Рассказы - Перл Бак

«Это отвратительно с моей стороны — говорить так, — подумала она. — Гадко прикрываться возможной гибелью Лейна, чтобы защититься от Гарри — от Тома». Она чуть не сказала это вслух.

Гарри вдруг словно постарел, став таким же, как Том. Он сказал спокойно: «В этом нет ничего нового для меня, мама. Хотя, наверное, я никогда не признавался даже себе, как сильно ты любишь Лейна. И только сейчас, несколько минут назад, я понял, что должен с этим справиться».

«Конечно, я люблю Лейна, — закричала она. — И люблю тебя. Вы оба мои сыновья!»

Он улыбнулся такой печальной улыбкой, что, если бы она любила его, ее сердце разорвалось бы на части — она знала это, и вся ее старая вина перед Томом проснулась в ней снова — чтобы отравить ее радость.

Она поднялась и быстрыми шагами подошла к нему, положила руку на его плечо. «Гарри, нам просто не надо говорить об этом сейчас. Мне очень больно… Я не знаю, что я сделала, чтобы ты так думал… Я старалась быть хорошей матерью…»

«Ты действительно очень старалась», — сказал он, поднимая на нее глаза.

Ее рука соскользнула с его плеча, она со страхом смотрела на него сверху вниз. Он опять был бледен. «Я бы хотел, чтобы ты перестала стараться», — отчетливо произнес он. И она поняла, что он знает, какое для нее было усилие положить руку ему на плечо. Запах его тела был запахом Тома. Она замечала это каждый раз, когда оказывалась рядом с ним. Сын смог унаследовать даже запах отца.

«Ты меня поразил, — сказала она. — Я даже не знаю, что тебе ответить. Но мне кажется, что сегодня мы должны ради Лейна постараться быть веселыми».

«Конечно». Гарри поднялся с кресла, он стоял, высокий, сутулый, держа руки в карманах. Улыбка искривила его толстые бледные губы. «Только знаешь, мама, Лейн все равно ничего не заметит. Он ведь не такой, как мы».

Она открыла рот, чтобы ответить, и не смогла. Ее темные ресницы затрепетали и упали.

«Ты и Лейн только кажетесь похожими, — сказал Гарри, — но по-настоящему похожи мы с тобой».

Ей нечего было возразить против этой вопиющей правды. Она так долго отказывалась признавать ее, так глубоко прятала ее в себе, уверенная, что ни один человек не догадывается о ней, а оказалось, что этот бледный некрасивый мальчик все знает! И вот он вытащил эту правду наружу и предъявил ей — именно сегодня, когда ей так хотелось быть счастливой! Он внушал ей ужас, она была бы рада бежать из этого дома, от него, бежать вместе с Лейном. Но она только опустила голову и закрыла лицо руками.

«Как ты можешь быть таким… жестоким!» — рыдая, проговорила она.

«Бедная мама», — сказал он и вышел из комнаты своей шаркающей походкой.

Она услышала, как закрылась дверь, и, радуясь одиночеству, опустилась в кресло и вытерла глаза. До нее донесся голос Лейна, он прощался.

«Ага… ну все, пока, Элис. Буду что-нибудь в половине десятого… Договорились… прошвырнемся по городу… ладно!»

Она едва успела привести себя в порядок до того, как он вошел. Отвлекая его внимание, чтобы он ничего не заметил, она спросила: «Ты, случайно не влюблен в Элис, а, Лейн?»

Он засмеялся и сел. «Что за вопрос, мама! Откуда я знаю? Может быть, выясню сегодня вечером».

«Элис славная девушка», — сказала она, удивляясь сама себе. Она всегда прикладывала усилия, чтобы побороть ревнивое чувство по отношению к девушкам, звонившим Лейну, ходившим за ним и вздыхавшим по нему. Она шутила, поддразнивала его и так перемогала свою ревность. Но сейчас она не ревновала. Она хотела подкрепить свою любовь к нему любовью другой женщины. Если его могла любить Элис — Элис, такая умная и блестящая девушка, значит, в отношении Лейна права она, а Гарри не прав.

«Ты не замечаешь никаких перемен в Гарри?» — вдруг спросила она.

Лейн удивился. «Он очень вырос — не знаю, я больше ничего не заметил».

«Он так странно ведет себя в последнее время, — против воли проговорила она, — Не знаю, что и думать».

«Ну, он всегда был странным, — рассеянно заметил Лейн. — Вечно читал книжки и занимался музыкой. Нормальные ребята этим особо не интересуются. По крайней мере, я не интересуюсь».

Она сидела в кресле опустив плечи, смотрела на него и молчала. Как дети, думала она, могут разбить твое сердце, расстроить, причинить боль, ни о чем не подозревая! Она полюбила Лейна в тот первый миг, когда медицинская сестра подала его ей.

Это была ее плоть, у этого существа были ее темные волосы и карие глаза, ее гладкая смуглая кожа, ее стройная фигура, даже ее ноги. Она держала эти ножки, когда он был младенцем, она оттирала его натруженные ступни и коленки, когда он был мальчиком, она и сейчас знала их наизусть, когда он стал молодым мужчиной. Его ноги были похожи на ее, только это были ноги мужчины, длинные, сильные и стройные.

«Я много читала тебе вслух, — сказала она. — Сказки, стихи — когда ты болел. И я часто играла тебе и пела…»

Он взглянул на нее, слегка пристыженный. «Ты все делала просто здорово, мама, но я, наверное, в папу. Ты же знаешь».

Она отвернулась. «Конечно», — сказала она.

Но выдержать это было невозможно. Она вскочила, пригладила ладонями волосы. «Так как же мы проведем этот несравненный день? — воскликнула она сильным и звонким голосом. — Это ведь должен быть лучший день в нашей жизни! Чего бы тебе хотелось больше всего на свете, Лейн?

«Давай выведем лошадей! — предложил он, мгновенно загоревшись. — Мне хочется этого больше всего!»

Верховая езда — единственное, что они могли делать вместе с Томом. Даже тогда, когда годы завершили их отчуждение, когда она твердо знала, что он никогда не полюбит ничего того, что любит она, и когда то, что нравилось ему, вызывало у нее чувство непереносимой тоски, — даже тогда они могли отправиться вместе на прогулку верхом. Но она не садилась на лошадь с того самого дня, как они поссорились и он уехал один и погиб. Она держала лошадей только для мальчиков.

«Хорошо, — сказала она сейчас, — хорошо, Лейн».

* * *

…Она отдалась своей любви к нему. Дорожка вела через лес, и его стройная красивая фигура на фоне зелени и золота деревьев волновала ее сердце. Солнечные лучи чудного осеннего дня озаряли его голову, увенчивая ее сиянием. Это ослепительное создание произвела на свет она, ее плоть и ее кровь создали его во всем его великолепии. Она старалась скрыть от него свою гордость ведь он был только ее сыном, а не любовником.

«Я уверена, что те, кто придумал воевать и с тех пор никак не может остановиться, выглядели в военной форме как ты сейчас, — сухо проговорила она. — Доспехи были слишком к лицу, чтобы соглашаться на вечный мир».

Он рассмеялся своим легким смехом, который делал слова ненужными. Его простодушное тщеславие помогало ему понимать те чувства, которые испытывали женщины по отношению к нему, и ее чувства тоже, — тщеславие прибавляло блеска его красоте. Блестевшие глаза, уверенно сжатый рот, руки, легко державшие поводья. Когда он вдруг пустил лошадь в галоп и далеко обогнал ее, она намеренно придержала свою лошадь, чтобы полюбоваться им.

«Интересно, — подумала она, — будет ли Элис счастлива с ним?»

Никогда прежде она не подвергала сомнению его способность осчастливить женщину. Но никогда прежде она также не признавалась себе в том, что ей он счастья не принес. Это ее божественное дитя, чьей красотой она всегда утешалась, часто делало ее несчастной. «Дайте ему время, — говорили ей его учителя. — В нем столько энергии. Он просто не нашел себя. Когда он станет старше…»

Она прилежно выслушивала их, чтобы скрыть от себя самой огорчение его неудачами. Но, так или иначе, его первый год в колледже не успел закончиться, война потребовала его себе, и теперь она могла только гадать, что произошло бы, если бы ему дали время.

Он прискакал галопом обратно — фуражка в руке, развевающиеся темные волосы, горящие глаза и королевская посадка в седле. В следующую минуту они скакали бок о бок, пустив лошадей легким галопом.

«Лейн, — серьезно сказала она среди буйства солнечного света, — с каким чувством ты едешь на войну? Я все время хотела поговорить с тобой об этом, но боюсь, нам больше не удастся побыть сегодня вдвоем. А мне хотелось бы знать, дорогой, — это будет утешать меня, когда ты уедешь, — хотелось бы знать, о чем ты думаешь, совершая все это — все эти опасные вещи. И если что-то с тобой случится… мне будет легче, если я буду знать, что… что ты сражался за то, ради чего, по-твоему, стоит отдать свою жизнь».

Она и вправду часто думала об этом и мучительно хотела знать, есть ли в нем та вера, которая даст ему силы, если ему суждено погибнуть.

Он посмотрел на нее своими блестящими непостижимыми глазами: «Боюсь, я как-то не думал об этом, мама. Но надеюсь, что мне там будет не очень скучно».

Невыносимые воспоминания, будто привидения, выползли из леса и потянулись к ней своими холодными руками. Так мог ответить Том, так он отвечал, когда она, в отчаянных попытках сгладить их разность, открывала ему свою душу.