Мерцание - Олег Игнатьев

– Ты прав. Просто я всё время думаю о будущем. А сейчас, когда встретила тебя, думаю о будущем с тобой. О нашем с тобой будущем.

– Не думай о будущем, живи настоящим. Я тоже до недавнего времени то прятался в прошлом, то убегал в будущее… Буду ли я в твоём будущем – неизвестно, а в настоящем я есть. Прямо здесь, сейчас и с тобой.

– Тебе этого достаточно?

– Да.

Я встал из-за стола, она вслед за мной. Не говоря ни слова, я увлёк её в спальню, где белыми благоухающими свежестью простынями ждала нас приготовленная уже постель.

Она была моложе меня. Первая женщина, которая была моложе меня. Я не беру в расчёт короткие интрижки бурной молодости, когда женщины облетали с моего букета точно лепестки отцветших роз. Я говорю о тех, что остались навсегда в моей памяти, светом своей любви озаряя мою жизнь. Все эти женщины были либо моими ровесницами, либо старше меня и порой много старше. Этой же моей возлюбленной было всего лишь девятнадцать лет. Стоит ли опускаться до эпитетов, когда женщине только девятнадцать лет?! И всё же: не бархатистая, нежная кожа, не юное тело, не большие серо-голубые глаза и не волнующе-возбуждающие стоны в наших коротких ночах влекли меня к ней, а влекло меня к этому тонкому юному деревцу, в одночасье распустившемуся всеми своими прелестными цветами, нечто иное, что передать обычным, вербальным образом невозможно. Такое возможно только почувствовать, но чувства свои в точности пересказать не сможет никто, чувства описанию неподвластны, иначе они превратятся в математику, или того хуже – в статистику, а это всё – мёртвые науки. Настоящие же чувства мёртвыми быть не могут. Иногда их можно передать через ощущения, которые в свою очередь можно показать лишь отдалённо, при условии, что ты способен созерцать, и понять их сможет только созерцающий то же самое.

Сейчас, глядя на это воплощение нежности и грации, я вспомнил себя в прошлом. Я сидел на постели, окно было открыто, лёгкий ветерок колыхал прозрачную штору, и она обнажённая стояла напротив меня, но меня уже не было здесь…

Когда-то я был одиноким молодым деревом в степи. Тогда меня обдували ледяные ветры зимой, жгло солнце летом и редкие дожди хлестали холодными струями моё загрубевшее тело. И так было много лет, очень много лет… За те годы я научился радоваться и этим ветрам, принимая их ярость, как желанную свежесть после долгих дней нестерпимой жары, и жаре после зимних лютых морозов. И пил с благодарностью воду небес, что из разорванных чёрных туч лила свои струи. Ветер сплетал эти струи в тугие плётки и хлёстко бил ими моё стройное тело. А то вдруг разбрасывал их рваными нитями в разные стороны. Но я был рад этим ледяным потокам, этой живительной влаге поящей меня, рад не смотря на жестокость матери-природы рождённую добротой Существования. Я был рад Жизни.

Тогда я ещё не был человеком, даже зверем не был. Но уже не был и камнем. А доброта и сила Бога, заполняющего собой безвременье и бесконечность Вселенной, наполняющего собой каждую клетку Мира, позволили моему сгустку энергии, как и многим другим подобным мне энергиям, бесконечным множеством огоньков мерцающих в глубинах космического океана и кем-то называемых душами, перейти на новый уровень существования, где новые ветры, и новая жара, и новые холодные дожди снова стали основным, главным для роста более совершенного существа, оживлённого ещё более мощным сгустком энергии, способным в человеке духа высшего уровня совершить однажды прыжок и… раствориться в бесконечности, чтобы уже никогда не быть и быть всегда. А пока я был одиноким молодым деревом в степи…

– Милый, – услышал я её голос, – мне показалось, тебя здесь нет. Мне стало так страшно, а ты молчал. Ты молчал и тебя, словно, здесь не было.

Она сделала шаг к кровати, села на неё, наклонилась ко мне и прижалась. Она дрожала.

– Я люблю тебя, – говорила она, – люблю.

– Я люблю тебя, – отвечал я, – люблю.

Я лёг поверх одеяла на спину и повлёк её к себе.

– Иди ко мне, милая. Ляг рядом, – уже шептал я.

Мы лежали в постели и смотрели в окно. Последняя тучка ушла прочь, и теперь полная луна, подвешенная кем-то в поднебесье, ярким белым фонарём освещала верхушки деревьев на дальней окраине пустыря.

– Если бы не ты, я сошла бы с ума в этом городе. Я здесь родилась, жила здесь всегда, он мне нравился… до поры… но теперь с каждым днём он становится всё более чужим. Я его уже почти ненавижу… – пауза. – Почему так?

– Просто это пространство становится для тебя тесным… примитивным. Ты развиваешься, а пространство нет. Оно мало для тебя и его хватает только людям, которые боятся нового. Оно соответствует той энергетике, которую наработали живущие здесь люди. Они довольны пространством, пространство довольно ими, – в словах моих не было поучений – лишь констатация.

– Но ведь и ты здесь живёшь.

Я немного помедлил, встал с кровати, налил, из стоящей на столике бутылки, коньяку, сделал глоток и подошёл к окну:

– И я… Ты права. Меня здесь не было много лет, но я снова вернулся сюда и снова уже несколько лет живу здесь. Ты, конечно же, хочешь знать, почему я вернулся и почему здесь до сих пор живу?

– Хочу.

Я усмехнулся краешком губ:

– Хорошо, я расскажу… Хотя… может быть, как-нибудь потом?

– Но ты ведь никуда не торопишься?

– Нет… – пожал я слегка плечами.

– И я не тороплюсь, – сказала она.

– Ладно… Длинная история, правда…

«С чего бы начать?.. – думал я. – С того, или с того?.. Да всё просто: начну всё по порядку, чтобы всё было ясно и понятно».

– Знаешь… я уехал отсюда, когда мне едва исполнилось двадцать. Всё вроде стало складываться, как я хотел: и картины мои пользовались спросом – нашёлся один человек, а точнее, дама, что попервости помогла мне выставляться, – и альбом своих песен записал… короче, расцвёл в творчестве по полной программе и был на седьмом небе от счастья. Представь себе: в двадцать с небольшим быть востребованным и там, и там… Многие об этом всю жизнь мечтают, а здесь всё и сразу. А самое главное, о деньгах никогда не думал – они всегда были. Так прошло несколько лет. Всё, что я затевал – всё получалось. Постепенно я начал терять бдительность что ли… стал всё чаще и чаще отступать от себя самого, предавать себя, и однажды забыл себя настолько, что уже не мог вспомнить каков я есть на самом деле. Мне хотелось всё больше и больше, а больших усилий при этом я прикладывать не желал. Хотел много, делал мало. Потом я понял: до определённого момента мне всё давалось согласно моим заслугам, но я превысил их лимит, забыл, что, давая больше, Бог, или кто там есть, и спрашивает больше. Картины мои перестали продаваться; то, чем недавно ещё восторгались, теперь называли мазнёй, хотя техника моя была великолепна; я много писал, но журналы перестали вдруг брать мои стихи и новеллы. Говорили: большой загруз, всё расписано на год-два вперёд. Я растерялся и вместо того, чтобы вернуться к себе и постараться пережить духовный кризис, а значит, и более легко – материальные затруднения, впал в отчаяние и в боязни остаться без куска хлеба пошёл работать торговым представителем в одну контору по продаже каких-то консервов. – Я замолчал, и она молчала; после некоторой паузы продолжил. – Финансовая ситуация постепенно выровнялась, я снова обрёл некую свободу в материальном плане, но дверь в свой внутренний мир почти не открывал, а её петли всё ржавели и ржавели… однажды я решил войти в неё… но не смог открыть.

Я снова замолчал и только смотрел на луну. Лишь теперь я увидел налёт пафоса на последних своих словах, какой высокопарный дурак, однако её это ничуть не смутило.

– А почему не смог открыть? – спросила она тихо, и чувствовалось, как она близко к себе принимает мою историю, видимо понимая, что выбрала тот же путь, что и я, когда оказался трусом.

– Потому что и петли, и засовы её, – я усмехнулся своей излишней и несколько примитивной аллегории, – заржавели, пришли в негодность… Поработав несколько месяцев и проявив себя, в желании заработать больше денег, с наилучшей, по мнению начальства, стороны, я стал бригадиром, или, как говорят теперь, супервайзером, затем, ещё через полгода, – начальником отдела продаж. Всё шло хорошо, я гордился собой, но… как-то всё… из этой конторки я ушёл потом в крупную фирму, которая занималась производством алкогольной продукции, и там моя деловая карьера сложилась, лучше не придумаешь: за короткое время я стал руководителем крупнейшего региона, и в подчинении у меня было уже более ста человек. При этом работать приходилось по десять-двенадцать часов, порой и выходные прихватывая. Жизнь неслась мимо и я её не замечал. Хотя жить хотелось. Я имею в виду не только в материальном плане, материально благополучно, за что и приходилось платить такую цену, но хотелось ещё и в небо смотреть без спешки, и видеть это небо. А если отдыхать в красивом месте, то не для галочки, чтобы потом похвалиться друзьям, впопыхах прилетев к райским берегам и впопыхах же улетев обратно, а так, чтобы забыть обо всём на свете и наслаждаться только морем, пальмами, женской красотой. Дошло до того, что усталость стала побеждать даже желание секса. А я всё тешил себя, всё уговаривал: ну вот ещё годок и – уйду. Ну вот ещё немного заработаю и тогда займусь наконец искусством, вернусь к творчеству. При этом даже писать пытался и красками на холсте, и ручкой на листе бумаги или в ноутбуке, с которым я почти не расставался. Но делать одинаково хорошо, одинаково качественно и работу, и творчество не получалось, нельзя было найти в таких условиях золотой середины. Противоречия же внутри меня только углублялись, делая состояние моё всё более болезненным, в том числе и на физическом уровне, пока однажды ночью я не проснулся в холодном поту от мысли, что жизнь проходит, а я трачу её только на то, чтобы успеть на хорошей машине поездить, в хорошей одежде походить, несколько раз заграницу съездить, да в ресторанах посидеть, при этом даже не с друзьями, а с нужными людьми. А что дальше? – я вздохнул.