хотели воротить к прежнему. Им хотелось свободно переходить от одного существующего положения к другому существующему; нового, своеобразного они не могли выдумать, кроме козацкого, которое с известной точки зрения было то же, что разбойничье. В первые годы Михаила Федоровича князь Лыков разбивал такие шайки несколько раз: под Балахною, под Симоновым монастырем, куда они пришли как будто с повинною, а в самом деле для буйства; потом на реке Калуже, где был повешен знаменитый атаман Воловня, и откуда множество его товарищей отправлено в тюрьму Преследуемые и поражаемые, одни сдавались на милость правительства, а другие удалялись из жилых мест в низовья Волги, и одна из таких шаек, под начальством Калбака, установилась близ Каспийского моря и наносила страх плававшим по нему судам.

На берегах Волги существовало тогда козачество как отдельное общество. История его неизвестна. Мы знаем о существовании волжских козаков в смутные времена: они поддерживали Заруцкого. Во время войны поляков с турками под Хотином, когда запорожцы оказали столь деятельное участие, пришло двадцать тысяч волжских козаков на помощь христианам против неверных. Они явились поздно, когда было дело кончено, но их намерение не осталось без награды. Королевич Владислав отпустил их с подарками. Это известие, передаваемое южнорусскими летописцами, важно: открывая значительность народонаселения в Волжском крае, оно указывает на связь, существующую между всеми вообще козаками; когда малороссийские козаки пошли помогать Польше, сочувствие к делу отозвалось в таком отдаленном краю, как низовые берега Волги. Когда Олеарий плыл по Волге с голштинским посольством, по берегам Волги, от устья Камы вниз, блуждали козаки и были страхом для пловцов, потому что нападали на суда. Впрочем, то были не одни жившие по Волге: там шатались для разбоев и с Дона, и с Яика, и со всех стран русского мира. Волга, главный торговый путь, привлекала их удальство. В 1621 году они ограбили караван судов, и это подало повод к основанию города Черного Яра. В 1654 году козаки напали на нижнеяицкий учуг, принадлежавший гостю Гурьеву, его разорили и переманили в свои ряды рабочих: в простонародии было к ним сочувствие. Волга на всем ее неизмеримом протяжении была поприщем воровских козаков. Их деяния воспевались в песнях; в ним относятся разнообразные предания; их образ в народном воображении сохраняется с марами (курганами) и городищами, усевающими приволжские степи. Воровские козаки не были в глазах простонародья простыми разбойниками, в обыкновенном смысле этого слова; они нападали на суда, на людей, грабили их, убивали, но, по обширному кругу, в котором хотела выразиться их деятельность, название разбойников для них недостаточно. Сами они говорят в своих песнях: «Мы не воры, не разбойники – мы удалые добры молодцы». Это были люди, выскочившие из круга гражданского быта, не вошедшие в другой и не сознавшие определенной цели. Народ сочувствовал удалым молодцам, хотя часто терпел от них; самые поэтические великорусские песни – те, где воспеваются их подвиги; в воображении народном удалый добрый молодец остался идеалом силы и мужской красоты, как герой Греции, рыцарь Запада, юнак Сербии. Слово «удалый молодец» значило у нас героя, а между тем оно смешалось с значением разбойников.

Итак, в половине XVII века козачество охватывало более чем пол-Руси, а народное недовольство гражданским порядком давало ему пищу и силы: в козачестве воскресали старые полуугасшие стихии вечевой вольницы: в нем старорусский мир оканчивал свою борьбу с единодержавием. Когда власть хотела подчинить козаков порядку и закону, воровское козачество хотело разлить по всей Руси противодействие ей. Уже для него было недовольно укрываться в отдалении степей: оно хотело поглотить весь русский народ. Но само по себе оно было не новым началом жизни, а запоздалым, отцветшим; оно было страшным настолько, чтоб задержать русский народ, сбить его на время на старую дорогу, но бессильно и бессмысленно, чтобы проложить ему новый путь. В нем не было созидательных начал, не было и духовных сил для отыскания удачных способов действия. Оно не могло произвести ничего, кроме эпохи Стеньки Разина – кровавой, громкой, блестящей, приведшей в ужас и ожидание, по словам современника, не только Московское государство, но и всю Европу, и бесплодной, как метеор, многообещающий не знакомому с тайнами природы и никогда не исполняющий этого обещания.

III

Весь порядок тогдашней Руси, управление, отношение сословий, права их, финансовый быт – все давало козачеству пищу в движении народного недовольства, и вся половина XVII века была приготовлением эпохи Стеньки Разина.

Устройство отношений между землевладельцами и работниками, и между господами и слугами, было в числе причин, способствовавших успехам возмущения. До 1592 года крестьяне были люди вольные и по праву, в определенный годичный срок переходили с земли одного господина на землю другого. В этот год, как должно думать, судя по смыслу других позднейших указов, Борис укрепил их на тех местах, где они тогда жили. Строгость этой меры была ослаблена последующими распоряжениями самого Бориса. В 1597 году издан указ, предоставлявший владельцам право отыскивать своих крестьян тогда только, когда они убежали от них не ранее пяти лет. По указам 1601 и 1602 годов прикрепление крестьян к землям удержалось только в имениях патриарших, митрополичьих, владычних, монастырских, бояр, дьяков и больших дворян, и приказных людей, а в имениях детей боярских, жильцов, иноземцев, дворовых царских людей, подьячих всех приказов, стрелецких, сотенных и козачьих голов, у переводчиков и толмачей Посольского приказа, патриарших и властелинских приказных людей оставлен вольный переход крестьянам. Ясно, что это постановление, оставлявшее свободу крестьян у мелких, незначительных владельцев и делавшее их крепкими в имениях знатных и больших господ, клонилось не к прекращению шатаний, как обыкновенно думают, а к тому, чтоб угодить сильным, на которых опереться искала власть Бориса, начинавшего собою новую династию. С тех пор бояре и вообще господа постоянно старались о сохранении и дальнейшем утверждении такого гражданского порядка. При избрании Владислава бояре, распоряжаясь делами государства, выговаривали вперед условие, чтоб на Руси промеж себя крестьянам выходу не быти. В Смутное время крестьяне всех ведомств наполняли толпы козаков и переходили от одного владельца к другому, обманывая всех равно. По восстановлении порядка бояре, имевшие сильное влияние на дела государства, при непрочности новой власти, поспешили сохранить закон Бориса и постановили обращать беглецов на прежние места жительства и вообще оставить тот порядок дел, какой введен Борисом при Федоре Иоанновиче. С тех пор крепостное право становилось тверже и тверже. Сначала срок для нахождения беглых холопов и крестьян и возвращения их на прежнее место положен пятилетний, но в 1637 году он предположен на девять лет, в 1641-м – на десять лет. Ограничение права возврата крестьян годами удерживало отчасти старый порядок дел, какой был до 1592 года, потому что крестьяне уходили от одного владельца к другому и выжидали исхода срочных лет, чтоб потом быть безопасным от притязания прежнего господина. В 1645 году дворяне и дети боярские жаловались, что в то время, когда они находились в военной службе, крестьяне их уходили к иным владельцам, и особенно к боярам, окольничим и в монастырские имения. Это понятно, потому что у богатых владельцев, имевших больше средств, крестьяне подвергались меньшим повинностям, чем у бедных. Бедным тяжело было судиться с богатыми. Таким образом, большие села увеличивались, а мелкие деревушки пустели. В 1647 году постановлено не возвращать беглых только в таком случае, если они прожили вне мест, где записаны, более пятнадцати лет. В 1649 году уничтожен срок для поимки беглых. Уложение окончательно сделало крестьян крепкими земле. Оно не только прекратило сроки, не только установило твердое правило на будущее время, что никому за себя крестьян не принимать, но еще обратило его и на прежние годы. Таким образом, руководствуясь писцовыми книгами, составленными после пожара 1625 года, и всех крестьян, записанных перед тем в писцовых книгах, велено отдавать с их семействами без урочных лет прежним владельцам, за которыми они числились. Крестьянство распространилось не только на тех, которые значились в писцовых книгах как хозяева, но и на их детей, родственников, которые жили с ними не в разделе и до того времени считались гулящими людьми.