Хочу отдохнуть от сатиры… - Саша Чёрный

Утешение

Жизнь бесцветна? Надо, друг мой,Быть упорным и искать:Раза два в году ты можешь,Как король, торжествовать…

Если где-нибудь случайно, —В маскараде иль в гостях,На площадке ли вагона,Иль на палубных досках,Ты столкнёшься с человекомБлагородным и простым,До конца во всём свободным,Сильным, умным и живым,Накупи бенгальских спичек,Закажи оркестру туш,Маслом розовым намажьсяИ прими ликёрный душ!Десять дней ходи во фраке,Нищим сто рублей раздай,Смейся в горьком умиленьиИ от радости рыдай…Раза два в году – не шутка,А при счастье – три и пять.Надо только, друг мой бедный,Быть упорным и искать.

1922

Два желания

1

Жить на вершине голой,Писать простые сонеты…И брать от людей из долаХлеб вино и котлеты.

2

Сжечь корабли и впереди, и сзади,Лечь на кровать, не глядя ни на что,Уснуть без снов и, любопытства ради,‎Проснуться лет чрез сто.

‹1909›

Из цикла «Быт»

Городская сказка

Профиль тоньше камеи,Глаза как спелые сливы,Шея белее лилеиИ стан как у леди Годивы.

Деву с душою бездонной,Как первая скрипка оркестра,Недаром прозвали мадоннойМедички шестого семестра.

Пришел к мадонне филолог,Фаддей Симеонович Смяткин.Рассказ мой будет недолог:Филолог влюбился по пятки.

Влюбился жестоко и сразуВ глаза ее, губы и уши,Цедил за фразою фразу,Томился, как рыба на суше.

Хотелось быть ее чашкой,Братом ее или теткой,Ее эмалевой пряжкойИ даже зубной ее щеткой!..

«Устали, Варвара Петровна?О, как дрожат ваши ручки!» —Шепнул филолог любовно,А в сердце вонзились колючки.

«Устала. Вскрывала студента:Труп был жирный и дряблый.Холод… Сталь инструмента.Руки, конечно, иззябли.

Потом у Калинкина мостаСмотрела своих венеричек.Устала: их было до ста.Что с вами? Вы ищете спичек?

Спички лежат на окошке.Ну, вот. Вернулась обратно,Вынула почки у кошкиИ зашила ее аккуратно.

Затем мне с подругой досталисьПрепараты гнилой пуповины.Потом… был скучный анализ:Выделенье в моче мочевины…

Ах, я! Прошу извиненья:Я роль хозяйки забыла —Коллега! Возьмите варенья, —Сама сегодня варила».

Фаддей Симеонович СмяткинСказал беззвучно: «Спасибо!»А в горле ком кисло-сладкийБился, как в неводе рыба.

Не хотелось быть ее чашкой,Ни братом ее и ни теткой,Ни ее эмалевой пряжкой,Ни зубной ее щеткой!

1909

На вербе

Солнце брызжет, солнце греет.Небо – василек.Сквозь березки тихо веетТеплый ветерок.

А внизу все будки, будкиИ людей – что мух.Каждый всунул в рот по дудке —Дуй во весь свой дух!

В будках куклы и баранки,Чижики, цветы…Золотые рыбки в банкеРаскрывают рты.

Все звончее над шатрамиВьется писк и гам.Дети с пестрыми шарамиТянутся к ларькам.

«Верба! верба!» в каждой лапкеБархатный пучок.Дед распродал все охапки —Ловкий старичок!

Шерстяные обезьянкиПляшут на щитках.«Ме-ри-кан-ский житель в склянкеХодит на руках!»

Пудель, страшно удивленный,Тявкает на всех.В небо шар взлетел зеленый,А вдогонку – смех!

Вот она какая верба!А у входа в ряд —На прилавочке у сербаВафельки лежат.

1912

Из цикла «Литературный цех»

«…Жестокий бог литературы!..»

Жестокий бог литературы!Давно тебе я не служил:Ленился, думал, спал и жил, —Забыл журнальные фигуры,Интриг и купли кислый ил,Молчанья боль, и трепет шкуры,И терпкий аромат чернил…

Но странно, верная мечтаНе отцвела – живет и рдеет.Не изменяет красота —Всё громче шепчет и смелеет.Недостижимое светлеет,И вновь пленяет высота…

Опять идти к ларям впотьмах,Где зазыванье, пыль и давка,Где все слепые у прилавкаУбого спорят о цветах?…Где царь-апломб решает ставки,Где мода – властный падишах…

Собрав с мечты душистый мед,Беспечный, как мечтатель-инок,Придешь сконфуженно на рынок —Орут ослы, шумит народ,В ларях пестрят возы новинок, —Вступать ли в жалкий поединокИль унести домой свой сот?…

1912

Недоразумение

Она была поэтесса,Поэтесса бальзаковских лет.А он был просто повеса,Курчавый и пылкий брюнет.Повеса пришел к поэтессе.В полумраке дышали духи,На софе, как в торжественной мессе,Поэтесса гнусила стихи:«О, сумей огнедышащей ласкойВсколыхнуть мою сонную страсть.К пене бедер, за алой подвязкойТы не бойся устами припасть!Я свежа, как дыханье левкоя,О, сплетем же истомности тел!..»Продолжение было такое,Что курчавый брюнет покраснел.Покраснел, но оправился быстроИ подумал: была не была!Здесь не думские речи министра,Не слова здесь нужны, а дела…С несдержанной силой кентавраПоэтессу повеса привлек,Но визгливо-вульгарное: «Мавра!»Охладило кипучий поток.«Простите… – вскочил он, – вы сами…»Но в глазах ее холод и честь:«Вы смели к порядочной даме,Как дворник, с объятьями лезть?!»Вот чинная Мавра. И задомУходит испуганный гость.В передней растерянным взглядомОн долго искал свою трость…С лицом белее магнезииШел с лестницы пылкий брюнет:Не понял он новой поэзииПоэтессы бальзаковских лет.

1909

Сиропчик

(Посвящается «детским» поэтессам)

Дама, качаясь на ветке,Пикала: «Милые детки!Солнышко чмокнуло кустик,Птичка оправила бюстикИ, обнимая ромашку,Кушает манную кашку…»

Дети, в оконные рамыХмуро уставясь глазами,Полны недетской печали,Даме в молчаньи внимали.Вдруг зазвенел голосочек:«Сколько напикала строчек?»

1910

Из цикла «Невольная дань»

Там внутри

У меня серьезный папа —Толстый, важный и седой;У него с кокардой шляпа,А в сенях городовой.

Целый день он пишет, пишет —Даже кляксы на груди,Подойдешь, а он не слышит,Или скажет: «Уходи».

Ухожу… У папы дело,Как у всех других мужчин.Только как мне надоело:Все один, да все один!

Но сегодня утром раноОн куда-то заспешилИ на коврик из карманаКлюч в передней обронил.

Наконец-то… Вот так штука.Я обрадовался страсть.Кабинет открыл без звукаИ, как мышка, в двери – шасть!

На столе четыре папки,Все на месте. Все – точь-в-точь.Ну-с, пороемся у папки —Что он пишет день и ночь?

«О совместном обученье,Как вреднейшей из затей».«Краткий список книг для чтеньяДля кухаркиных детей».

«В Думе выступить с законом:Чтобы школ не заражать,Запретить еврейским женамДевяносто лет рожать».

«Об издании журнала„Министерский детский сад“.„О любви ребенка к баллам“.„О значении наград“.

„Черновик проекта школыГосударственных детей“.„Возбуждение крамолойМалолетних на властей“.

„Дух законности у немцевВ младших классах корпусов“.„Поощрение младенцев,Доносящих на отцов“».

Фу, устал. В четвертой папке«Апология плетей».Вот так штука… Значит, папкаЛюбит маленьких детей?

1909

Молитва

Благодарю Тебя, Создатель,Что я в житейской кутерьмеНе депутат и не издательИ не сижу еще в тюрьме.

Благодарю Тебя, могучий,Что мне не вырвали язык,Что я, как нищий, верю в случайИ к всякой мерзости привык.

Благодарю Тебя, Единый,Что в Третью Думу я не взят, —От всей души, с блаженной миной,Благодарю Тебя стократ.

Благодарю Тебя, мой Боже,Что смертный час, гроза глупцов,Из разлагающейся кожиИсторгнет дух в конце концов.

И вот тогда, молю беззвучно,Дай мне исчезнуть в черной мгле —В раю мне будет очень скучно,А ад я видел на земле.

1908

Из цикла «Лирические сатиры»

Под сурдинку

Хочу отдохнуть от сатиры…У лиры моейЕсть тихо-дрожащие, легкие звуки.Усталые рукиНа умные струны кладу,Пою и в такт головою киваю…Хочу быть незлобным ягненком,Ребенком,Которого взрослые люди дразнили и злили, —А жизнь за чьи-то чужие грехиЛишила третьего блюда.Васильевский остров прекрасен,Как жаба в манжетах.Отсюда, с балконца,Омытый потоками солнца,Он весел, и грязен, и ясен,Как старый маркер.Над ним углубленная просиньЗовет, и поет, и дрожит…Задумчиво осень,Последние листья желтит.СрываетБросает под ноги людей на панель —А в сердце не молкнет Свирель:Весна опять возвратится!

О зимняя спячка медведя,Сосущего пальчики лап!Твой девственный храпЖеланней лобзаний прекраснейшей леди.Как молью, изъеден я сплином…Посыпьте меня нафталином.Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,Пока не наступит весна.

1909

У моря