Рейтинговые книги
Читем онлайн Ad astra (К звездам) - Уильям Фолкнер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6

Сидевший по другую руку от немца Мониген доливал ему в стакан.

- Сбил его сегодня утром, - пояснил он. - Домой поеду, возьму с собой.

- Зачем? - удивился Блэнд. - На кой он тебе сдался?

- Затем, что он мой, - сказал Мониген. Поставил полный стакан перед немцем. - Вот, выпей.

- Одно время я тоже хотел захватить такого с собой к супруге, - сказал Блэнд. - В доказательство, что я был на войне, а не где-нибудь. Но вот ни разу не попался мне подходящий. То есть чтобы целый был.

- Давай, - сказал Мониген. - Выпей.

- Мне есть довольно, - сказал немец. - Весь день мне есть довольно.

- Вы хотите поехать с ним в Америку? - спросил Блэнд.

- Да. Неплохо бы. Спасибо.

- Ясное дело, неплохо бы, - сказал Мониген. - Я из тебя человека сделаю. Пей.

Немец поднял стакан, но только подержал его в руке. Лицо его было напряженным, протестующим, но с оттенком какой-то отрешенности, как у человека, который переборол себя. В моем представлении такие лица должны были быть у древних мучеников, когда они глядели на львов. Ну, и тошно ему было, конечно. Не из-за выпивки - из-за его головы.

- У меня в Байрёйте {3} жена с мелкий дитя. Мой сын. Я его еще не имел видеть.

- А, - сказал субадар. - Байрёйт. Однажды весной я побывал там.

- А, - сказал немец. Быстро глянул на субадара. - So? {Так? -нем.} Музыка?

- Да, - сказал субадар. - В вашей музыке некоторым из вас удалось прочувствовать, ощутить, воплотить в яви истинное братство. А мы, все прочие, можем лишь пытаться выглянуть вовне самих себя. Но в музыке мы можем какое-то время идти с ними вместе.

- А потом нам приходится возвращаться, - сказал немец. - И это есть не хорош. Почему нам приходится всегда возвращаться все-таки?

- Потому что пока еще не время, - сказал субадар. - Но недалек тот день... Уже не так далек, как был когда-то. Теперь-то уж!

- Да, - сказал немец. - Поражение для нас будет хорош. Поражение хорош для искусства; победа - не хорош.

- Ага, признал, что мы вас побили, - сказал Комин. Он снова был весь в поту, а у Сарториса ноздри стали совершенно белыми. Я размышлял о том, что сказал субадар о людях, пытающихся бежать в воде. Только нашей водой был пьяный угар: то алкогольное узилище, в котором люди начинают плакать, смеяться и драться - не друг с другом, но с непереносимостью самих себя, причем для пьяных ее оковы еще тяжелей, и еще менее вольны они сокрушить их. Раскричавшиеся, расшумевшиеся сверх меры, в полном неведении о грозно насупленном лике разгневанной Франции (столики вокруг неуклонно пустели; посетители теперь сгрудились у высокой стойки, за которой, выложив на прилавок свое вязанье, сидела хозяйка, старуха в очках со стальными дужками), мы орали друг на друга, невнятицей коснеющих и чужестранных языков пытались докричаться каждый из своего несокрушимого узилища, повторяя одно и то же, но никто никого не слушал; тем временем немец и субадар, ушедшие вглубь, потопленные нами и еще более чужестранные, спокойно беседовали о музыке, о живописи и о победе, рожденной из поражения. А снаружи, в знобкой ноябрьской тьме, висела гнетущая пауза в недоверчиво отступающем, не совсем еще развеявшемся кошмаре, передышка, в которой не продохнуть еще от дурмана застарелых, увешанных словесной мишурой вожделений и осененных знаменами, закованных в броню низменных страстей.

- Ей-богу же, ирландишка я подзаборный! - клялся Мониген. - Это - да, и все!

- Ну, а что толку-то? - отвечал Сарторис. Его ноздри были словно выбелены на фоне покрасневшего лица. В июле погиб его брат-близнец {4}. Он был в эскадрилье "кэмелов", которых мы прикрывали сверху, и Сарторис тоже участвовал в том бою. Неделю после этого, едва вернувшись с задания, он заправлялся горючим, заряжал диски и вылетал снова, один. Однажды кто-то увидел, как он, взобравшись на высоту около пяти тысяч футов, кружит над стареньким "Ak. W.". Надо полагать, парень, который был в то утро напарником его брата, заприметил самолет германского аса по маркировке или каким-нибудь знакам на фюзеляже; во всяком случае таковы были действия Сарториса, причем этот "Ak. W." он использовал как приманку. Где он его взял и кто взялся летать на нем - не знаю. Но в ту неделю он сбил троих Гансов, укладывая их намертво, как раз когда они пикировали на "Ak. W.", и на восьмой день больше не полетел. "Наверное, он достал его", - сказал как-то Хьюм. Правда, толком никто не знает. Нам он ничего не рассказывал. Однако после этого выправился. Он и прежде много не разговаривал; летал себе на задания, а что-нибудь в неделю раз усядется и давай пить, но этак по-тихому, только ноздри белеют.

Блэнд наливал себе в стакан, с кошачьей ленцой цедил чуть не по капле. Понятно, почему он женщинам нравился, а мужчинам нет. Комин, положив скрещенные руки на стол, так что манжета полоскалась в луже расплесканного вина, в упор глядел на немца. Глаза выкачены, налиты кровью. Американец из военной полиции курил свои худосочные папироски, и под нахлобученной парадной фуражкой его лицо было совершенно пусто. Стальная цепочка свистка петлей свисала из его нагрудного кармана, пистолет, сдвинутый вперед, к коленям, горбом оттопыривался под полой тужурки. Подальше были французы: гражданские, солдаты, официант, хозяйка, - сплошной толпой у стойки. Их голоса доносились до меня словно издалека, будто кузнечики в сентябрьском бурьяне; тень чьей-нибудь руки метнется вдруг, прочертит по стене и опадет.

- Я не офицер, - говорил Мониген. - Я не джентльмен. Я вообще непонятно кто. - На обоих его плечах, в местах, куда должны были быть прицеплены свисающие погоны, зияли рваные дырки; еще две дыры подлиннее шли параллельно над его левым нагрудным карманом, где должны были быть "крылышки" и нашивка. - Я, например, не понимаю. Этой проклятой войне я отдал три года, а понял только, что меня не убили. Я...

- Откуда ты знаешь, что тебя не убили? - спросил Блэнд.

Мониген вперил в него взгляд, так и не закрыв рот и не докончив фразу.

- Ставь шиллинг, я тебя убью, - сказал Комин. - Мне не нравится твоя рожа, ллльетенант! Зараза ты, ллльетенант!

- Ирландишка я подзаборный, - твердил свое Мониген. - Это - да, и все! И отец мой был ирландишка подзаборный, ей-богу. А кто был дед, я и сам не знаю. Вообще не знаю, был ли он у меня. Отец мой ничего Такого не помнит. Возможно, их там потрудилось несколько. Так что ему не надо было даже становиться джентльменом. Причем ведь так и не пришлось! Потому-то он и сумел сколотить миллион, прокладывая в земле канализацию. Чтобы можно было глянуть вверх, на сверкающие в вышине окна, и сказать... своими ушами слышал: он ведь, не вынимая трубки изо рта, как выдаст, так все ваши вонючие кишки долой - у, крохоборы, смрадные ничтожества...

- Так ты чем хвастаешь - что папаша у тебя богач или что он ассенизатор? - поддел его Блэнд.

- ...глянет этак туда, наверх, и говорит мне... он так мне говорит: "Когда увидишь этих чистюль, что у тебя в приятелях, да соберутся они со своими маменьками, папеньками и прочими всякими сестричками - ну эти, которых ты в Йеле подцепил, - дак ты им напомни, дескать, всякий человек раб своего дерьма, а твой папаша - тот, кого они с черного хода вызывают, чтоб поднялся к ним на сорок второй этаж, на кухню - вот он-то и есть главный царь над ними, так что..." Чего-чего? - Он посмотрел на Блэнда.

- Слушай, приятель, - сказал тот, который из полиции. - Давай заканчивай уже с этим делом. Мне надо доставить военнопленного.

- Погодь, - сказал Мониген. Он все еще смотрел на Блэнда. ...Чего-чего?

- Ты чем хвастаешь - что папаша у тебя богач или что он ассенизатор? повторил Блэнд.

- Ничем, - сказал Мониген. - Чем мне хвастать-то? Может, тем, что я сбил тринадцать гансов? Или двумя нашлепками, одну из которых этот его поганый король, - тут он дернул подбородком в сторону Комина, - на меня навесил?

- Не смей говорить, что это мой поганый король, - сказал Комин, постепенно впитывая рукавом остатки винной лужи.

- Вот! - сказал Мониген. Рывком он вскинул руку к дыркам на плечах, где болтались погоны, потом к двум параллельным дырам на груди. - Вот что я на счет этого думаю. Насчет всей вашей дрянной болтологии про славу и офицерскую честь. Молодой был, думал, так надо. А потом ввязался, и уже времени не было перестать, даже когда я понял, что все это не в счет. Но теперь кранты, теперь кончено. Могу быть самим собой. И кто я есть? ирландишка подзаборный, сын переселенца, только и знавшего что кирку да лопату, пока вся его молодость, все годы, когда еще можно было как-то насладиться жизнью, не ухнули до срока в землю. Сам из торфяника, из болотной жижи вылез, а сына учиться послал, по-благородному, да еще потом за океан, чтоб вместе с ними покрасовался - с владельцами тех болот и кровавого пота, с которым другие из месива торф достают, и вот король его благословил.

- Ланно, я те сам ставлю шиллинг и сам те башку оторву, - сказал Комин.

- Но зачем ты хочешь его с собой взять? - не унимался Блэнд. Мониген только молча взглянул на него. Чем-то Мониген тоже напоминал распятого: яростный и бессильный что-либо выразить, причем виной тому была не глупость или, вернее, глупость, но чужая, словно он более чем кто-либо из нас пропитался этими умолкшими фанфарами и барабанным боем застарелого вожделения, постылой страсти, и теперь они в нем проснулись и пришли в ужас от собственного бессилия и безысходного банкротства. Блэнд полулежал на стуле, ноги вытянуты, руки в карманах штанов, холеное лицо невыносимо спокойно. - Под какую такую кирку он там у вас плясать будет? Может, кишки подвального кота на лопату натянете - чтоб воссоздал вам фырчанье ватерклозетов целого Манхэттена, в музыке, для услажденья слуха твоего папаши, когда он переваривает вечернюю трапезу? - Мониген только взглянул на Блэнда с тем же самоуглубленным, диковато-торжественным видом. Блэнд чуть склонил ленивый лик в сторону немца.

1 2 3 4 5 6
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ad astra (К звездам) - Уильям Фолкнер бесплатно.

Оставить комментарий