Я просто позвонил сказать... - Ольга Толмачева

— Помогает? В чем?

— Вот вы сидите напротив, слушаете, как я пила в Берлине глювайн… кому я еще расскажу об этом?

— Совсем некому? Нет подруг?

— Увы…

— Что за бред!

— Как объяснить… Ведь только вы — я знаю, нет, чувствую… Вы же не просто слушаете… присутствуете… Там, со мной…

— Не понимаю…

— Вы слышите, как стучат мои каблуки по мощеной дорожке, видите, как я подношу ко рту бокал… след на губах… Капелька вина на верхней губе…

— Нет, на нижней… — Егор нервно выдохнул.

— Я это чувствую… Вы очень тепло ко мне относитесь… Это дорогого стоит… Вы видите…

— Как безвкусно вы одеты…

— Что? — Лена возмущенно вскрикнула и замолчала.

— Вы никогда не умели одеваться — ни раньше, ни теперь. Это ж надо — нацепить ужасный свитер! Где такой откопали? — Егор стал беззастенчиво ее рассматривать.

Лена сложила на груди руки, прикрываясь от насмешливых глаз.

— Как вы можете… Это бестактно… — Ее голос дрожал.

— Как вам пришло в голову в таком отвратительном наряде прийти на свидание!

— На свидание?

Егор увидел, как от ярости ее глаза потемнели. Но не мог остановиться — сам не знал почему.

— Эта цветовая гамма… неужели вы думаете, этот замызганный свитер выгодно подчеркнет вашу нежность, хрупкость. Неужели мужчина вас в этом захочет?

Почему расстались?

— Вы… вы… по–моему, вы переходите все границы… — Она смешно заморгала. Даже кончик носа вздрагивал. — Что вы себе позволяете? — Лена полезла в сумочку. — Кто я вам? — Достала платочек. — Делайте замечания вашей жене — пусть она вас радует… цветовой гаммой. И пусть вас возбуждает… — Она вытерла слезы. — А если вам больше нечего сказать, я пойду, — потянулась за сумочкой.

— Подождите! Я не хотел вас обидеть. — Егор дотронулся до локтя, но обжегся — отдернул руку.

— И вообще я к вам не на свидание пришла, — сказала Лена поспешно и тоже дернулась, как от удара. — У нас дружеское общение, и никаких перспектив… Мы договорились, помните? Мы с вами товарищи. Все закончилось в прошлом, не начавшись. Помните?

— Да, помню. — Он согласно кивнул.

Да, так ничего и не началось…

Просто он не мог тогда ждать… торопился… ничего не мог поделать со своим телом. Оно крутило им, задавало направление. Дал слабину…

— Вы мне Бродского цитировали: про прекрасное вне тела — что–то в этом роде… ни объятия невозможны, ни измены… Или я что–то путаю? — Лена боялась взглянуть.

— Все совершенно верно. Не путаете… — выдавил.

— А я могу из Пушкина добавить: я другому отдана и буду век ему верна. Классику любите?

Егор печально кивнул.

— Так вот какая вам разница, дорогой товарищ, в каком я свитере? И зачем вам нужно видеть нежный овал лица? — Лена облизала пересохший рот и отвернулась к окну.

Они замолчали. Тихо играла музыка.

Егор смотрел сквозь стекло на мерцающий снег и видел в отражении Лену: волосы выбились из–под заколки, она скручивала в кольцо тонкую прядь, по–прежнему хмурилась.

Скоро они попрощаются — остался час или чуть больше. И опять разбегутся по жизням…

Этот час — вдыхать, сердить, говорить глупости… Запоминать… Потом он загрузит себя работой — и чтобы побольше, побольше, побольше вокруг суеты, людей! Не успевать, нервничать, торопиться! Чтобы рвали на части! На части рвали! Ни минутки свободы! Терпеть не мог тишины.

Ничего не мог поделать с памятью…

Вдруг тихий смех услышит или дрожащий от возмущения голос. Губы алые полыхнут.

Как с этим жить?

…Утром Лена поедет в троллейбусе. Бросит взгляд за окно — снова буран… «I just called to say…» Танцуют снежинки…

С сыном помчится с ледяной горки и, смеясь, упадет в сугроб — вдруг больно зажмурится, словно от яркого солнца…

Сколько теперь ждать?

Она попала в ловушку…

А когда иссякнут силы и он устанет с собой бороться, пальцы сами отобьют короткое sms: приглашаю на дружеское свидание.

Нет, она солгала. Ей тоже ЭТО мешает. Как жить, если потускнел свет?

Лена посмотрела на огонек оплавленной свечки и снова подумала, что никогда больше не придет к Егору на встречу. Будущего нет. Зачем душу рвать?

Она все время так думала… И снова не шла — летела…

Так много хотела сказать — как эти дни прожила без него, как удивилась солнцу в лужах и облакам… Она теперь все время что–то ему говорит… бормочет… как дурочка… Да–да, небо бежало навстречу — чтобы обняться…

И вот…

Что тут скажешь?

Все время думает, что–то говорит ей,… так много хочет сказать… успеть бы…

Почему придирается?

— Как вы держите фужер? Вино не пьют… с таким выражением лица! Сколько раз говорить?!

Смешная… — кто ТАК пьет вино, держит бокал?! — усмехнулся.

Он был прав! И ни о чем не жалеет…

— Куда от этого денешься? — печально спросила Лена и открыто взглянула Егору в лицо: может, наконец перестанет ерничать?

— Вы знаете, это очень легко прекратить. Сказать себе: все, точка! Не выходить на связь, словно умер.

— Два дня отгула плюс выходные, — прошептала, — не выползать из квартиры, путаться в днях, выть, реветь, стонать — умирать…

И он уже пытался так сделать. В звенящей тишине извивался на простыне, рвал подушку, задыхался от пустоты душной комнаты… от невозможности повернуть время вспять.

Ему все стало ясно в самое первое мгновение, когда увидел Лену в длинной очереди на регистрацию рейса. Словно… провал в памяти. Как объяснить, где это время был…

И потом, когда самолет взмывал в небо, перед глазами неотступно стоял взгляд, поникшее лицо, сомкнутые губы, словно кто–то умер, — когда уходил…

Она теперь все время так смотрит, когда прощаются… Расстается на тридцать лет — не меньше.

Да, и однажды он хотел прекратить общение.

Но Лена мгновенно откликнулась: «У Вас все в порядке? Кофе выпьем?»

«Да, и почитаем Кафку…» — предложил.

«Кафку?»

«Руффкую народную кафку», — он все время шутил.

— Умирать до тех пор, пока не проснется инстинкт к жизни… Вы знаете, очень действенно, — Лена серьезно посмотрела. — Мне однажды помогло. Главное — не выброситься из окна…

Он усмехнулся.

— А потом отпустит. Через неделю — другой человек. Месяц депрессии, но в этом поможет фитнес. — Она придвинулась и заговорила тихо, доверчиво, как лучшему другу. — Настроение улучшится, чище кровь. Голова пустая, свободная от дурных мыслей.

— Да. И снова хлеб вкусный. И вино… — подтвердил Егор и отодвинулся.

Лена согласно кивнула и откинула со лба челку.

— Год самовнушения: «Мне хорошо!»? — вопросительно взглянул.

— Повторять ежедневно: «Я любимая! Успешная! Главное в жизни — карьера и уважение коллег!»

Да, и можно не бояться где–то случайно встретиться. Не захочешь волос коснуться или плеч…

Не вздрогнешь от короткого зуммера: «Как работается в жару? Не жарко ли?»

Только… зачем ему чистая кровь?

Он мог бы, откинув сомнения, ринуться навстречу чувствам, распахнуть сердце, смести преграды. Выдохнуться, чтобы воспрянуть… Знал же, все кончается скукой…

Если бы мог…

— Пора? — Лена посмотрела на часы.

В кафе опустело.

Егор молча кивнул.

Сейчас она откроет сумочку, чтобы достать кошелек — никогда не позволяет платить за себя, виновато улыбнется… «Будьте здоровы», — скажет на перекрестке. А он разозлится: на что намекает?

— Будьте здоровы, — сказала Лена и протянула Егору руку.

— Вы можете хоть один раз придумать другие слова для прощания? У вас есть фантазия?

Увидел, как от обиды у Лены дрогнули губы.

Она на миг задержала дыхание и улыбнулась — смиренно, печально…

Улыбаться! Непременно, если больно и душит обида…

Улыбаясь, подумала, что сегодня же выбросит телефон Егора — Бог оградил ее от судьбы с этим человеком. Все правильно! Какое счастье…

Лицо, мокрое… От снега?

Взмахнула ресницами и направилась… в свою жизнь.

И он зашагал уверенно, бодро. Рванул с разбега в водоворот жизни. Дел по горло! Невпроворот! Не разгрести! Что–то расслабился…

Улыбка…

Вкалывать до отупения… Себя не щадить! Ни минуты свободы!

На все вопросы главный ответ — улыбка.

Обязательно улыбка, если даже тебе не доверяют. Ведь улыбка — признак силы и профессионализма.

Только не забыть про улыбку!

Бег, тренажерный зал… Музыка. Нет, не Стив Вандер — этот парень слишком лиричен… Джим Моррисон, Билл Эванс… да, да, тонкий, деликатный, чувствительный Эванс…

Улыбаться!

«I just called to say I love you»! — Он запел.

Обязательно улыбаться!

Да она и не знает, кто такой Эванс!