Дьявол по мелочам - Андрей Мухлынин

Розетка заискрила сильнее и вспыхнула. По разгромленному магазину пополз едкий дым горящего пластика. Сняв в углу маленький огнетушитель, я вручил его продавщицам, находившимся на грани коллективного обморока, и пошёл к двери.

В воздухе разлился тяжёлый, вязкий гул, похожий на зуд глубоко под кожей – так гудят высоковольтные провода на вышках. Снаружи донёсся короткий крик – Азамат пытался позвать на помощь.

Раскрыв дверь ногой, я вышел на улицу и едва не попал под кабели, извивающиеся, будто гигантские щупальца.

– Только попробуйте сказать, что послали меня сюда специально! – взвизгнул вжавшийся в стену парень. – Чёрт! Как они вообще могут двигаться?!

– Потом разберемся, – я вытянул правую руку в сторону столба и произнёс: – Effrego!

Стеклянные кронштейны, на которых крепились провода, разлетелись вдребезги, на землю посыпался раскрошившийся бетон. Длинный обрывок кабеля, описав в воздухе дугу, упал на дорогу и по-змеиному свился в кольцо, треща и разбрызгивая искры.

Осторожно подойдя к нему, я присел рядом.

– Тес-сла, – прошипели искры, – тэй-а атта-и ханатте. Тэй-а нофф-э та. Ак’шатт-а-э-тэй.

Он дёрнулся ещё раз и затих. Теперь уже насовсем.

– Вот как? Ладно, – буркнул я, поднимаясь. – Двинули отсюда.

– Виктор! – дрожащим голосом воскликнул Азамат. – Вы всё знали, да? Вы знали про эту тварь?

– Можно и так сказать. До меня дошли слухи, что кто-то здесь слишком уж сильно интересуется моей персоной. А раз можно было вдобавок немного заработать, я и тебя прихватил.

– Тогда почему вы мне ничего не сказали?

– Будь готов к неожиданностям. Расскажи я всё сразу, было бы не так интересно.

Он промычал что-то невнятное и громко выругался. Догнав меня, Азамат уже тише добавил:

– Мы разгромили магазин. Мы не можем так просто уйти.

– Неправда, можем. К тому же, его разгромили не мы, а разбушевавшийся… призрак демона. Ну и, пожалуй, немного магии. Ах, постой! Я совсем забыл: ни того, ни другого не существует! Получается, ничего этого не было, мы просто проходили мимо.

– Что?! И что значит «призрак демона»? Разве такое возможно?

– Теоретически, да. Думаю, он был уже мёртв, когда попал сюда – сил на переход между мирами не хватило. Демоны не могут стать призраками, но этому удалось сохранить часть себя, превратившись во что-то вроде молнии или типа того. Он проделал такой путь, лишь чтобы найти меня.

– Он пришёл из Ада?

– Он говорил на накшенси, так что скорее всего.

Помолчав немного, Азамат, будто бы сомневаясь, спросил:

– Виктор, этот призрак ведь что-то сказал вам?

Я кивнул, уставившись в землю и, засунув руки в карманы, ускорил шаг.

– Он сказал: «Тесла, они уже идут за тобой. Они уже здесь».

Глава 2

Нехотя разлепив глаза, я зевнул и пробежался взглядом по комнате. Уже начинало темнеть, и длинные оранжевые полосы заходящего солнца тянулись из спальни, наискосок пересекая зал. Затеявшая уборку Кария стряхивала отовсюду пыль, то и дело превращаясь в сиреневое облачко, мечущееся по всему дому. Взбаламученные ею пылинки роились в солнечных лучах, то опускаясь до самого пола, то снова взмывая вверх.

В мышцах расползалось то самое неприятное чувство, от которого хочется не то хорошенько потянуться, не то отвернуться и снова заснуть. Решив когда-нибудь выбрать первое, я перевернулся на другой бок. Тотчас по мне прошлась мягкая щетина.

– Я ещё не настолько покрылся пылью, – проворчал я, нехотя приподнимаясь и отмахиваясь от назойливой щётки.

– Тогда не путайся под ногами. И вообще, – Кария показала в сторону кухни, – топай туда, сегодня твоя очередь.

Когда вы говорите: «у меня каникулы», – вы, скорее всего, имеете в виду приятное безделье. Или, на крайний случай, какие-то дела, доставляющие удовольствие. Мне бы, например, доставлял удовольствие нездоровый двадцатипятичасовой сон.

Вот уже больше года, как никто не пытался меня убить, сожрать или сделать своим вечным слугой. Неплохо, не так ли? Однако в какой-то момент приходит осознание, что чего-то не хватает. Сродни тому, когда вы к чему-то привыкаете, и оно настолько становится частью вашей жизни, от него уже трудно отказаться. Приключения похожи на наркотик. Можно день и ночь уверять всех, что это было сущим адом, но, оставшись наедине с собой, с теплотой в сердце вспоминать о пережитых трудностях и страхах. Можно твердить, будто всё в прошлом, а впереди одна только тихая и мирная старость, но сорваться вдруг с собственного дня рождения и уйти в непроглядную ночь по старой-старой тропинке, способной завести в опасные края, откуда не будет пути назад.

Мною завладело то самое ощущение, когда хочется оставаться в стороне от всяких беспокоящих приключений, но в то же время не хватает драйва. Какая-то невидимая струна внутри звенела всё громче и громче, грозя вот-вот лопнуть от напряжения.

И всё же приключения приключениям рознь. Одно дело, когда вы просыпаетесь в мусорном баке на окраинах Нью-Дели, сжимая в руках фиолетового надувного дельфина с приклеенным к нему китайским фонариком, а за всем этим наблюдают пожарные, британские королевские гвардейцы и филлипинка-горничная, утверждающая, что все вчерашние непотребства сотворили именно вы, и никто иной. Тогда появляется чувство, что жизнь, в общем-то, удалась. Особенно если получится сбежать. И совсем другое дело, когда приключения обещают быть сколь яркими, столь же и короткими – по причине преждевременной кончины их главного участника.

Состроив Карии рожу, я потёр разросшуюся за неделю щетину и поплёлся в указанном направлении.

– Мне ску-учно! – протянула дриада из комнаты спустя пару минут. – Когда ты снова возьмёшься за работу?

– Как только, так сразу, – лениво отозвался я.

– Отменил всех клиентов, отключил телефон. Даже табличку на двери сменил. И не отпирайся, я заметила. Почему «Директор»?

– Директора не было в кабинете.

Кария заглянула в кухню и деликатно кашлянула.

– Виктор, ты украл табличку с двери директора школы?

Я пожал плечами.

– Ну… у них там много этих штук висит. Я просто зашел и свинтил первую попавшуюся. Нельзя же забирать табличку соседней фирмы – заметят.

– Иногда мне кажется, что ты идиот. В плане диагноза. Кого ты надеешься так обмануть?

– Исходя из того, что самые идиотские идеи обычно срабатывают лучше других, это – как раз то, что нужно.

– Но ты даже не знаешь, от кого прячешься, – она скрестила руки на груди, развернулась и бросила: – Скажи, наконец, что там случилось на самом деле.

– На самом деле, – нехотя проговорил я, – меня беспокоит одна странность, последняя сказанная электрическим призраком фраза. «Ак’шатт-а-э-тэй».

Кария раздражённо фыркнула. Она появилась в этом мире, принадлежала ему и могла свободно говорить практически на любом существующем (или существовавшем когда-либо) языке. Но языки из иных миров были для нее просто набором звуков.

– Это сложно объяснить, но я уж постараюсь, так что слушай внимательно. В Аду категории «живое» и «не живое» имеют весьма и весьма расплывчатые границы. Взять, к примеру, обыкновенного духа или, ещё лучше, зомби. И тот, и другой с технической точки зрения мертвы. Однако в Аду оба проявляют удивительное жизнелюбие, а дух так вообще может быть воплощён – тогда он получает стабильную оболочку, аналогичную той, что имел при жизни. Иными словами, он возвращает своё тело. С некоторыми ограничениями, разумеется.

При таком контингенте невозможно чётко разграничить, кто жив, а кто нет. Более того, даже какая-нибудь безделица вроде прикроватного будильника может оказаться вполне себе мыслящей. Что она тогда – вещь или существо?

Кария со скучающим видом устроилась на столе, закинув ногу на ногу.

– К чему ты клонишь?

– Сейчас поймёшь. Чтобы не ломать голову над вопросами одушевлённости, в накшенси – современном демоническом языке – используются категории наличия собственной воли, выражающиеся через парные связки. К таким относится, например предлоги-связки совместности или причастности «э» и «а-э». Ещё совсем недавно – каких-то две сотни лет назад – вторая форма была характерна только для разговорной речи, но полностью отсутствовала в ашкетси – классическом варианте демонического. В дореформенном Аду, подчинённом прогнившей феодальной системе, свободная воля отрицалась как факт. Однако пятьсот лет назад эта система рухнула, и многие её элементы, сохранившиеся в языке, стали восприниматься как пережитки прошлого, постепенно уступая место новым формам. С точки зрения людей, триста лет для нескольких предлогов – это как-то слишком постепенно, но… что поделать, академики, где бы они ни жили, любят быть консервативными. А некоторые из них живут довольно долго, – я выдержал небольшую паузу. – Однако со временем даже самые консервативные академики стали прошлым, а связка «э», объединившись с бытийным глаголом «а» превратилась в ещё один показатель воли.