Виктор Борисов-Мусатов - Михаил Киселев

Дворянских гнезд заветные аллеи.

Забытый сад. Полузаросший пруд,

Как хорошо, как все знакомо тут!

Сирень и резеда, и эпомеи,

И георгины гордые цветут.

Затмилась ночь. Чуть слышен листьев ропот,

За рощей чуть горит луны эмаль.

И в сердце молодом встает печаль.

И слышен чей-то странный, грустный шепот.

Кому-то в этот час чего-то жаль.

[1 На близость этого стихотворения Бальмонта к произведениям Борисова-Мусатова обратила внимание Аврил Пойман. -

См: А. Пойман. История русского символизма. М., 1 998, с. 57.]

Лето 1894 года Борисов-Мусатов опять провел в Саратове. Там его постигло горе: умер отец. Тем не менее он много работал и привез в Москву массу гуашей, из которых следует выделить Молебен на станции железной дороги, где традиционный повествовательный жанр сменился поисками лаконичного цветового и графического решения, этюды маслом и картину Майские цветы. В настроении и пластическом воплощении некоторых гуашей обнаруживаются переклички с творчеством французских мастеров группы «Наби». Учитывая, что к этому времени русский мастер не знал «набидов», можно полагать, что такой протосимволизм ранних вещей Борисова-Мусатова обусловлен духом времени, когда литераторы и художники, уходя от позитивизма, почувствовали, что самая заурядная реальность может таить в себе и загадочную сторону[2 См.: ДВ. Сарабьянов. Борисов-Мусатов и художники группы «Наби». - В кн.: Д.В. Сарабьянов. Русская живопись XIX века среди европейских школ. М., 1 980.].

Как известно, импрессионистические и постимпрессионистические явления часто проникали в Россию почти одновременно, и это мы видим на примере работ Борисова-Мусатова 1890-х годов. Правда, в это время интерес к импрессионизму у художника явно преобладал, пример чему этюд Маки в саду, картина Майские цветы (обе - 1894). Из них наиболее интересен этюд Маки в саду. Солнечные лучи растворяют в себе растения, тени пишутся градациями голубого, лилового, синего. В этой работе усматривают знакомство с произведениями французских импрессионистов, считая, что Борисов-Мусатов мог видеть Стога Клода Моне на Французской промышленной выставке 1891 года в Москве. Возможно также, что репродукции с произведений импрессионистов показывала ему соученица по Академии художеств Марианна Веревкина[3 А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 27.]. Но нам кажется, что здесь налицо и влияние Константина Коровина.

Дерево. Этюд

Саратовский художественный музей

Переклички с коровинскими произведениями можно найти и в Майских цветах, однако в них улавливается и увлечение декоративными моментами, проявляющимися и в узорчатости цветущих вишневых деревьев, и в ритмическом обыгрывании чередования их крон со светлыми пятнами одежд девочек. В элементах декоративности можно видеть как бы предпосылки дальнейшей эволюции Борисова-Мусатова. Но в целом пока это еще чисто пленэрная, с явными импрессионистическими чертами работа.

В то же лето 1894 года произошло одно важное для Борисова-Мусатова событие. Он впервые гостил в старинной усадьбе Слепцовка в Саратовской губернии, написал там несколько этюдов, один из которых в почти неизмененном виде вошел в картину Гармония, одну из первых «усадебных» композиций мастера. Поэзия старины вошла в его душу.

Свои саратовские работы Борисов-Мусатов показал в конце 1894 года на XVII выставке ученических работ училища. И сразу же критикой был зачислен в «декаденты», как и все те художники, которые искали новых путей в искусстве. Тем не менее великая княгиня Елизавета Федоровна приобрела Майские цветы, что, естественно, не могло не порадовать художника. Кроме того, деньги, полученные за картину, дали возможность художнику совершить поездку на Кавказ и в Крым. И хотя живописные впечатления от этой поездки были очень сильны, кроме этюдов он не привез ничего значительного с юга. В связи с этим часто цитируются верные слова Тугендхольда: «Делакруа, путешествуя по Алжиру, тоже мало работал, объясняя это в своем дневнике тем, что «для того, чтобы написать пейзаж, его надо сначала забыть». Это правило романтического творчества вполне приложимо и к Мусатову, который мог делать красивые этюды с натуры, но для того, чтобы написать картину, должен был кое-что забыть и кое-что вспомнить...»[1 Я.А. Тугендхольд. Молодые годы Мусатова. - В кн.: Я.А. Тугендхольд. Из истории западноевропейского, русского и советского искусства. М., 1987, с. 174.]

Мальчик с собакой. 1895

Харьковский художественный музей

Мальчик на берегу моря. 1895

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Мальчик около разбитого кувшина. Этюд. 1899

Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина - Отдел личных коллекций

Перед поездкой на юг Борисов- Мусатов осознал бессмысленность дальнейшего пребывания в училище. У него созрело желание продолжить учебу в Париже, куда он мечтал отправиться с девушкой, в которую был влюблен, с Еленой Александровой. Он мужественно пережил ее отказ, понимая, что не из-за отсутствия денег, а из-за недостаточного пока чувства к художнику она не решилась ехать с ним. С конца 1895 года Борисов-Мусатов - во Франции.

Для продолжения учебы он поступил в мастерскую Фернана Кормона. На первый взгляд этот выбор может показаться странным. Кормон был типичным представителем позднего академизма и ярым врагом всего нового в искусстве, начиная с импрессионизма. Но, пожалуй, ни у кого из других руководителей частных студий не было так хорошо поставлено преподавание рисунка, а овладение им в совершенстве стало задачей Борисова-Мусатова на данном этапе. Кстати, не с этой ли целью девятью годами раньше в мастерскую Кормона поступил Винсент Ван Гог?

Первый год пребывания в Париже Борисов-Мусатов только рисовал и изучал собрания музеев. В Лувре его увлекли мощью и блеском живописи, а также размахом монументальных решений Веронезе и Тинторетто. Но близки его складу чувств были и Фра Беато Анджелико и Сандро Боттичелли - эти любимцы художников символизма и модерна. Огромное впечатление на него произвели и женские образы Леонардо - художнику близки их таинственная одухотворенность и недосказанность. Из мастеров более позднего времени его очаровал Ватто, придавший меланхолическое очарование XVIII веку.

В Люксембургском музее Борисов-Мусатов увидел Эдуара Мане, Клода Моне, Огюста Ренуара, Камиля Писсарро, Альфреда Сислея и Эдуара Дега. Но особенно поразила его нежная женственная живопись Берты Моризо, которую он увидел на большой посмертной выставке весной 1896 года: «Передо мной каталог Берты Моризо, ...дорогой Моризо, я о ней вспоминаю, как о своей давно прошедшей любви»[1 Цит по: А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 38.].

Девушка, освещенная солнцем. Этюд. 1897

Киевский музей русского искусства

Девушка с агавой. 1897

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Непосредственное знакомство с французскими импрессионистами естественно укрепило уверенность Борисова-Мусатова в верности того пути, который он начал еще в Маках в саду и Майских цветах. Но, когда Борисов-Мусатов попал в Париж, самым мощным направлением в художественной жизни Франции был символизм, воплощавший себя в изобразительном искусстве в стилистике модерна. Борисов-Мусатов был буквально очарован монументальным искусством провозвестника этого стиля Пьера Пюви де Шаванна, познакомился он и с творчеством таких его представителей, как мастера группы «Наби», и, думается, с произведениями Поля Гогена. И, наконец, японское искусство, которым были увлечены и «набиды», и Гоген, в полной мере в Париже открылось ему через деятельность Самуэля Бинга. Как раз во время приезда Борисова-Мусатова в Париж этот предприниматель, неутомимый пропагандист японского искусства в декабре 1895 года открыл чрезвычайно популярный среди художников-новаторов салон «Ар нуво Бинг», причем слова «ар нуво» стали термином, обозначившим модерн во Франции. Примечательно, что в тот же день рядом с салоном открылась выставка японского искусства.

Нельзя себе представить, что Борисов-Мусатов не побывал у Бинга - известно, что он привез из Парижа гравюры Хокусаи и Утамаро[2 Там же, с. 51.]. Подытоживая впоследствии свои парижские впечатления, художник рассказывал: «Мои художественные горизонты расширились, многое, о чем я мечтал, я увидел уже сделанным, таким образом, я получил возможность грезить глубже, идти дальше в своих работах»[3 Там же, с. 41.]. Но не только искусство Франции, а через Францию и Японии познавалось художником. В Мюнхене учились его товарищи по Академии Дмитрий Кардовский, Игорь Грабарь, Марианна Веревкина. И они приезжали в Париж, и Борисов-Мусатов побывал в Мюнхене в 1897 и в 1898 годах. Но немецкий югендстиль, видимо, не заинтересовал его. Надо сказать, что и при всей увлеченности модерном и символизмом французского толка, художник не сразу решился взять их на вооружение.