Туманная река 3 (СИ) - Порошин Влад

— Налево в конце коридора, — просипел Прохоркин, все ещё пытаясь восстановить дыхание.

— Живо туда, — Глафира Тихоновна достала записную книжку и что-то в ней пометила, — присмотришь за новым больным, сделаешь ему фурацилиновые примочки и будешь следить за общим состоянием.

— Сейчас только переоденусь, — Виктор трусцой побежал в раздевалку.

— Итак, сестёр не хватает, ещё это шалопай на мою голову, — пробубнила себе под нос старшая медсестра.

Облачившись в халат, медицинскую шапочку и сменную обувь Прохоркин буквально через три минуты стоял у входа в отдельную палату и не решался в неё зайти. Так как прямо посредине дверного проёма на стуле сидел на посту спящий милиционер.

— Извините, можно я протиснусь, — Виктор тихонько потряс рукой блюстителя порядка за плечо.

— Что? — милиционер резко схватил Прохоркина за руку и больно сжал её.

— А-а! — вскрикнул от неожиданности Виктор.

— Простите доктор, не узнал! — охранник подскочил и взял «под козырёк».

— Я не доктор, — заикаясь, стал оправдываться Прохоркин, — я студент на практике. Можно я пройду к больному, мне Глафира…

— А-а, — усмехнулся милиционер, — студент, значит. Запомни студент можно Машку за ляжку, можно козу на возу, а ты должен обращаться к старшему по званию так, разрешите… э-э… Короче проходи.

Виктор, наконец, вошёл в узкую, как пенал, палату. На единственной кровати лежал человек неопределённого возраста, лицо его так распухло, что чем-то смутно напоминало арбуз, из которого выглядывал маленький кончик носа. Вместо глаз у пострадавшего в непонятном происшествии были две узкие щели. Прохоркина от внешнего вида больного немного передёрнуло. Виктор достал из бутылька на тумбочке таблетку зеленовато-жёлтого цвета, растолок её в ложке и растворил в стакане с водой. Затем стараясь не смотреть на лежащего без движения пациента, стал куском, сложенной в несколько слоёв и смоченной в растворе марли, обрабатывать гематомы на лице.

Глава 2

Первое что я разглядел, после кромешной тьмы, был костёр. Точнее размытые очертания костра, хотя, вполне возможно, это было солнце, которое просвечивало сквозь шторы с низкой степенью затемнения. Или нет, и костёр, и солнце я видел одновременно. Я стал поочерёдно открывать и закрывать глаза, и о чудо, до меня дошло. Левым глазом я видел костёр на поляне, а правым солнце, пробивающееся через штору.

— И что же я полез драться с солдатиками? — обругал я мысленно себя, — можно же было что-нибудь придумать, соврать, кто же в здравом уме ссыт против ветра? Теперь здравствуй дурка, новый дом.

Я закрыл правый глаз и решил повнимательнее рассмотреть, что делается у костра, так как вокруг него кто-то однозначно суетился. Внезапно весь обзор мне перекрыла своим прекрасным лицом Мара, которая высунулась из-за моей спины.

— Жив курилка, — сообщила она кому-то в сторону.

— Это ненадолго, — лицо Мары потеснила физиономия мужественного и волевого бородача.

— Чего и вам желаю, — хриплым слабым голоском ответил я.

Бородач брутального вида недовольно хмыкнул и исчез из поля зрения, зато появился уже знакомый мне Велес.

— По земному времени ещё час точно за жизнь побарахтается, — он протянул руку и потрогал то место, где у меня в теории должен был быть лоб.

На практике, к сожалению, я ничего не почувствовал.

— Между прочим, даже за пять минут можно сделать очень много, — попытался пошутить я, и, закрыв левый глаз, взамен открыл правый.

Картинка, которую мне рисовал правый орган зрения, тоже стала вырисовываться более чётко. Но самое неприятное с чёткостью изображения на все моё тело стали накатывать волны тупой ноющей боли. И я еле сдержался, чтобы не застонать.

Оказалась, что я лежал не в застенках «кровавой гэбни», а в обычной больничной палате, и какой-то молодой паренёк в белом халате тыкал мне в лицо чем-то влажным. Студент на практике, почему-то решил я. Тут в палату вошёл настоящий доктор, невысокий коренастый мужчина.

— Здравствуй, Витюша, — поздоровался он со студентом, — примочки делаешь, молодец!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Самуил Михайлович, — обратился начинающий врач к бывалому, — может быть больному поставить капельницу с физраствором?

— Может быть, может быть, — сказал на распев доктор и посмотрел рентгеновские снимки, которые принёс в своей папке.

Витюша встал, подошёл поближе и тоже заинтересованно глянул на черно-белые узоры.

— Видишь это пятнышко? — спросил Самуил Михайлович, — это значит у нашего пациента гематома в головном мозге. Капельницу ставить категорически нельзя.

— А что тогда делать? — растерянно пробормотал студент, — оперировать?

— В этом случае одна надежда на него, — доктор направил указательный палец на потолок.

— На Никиту Сергеевича? — Витюша запрокинул голову вверх.

— Бери выше, — Самуил Михайлович печально посмотрел на меня, — через час либо помрёт, либо инвалидом на всю жизнь останется.

— А может она сама рассосётся? — у студента нервно дёрнулся глаз.

— И такие случаи в моей практике бывали, — задумчиво пробормотал доктор.

Я закрыл правый глаз и открыл левый, надоели, в самом деле, и тут же боль, которая окутывала все моё тело, куда-то исчезла. На поляне, где горел костёр Мара, Велес и не известный мне брутальный бородач, все одетые в простые белые одежды, о чём-то спорили.

— А я говорю, мы просто обязаны вмешаться! — своим певучим голосом с нотками железа доказывала что-то Мара.

— Я согласен с Мораной, — поддержал её Велес, — ты же, Перун, видишь, как тёмные хитро манипулируют эмоциями людей. К тому, что Богдан практически уже не жилец, привела цепь случайных малозначимых событий. Поэтому мы должны продолжить эксперимент.

— Бесполезно, — прогудел брутальный бородач, Перун, — если каждый из нас даст ему слишком много своей жизненной силы, то у него, — Перун указал на мой левый глаз, — начнётся раздвоение личности.

— А если каждый понемногу? — настаивала Мара.

— До полного выздоровления не хватит, — Перун подошёл и потрогал мой, ничего не чувствующий лоб, — оставшуюся часть жизни проведёт в инвалидной коляске. Скрючит его как баранку, а для воина такая жизнь хуже смерти.

— Я в коляску не согласен, — проблеял я еле слышно, — прошу одного, друзьям весточку от меня притараньте, что всех люблю, целую, пусть не поминают лихом, и никогда не сдаются, всё надо делать до конца!

— Давайте разжигать новые костры! — потребовала Мара, — призовём всех своих братьев и сестёр.

Я закрыл левый глаз и постарался заснуть, помирать во сне менее страшно, чем при полном сознании, главное чтобы сон был хорошим, про море, где мы сидим рука об руку со своей любимой девушкой.

* * *

По адресу Старая площадь, дом номер четыре, в кабинете номер шесть, уже целый час шло внеочередное заседание первых лиц государства советского. Раньше, до революции, здесь располагался Торговый дом Титова, здесь заключались договора, суживали под процент деньги и выстраивали экономическую политику по сути говоря небольшого в масштабах страны предприятия. Сейчас же, здесь принимались куда более значимые решения.

Вообще-то шестой кабинет при Иосифе Виссарионовиче был всего лишь залом для всевозможных совещаний. Но после смерти отца народов, Хрущёв распорядился из этого зала сделать его собственный кабинет, а кабинета Сталина, наоборот, переделать в зал заседаний. Обстановка, где работал первый секретарь ЦК КПСС была максимально спартанская. На полу лежала красная ковровая дорожка, длинный стол упирался торцом в небольшой столик самого хозяина кабинета, за спиной которого висело три больших портрета Карла Маркса, Владимира Ленина и Фридриха Энгельса.

В этот день Никита Сергеевич, который и так отличался взрывным темпераментом, был особенно разгорячён.

— Сволочи! Мерзавцы! Дрозофилы! Ненавижу, ненавижу! — орал он молодцеватым высоким голосом на своих ближайших соратников.