Принадлежать демону (СИ) - Ви Лика

Тонкая струйка крови от ее невинности течет по моей ноге. Только теперь я вдруг понимаю, что происходит что-то ненормальное — что-то во что нельзя верить. Понимаю и тут же об этом забываю, потому что она забрасывает на меня вторую ногу, виснет на мне целиком и заглядывает в глаза, решительно и в то же время пьяно, как от вина.

В серебре ее глаз вдруг возникает золотой ободок — знак моей истинной, моей единственной, той, что может дать смысл всей моей жизни!

— Не может быть, — шепчу я оглушенно, но она, как околдованная, словно одурманенная, уже ни о чем не думает, ничего не смущается, отдается мне. Словно знает, что за нить есть между нами.

Она прижимается ко мне всем телом и двигает бедрами в невероятном ритме, впиваясь в мои губы жадным поцелуем развратницы.

Я дергаю цепь. Одну. Вторую. Обе.

Я хочу ее. Только ее. До дрожи. До истерики. До тихого хрипа.

Я искал ее, бродя по мирам. Упустить такой шанс, сорвать ритуал я просто не могу, но цепь не поддается, а желание становится таким сильным, что сдерживаться просто невозможно. Я поддаюсь ей, покоряюсь, доверяюсь полностью ее дурману. Я двигаюсь ей навстречу, как могу, представляя, как мог бы мять ее округлый зад, не будь этих цепей.

Наши языки сплетаются, а души соединяются вместе с телами. Еще один миг и она станет моей навсегда, но мое сердце внезапно… останавливается.

Острая боль и жгучая горечь смешиваются, охватывая меня целиком.

Проклятый инквизитор пронзил нас одним мечом. Ее кровь, ее сила, ее естество попадает прямо в мое сердце и причиняет эту самую нестерпимую боль, а затем активирует печать, пробуждая какую-то скрытую страшную, спрятанную тайну моего рода.

— Тварь, — успеваю прошептать я, прежде чем оказываюсь навечно запечатан в пустоте…

***

Иногда Бессмертие — зло, особенно если ты один и навсегда остаешься в месте, где нет никакой магии, где нельзя ничего создать или возродить. В месте где ты — ничто.

— Чертов инквизитор, — думаю я годами, словно это может мне помочь, а сам пытаюсь вспомнить учения древних, которые постоянно показывал мне отец.

— Читай, они нужны тебе, — говорил он, но я не слушал. Именно поэтому, наверно, и обречен теперь на вечное обитание в пустоте.

Или не вечное? Что это за свет? Что это за дивный голос, что зовет меня? Не знаю кто ты, но пахнешь ты явно как мой Огонечек, как Марта, и на этот раз никто нас не разлучит!

Глава 1 — Неправильный призыв

*Марта*

Я закатываю глаза, слушая очередную тираду моей маман об осторожности.

— Марта, я тебя умоляю, обойдись, пожалуйста, без призывов, — говорит она. — У тебя есть много других способов решить вопросы.

Я на это только губы кривлю. Дались матери эти призывы! Завидует она, вот что, потому что сама призвать никого не может.

— Не надо мне рожи корчить, — ворчит мама в трубку, как будто может увидеть, с каким лицом я ее слушаю. — Я слишком хорошо тебя знаю.

Я в ответ только глаза закатываю. Мама у меня не ведьма. Она по телефону никогда не разберется, что именно у меня на лице, но знает меня и правда хорошо, чтобы угадывать реакции на ее слова, но не так хорошо, чтобы угадывать действия. Обмануть ее я все же могу, особенно если мне это действительно нужно. Я даже заколдовать ее могу, если это будет нужно.

— Мы тебя отпустили в Москву не для того, чтобы ты рисковала! — продолжает ворчать мама. — Что тебе бабушка про призывы говорила?

— Что у меня на линии судьбы призыв, способный оборвать мою жизнь, — отвечаю я нехотя, просто заученной фразой, которая мне давно надоела.

Не верю я в эту чушь. Когда бабушка это сказала, она уже совсем старая была, болела, мало ли какие глупости ей в голову могли прийти. Как призыв может навредить или убить? Я же не какая-то глупая девчонка, впервые круг призыва нарисовавшая. Я опытная ведьма, много раз это делавшая до бабушкиного пророчества.

Мама, словно читая мои мысли, сразу отвечает на этот вопрос:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Если вызвать не того, можно умереть, а ты у меня не самая внимательная, можешь и ошибиться. Пообещай мне, что не будешь там использовать призывы! Не будешь использовать печати, на которые я не посмотрела, поняла? Это нужно ради твоей же безопасности.

— Ма-а-а-ам, ну я же уже обещала перед отъездом, — пытаюсь ее умолить я, запрыгивая на диван, чтобы маленький черненький демон мог спокойно вымыть пол на месте, где я только что стояла.

Конечно, я его призвала. И на экзамены демона возьму. Обычные люди их не видят, а они легко могут и билет нужный подсунуть. Учишь три вопроса и вытаскиваешь нужных три в одном билете. Узнать вопросы из одного билета я в состоянии. Они ведь связаны! Энергетически связаны, благодаря чьим-то мыслям. Это же так просто! Ну как? Как можно отказаться от подобного? Я еще и работу себе найду, чтобы вместо меня ее мог делать демон, а то мать будет контролировать все мои траты, а значит ни в один клуб нельзя будет сходить, а так демон сможет мне денег заработать на мой отдых и развлечения. А как иначе? Какой смысл быть ведьмой и не пользоваться этим по полной, но мама со мной не согласилась бы.

Зануда она у меня.

— Обещай, — упрямо просит она. — Никаких рун призыва без моей проверки. Ни при каких обстоятельствах.

— Ты вредная ведьма-теоретик, — устало выдыхаю я. — Обещаю.

— И пальцы скрестила? — спрашивает мама.

— Нет, — вру я, глядя на свою левую руку. Конечно, я скрестила пальцы, более того поняла, что именно сейчас и надо призвать еще одного помощника — того, кто будет работать. Меня даже подмывало спросить у мамы, кого мне больше всего нельзя вызывать на ее взгляд, чтобы именно этого демона и подчинить. Она ведь у меня действительно теоретик, вернее теолог-ихтиолог или как там правильно? Не помню, никогда не пыталась запомнить, просто она изучала всякие древние письмена. По бабушкиным книгам диссертацию писала. Настоящая прилежная ученица, но никаких способностей. Она любую руну нарисует с закрытыми глазами. Знает всех демонов, все заклинания, все отвары, да только толку, если силы в ней ни грамма? Ничего она не может, кроме разве что лекции мне читать.

— Я буду осторожна, обещаю, — говорю я матери, потому что иначе она не отстанет, а если начну ее дразнить, то и вовсе может приехать меня проверять, точно ли у меня все хорошо и не начала ли я рисовать очередную руну, а я, конечно же, начала, вот прямо сейчас и начинаю.

— Я правда волнуюсь, неспокойно мне, — признается мама.

Я чуть не рассмеялась.

— В тебе нет дара предвиденья, — отвечаю я, вскочив с кресла и помчавшись к старому бабушкиному комоду. Там в одной из полок она прятала мел — идеальное средство для кругов призыва.

— У меня есть материнское сердце! Оно и без дара может многое чувствовать.

— Конечно, мама, но мне может грозить только смерть от этого скучного разговора, — признаюсь я, закатывая в очередной раз глаза, и достаю из-за комода квадратную фанерку, на которой лучше всего чертить печати.

Бабушка это гениально придумала. Пол неудобно отмывать, а эту фанерину, пусть она и метр на метр, можно отнести в ванну и поставить под душ. Вода быстро смывает мел. Потри немного щеткой, высуши и все снова готово к работе.

Я швыряю доску на пол и осмотрелась.

— Что это за звук был? — спрашивает мама.

— Книгу уронила, — вру я и глазом не моргнув, рассматривая при этом меловые разводы на доске. Я ее явно плохо отмыла еще два года назад, когда приезжала сюда летом.

— На ногу? — зачем-то спрашивает мама.

— Конечно, нет, — фыркаю я, переворачивая доску. — Мам, дай мне хоть вещи разобрать, а? Ну пожалуйста!

— Ладно, позвони как поешь. Я тебе там домашних котлет положила. Микроволновка там есть, легко разогреешь.

— Да-да, обязательно, — отвечаю я, спеша закончить разговор. — Пока, мам!

Отключив вызов, я откидываю телефон на диван и не удерживаюсь от комментария вслух: