Долгая дорога домой. Или загадка древнего дольмена - Елена Тригуб

Совместными усилиями они извлекли свою находку и очистили ее от комьев земли.

«ДЖИМ, МЫ УХОДИМ! ДЖИМ?»

– Надо выбраться отсюда и вскрыть горшок снаружи, – кинув взгляд на «окно», распрямляя спину и тяжело дыша, сказал Эд. – Здесь ничего не видно.

Он быстро подсадил жену и выкинул из «окна» горшок – крышка на нем держалась очень крепко: было не похоже, что она расколется или отлетит от падения на мягкую почву. Напоследок Эд осветил фонарем все помещение, чтобы убедиться

«ДЖИМ, ДЖИМ, ГДЕ ТЫ? ДЖИМ, ВЫХОДИ, МНЕ СТРАШНО!»

что они ничего не забыли.

Подгоняемый страхом и темнотой внутри дольмена, Эд быстро выбрался наружу.

Отойдя на несколько шагов и усевшись на траву, молодожены попытались открыть крышку, но та держалась крепко, словно приклеенная. Наконец, достав из рюкзака складной нож и провозившись минут десять, Эд сумел подцепить ее и открыть горшок.

– Эдмунд, тут только какие-то бумаги. Вот еще и еще…, – Кэти выглядела разочарованной, но не расстроенной. Похоже, визит внутрь сооружения напугал ее не меньше, чем Эда и она была бы рада поскорее забыть о нем. – Сокровищ нет.

– Ну и ладно. – Эд листал бумаги, пожелтевшие от времени и покрытые ровным мелким почерком. – Давай хотя бы прочтем – что нужно прятать в лесу, да еще и в каменной коробке?

«…ТАМ НАПИСАНО, ЭД, ЧТО ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЫЙТИ ИЗ СВОЕГО УКРЫТИЯ ВСЕГО НА ПАРУ МИНУТ РАНЬШЕ. ВСЕГО НА ПАРУ МИНУТ – И, МОЖЕТ БЫТЬ, НИЧЕГО БЫ НЕ СЛУЧИЛОСЬ…»

Эд мотнул головой, прогоняя нарастающие страх и волнение.

– С тобой все в порядке? – спросила Кэти.

– Да, все отлично, – Эд поправил очки.

– Знаешь, по-моему, это чей-то дневник. Давай ты займешься обедом, а я почитаю тебе вслух, хорошо?

– Почему не наоборот? Кто у нас в семье – миссис Уиндсток?

– Потому что обед может приготовить и мужчина, а читать чужие дневники – исключительно женское дело.

Рукопись первая

Здравствуй, незнакомец!

Ты, вероятно, мужчина, молодой или средних лет, в бейсболке, ветровке и джинсах, непременно синих классических джинсах, в заднем кармане которых неизменная пачка сигарет. Ты небрит, но подстрижен очень коротко. Твое лицо и руки потемнели от загара, а одежда пропахла дымом костра.

Кто ты, незнакомец? Может быть, археолог? Тогда представляю твой восторг: не каждому посчастливится найти старинную рукопись почти двухсотлетней давности.

Надеюсь, она хорошо сохранилась. Я тщательно залила смолой щель между горлышком и крышкой горшка. Деревенский гончар сказал, что глина – это материал вечности: она не ржавеет, как железо, и не гниет, как дерево.

Ремесленники вообще большие философы, особенно в нашей деревушке.

Так кто же ты? Может быть, турист из породы «диких», которые ненавидят пляж и систему all inclusive? Или путешественник, бесшабашный искатель приключений, такой же, как я, только более удачливый? Но кто бы ты ни был – умоляю: найди способ связаться с моими родителями (адрес и телефон записаны в конце, на отдельном листике) и сообщи, что их Лиза жива! Сделай это во имя всего, что тебе дорого на этом свете, для девушки, которая когда-то жила рядом с тобой.

Зовут меня Елизавета Бирт, мне двадцать семь лет. Родилась я в России, в городе Ростов-на-Дону, в 1983 году.

Мой дед по отцовской линии был англичанином родом из Дувра, по профессии – авиаконструктор. После войны он работал во Франции, потом его пригласили в Союз как консультанта по проектированию самолетов гражданской авиации. И представляешь, его не обвинили в шпионаже, не посадили и не расстреляли – наоборот, даже предоставили служебную квартиру и временную прописку. По окончании контракта он обратился в министерство иностранных дел с просьбой предоставить ему гражданство СССР.

Уж не знаю, почему (наверное, этот случай являлся образцово-показательным: вот, мол, приехал иностранец, понял, осознал и вместе с нами решил строить коммунизм), но гражданство ему дали. Заодно – постоянную прописку и комнату в коммуналке с пятью соседями.

Дед женился на бабушке, донской казачке из деревни Хохловка Ростовской области. Она несколько раз приезжала в гости к замужней сестре, проживающей в той же коммуналке, что и дед. Слово за слово – познакомились, погуляли, сходили несколько раз в кино, в парк, покатались на лодке. Поженились.

Я запомнила бабушку веселой, шумной, черноволосой толстушкой: вся коммуналка собиралась на кухне, чтобы послушать ее песни и угоститься блинами с малиновым сиропом.

Родители считают, что я очень похожа на бабушку. У меня тоже карие глаза, длинные темные волосы, смуглая кожа, высокий рост. Стряпню я заменила спортзалом, поэтому склонность к полноте еще не приобрела.

Потом у бабушки Настасьи и дедушки Джона-Ивана родился папа. Он стал геологом и постоянно ездил в экспедиции, в одной из которых женился на маме. Это случилось в Новом Уренгое, во время разведки нефтяных месторождений. Папа рассказывал, что в той поездке условия были сложны даже для мужчин. Метели и гиблый мороз делали работу невозможной на целые недели. Приехавшие для снятия проб нефтяники не выходили из запоя, растапливая в оловянных кружках замерзший спирт – в этих местах ты или работаешь, или пьешь. Один раз буровую установку замело снегом, и геологам пришлось пригласить местных, чтобы те помогли откопать инструменты. Папа и другие мужчины трудились в поле сами, а маме поручали делать какие-то чертежи и варить обед.

– Это, Лизок, большое искусство – из перловки и тушенки готовить разнообразные и вкусные блюда, – со смехом говорил отец, – поэтому я и сделал твоей маме предложение. Та экспедиция уже заканчивалась, и я подумал: « С кем в следующую-то попадешь? А вдруг больше не доведется таких деликатесов поесть?»

Мама для вида обижалась, когда слышала эту историю, но я знаю, что в душе ей было приятно. Родители зарегистрировали брак в Новом Уренгое, скромно отпраздновали это событие с коллегами там же, в бараке. Мама по случаю свадьбы надела «красивое» темно-коричневое шерстяное платье и приготовила «особенно вкусный обед» из перловки и тушенки; папа раздобыл у местных северного омуля и строганину, развел спирт. Гуляли все ночь, пели песни, танцевали. Утром, едва – едва протрезвев, обнаружили, что кто-то попытался разобрать бурильную установку. Помешал все тот же холод и отсутствие у воров необходимых инструментов. Решили идти бить местных, но мама охладила боевой геологический пыл, указав на численное преимущество и сплоченность врагов.

Родители большую часть года проводили в экспедициях, и все мое детство прошло у бабушки с дедушкой. Особенно я любила ездить с бабушкой в деревню – обожала лежать на пригорке в густой траве и следить за проплывающими облаками; наверное, все дети это любят. Мне нравилось срывать с грядки спелые розовые помидоры; спать в сарае на сене, подстелив под себя какую-нибудь мешковину; я была без ума от маленьких желтых цыплят – особенно мне нравилось осторожно гладить их пушистые головки и ощущать под пальцами трепет крошечных сердечек.

Время шло, и в 1994 году папа открыл свою фирму – продолжил заниматься любимым делом, работая уже на себя. Я же, постоянно общаясь с дедушкой, между делом выучила английский и французский языки: моя учительница, ни разу не слышавшая живую английскую речь, искренне пыталась убрать мой «неправильный» акцент. Пришлось познакомить ее с дедушкой, после чего все попытки привить ростовский акцент прекратились. Вообще же школа промелькнула, как одно мгновение: дни напролет в красном уголке, любовь к физике, химии, истории, пломбир по двадцать копеек, кино и импортная «bubble gum» из Эстонии – все эти счастливейшие времена навсегда останутся в моей памяти.

От факультета романо-германской филологи меня отговорил отец:

– Лизок, – сказал он, – зачем пять лет портить произношение? Лучше иди учиться тому, что тебе на самом деле интересно. Счастливее будешь.

Папа, как всегда, оказался прав: я окончила биологический факультет Ростовского государственного университета с красным дипломом по специальности «орнитология», осталась на кафедре и еще два года трудилась над кандидатской диссертацией. Должность преподавателя, которую я заняла сразу после защиты, поначалу нравилась – но со временем на авансцену вышел мой характер: стали давить чопорно-официальные рамки профессии, да и выполнять бесчисленные поручения вчерашних учителей просто надоело. Так или иначе, но я решила бежать – и как раз кстати подвернулась вакансия орнитолога в Ленинградском зоопарке.

По рекомендации профессора Вышеславского, имевшего немалый вес в определенных кругах, мою скромную кандидатуру моментально утвердили – и я отправилась паковать чемоданы для переезда. Однушка на Гороховой в Петербурге, белые ночи, романтика, разводные мосты и фонтаны Петергофа – все это манило со страшной силой. Я едва успела поцеловать родителей и попрощаться со знакомыми: Северная Столица уже ждала меня с распростертыми объятьями.