Снежное дыхание любви - Вера Копейко

Она слегка повернула голову, чтобы из-под укрытия густых волос посмотреть на него, понять, что в нем иное. Столкнувшись с его взглядом, заалела. Но глаз не отвела. Он медленно поднял руку и положил Нине на плечо. Она замерла. Бедро к бедру, плечо к плечу… Но дернулось сердце, это не все. Дима наклонился и губами зарылся ей в волосы.

— Как ты пахнешь, — пробормотал он.

— К-как? — прошептала Нина, чувствуя странную негу во всем теле.

— Как… как… водяная лилия, — рассмеялся он и выпрямился.

— Но ты еще не пробовал, — засмеялась она.

— Я попробую, — в его голосе, показалось Нине, было что-то особенное, от чего ее лицо стало еще краснее.

— Ты не пробовал еще чая с лилией, — поспешила уточнить она.

— И я о том. А ты про что подумала? — Дима стиснул ее плечо.

— Она идет, — сказала Нина, высвобождаясь.

Миниатюрная, как японка, девушка шла через зал мелкими шажками. Она несла прозрачный сосуд. Он походил на большой кувшин, и только искушенный любитель чая согласился бы признать в нем чайник.

— Ваш чай, — сказала она. — Ваш торт. Классический сырный и с лесными ягодами, — голос девушки вибрировал в тишине зала.

Нина посмотрела на чайник, за прозрачным стеклом что-то колыхалось. Она подумала, что если эти колебания перевести в звук, то они звучали бы как голос этой девушки.

Нина посмотрела на Диму, словно призывая поддержать ее. Это ведь она выбрала такой странный чай… Как он ему?

Он — ему?

Да неужели, одернула себя Нина. Она хотела посмотреть и увидеть совсем другое — как она ему? Сейчас, здесь, сегодня…

Не важно, что они знакомы с детства, соседи по даче, учились в одной школе. Но здесь, в этом церемонном кафе, Дима казался… чужим. Волнующе чужим. Незнакомым молодым человеком.

Вообще что-то случилось с ее чувствами, думала Нина.

Словно выпускной вечер изменил что-то в ней самой. Разрешил? Но что он разрешил именно ей? Быть как все? Перестать, наконец, ощущать свою особость?

Но она и на самом деле такая, как все. Если бы нет, если бы Дима стеснялся ее, разве он пригласил бы ее в такое кафе? Не важно, что они всю жизнь катались по дачным дорогам на велосипеде, купались в пруду, ходили за грибами. Это было там и тогда, а они здесь и сейчас. Не отрываясь, Нина рассматривала его в новом интерьере. Она видела молодого человека, темноволосого, с модной квадратной челюстью.

— У твоего Димы потрясающая челюсть, — вспомнила Нина восхищенный вздох школьной подруги Кати на выпускном вечере.

Нина тогда засмеялась и бросила:

— Правда? А я даже не заметила…

— Ты много чего не заметила и не замечаешь, Нина, — обронила Катя.

— А что, что еще? — допытывалась Нина, но Катя уже болтала о ярко-желтом топике, который подарила ей старшая сестра.

— Мне так идет, так идет…

А Катя права, думала Нина, рассматривая Димину челюсть. Она четко очерченная, крепкая. А над ней такие твердые губы. Рука готова была потянуться и дотронуться до них, проверить. Но Нина удержалась.

Дима на самом деле ее самый близкий друг? Конечно! Волна восторга подхватила ее, подбросила на вершину удовольствия. Дима Тугарин всегда был и… ну, конечно, будет, ее самым лучшим другом… или кем?

Нина почувствовала, как разгораются щеки. Чтобы дать им остыть, она убрала за ухо густую прядь с правой щеки. Но, перехватив взгляд Димы, мгновенно вернула волосы на лицо. Теперь Дима одобрительно кивнул. Конечно, конечно, это правильно, незачем выставлять щеку напоказ.

Нина быстро взяла чайник, подвинула к себе.

— Ого, а здесь два букета. Тебе и мне, да?

Дима тесно прижался к ее плечу, легонько отталкивая, но Нина не шевельнулась. От плеча, обтянутого флисовой рубашкой, шло горячее тепло. Оно проникало через тонкий белый свитерок, катилось по телу все ниже, оно обжигало все на своем пути. Но даже теперь Нина не отодвинулась.

— Два букета? — переспросил он хрипловато. — Отлично. Я дарю тебе оба.

— Ты щедрый, — наконец Нина отстранилась, но на Диму не смотрела. Она опасалась, что он поймет по глазам, что с ней творится. — Но я не принимаю. Я хочу… — наконец, она посмотрела в его темные глаза и тихо сказала: — Чтобы мы поделили эти букеты. Оставили на память. Один тебе и один мне.

— Ты считаешь, их стоит оставить на память? — Дима улыбнулся, а Нина не отрывала глаз от его губ. Она уже знала, какие они на самом деле теплые и мягкие. Уже попробовала их на вкус…

— Стоит, — сказала она. — Цветок лилии — символ невинности.

Дима засмеялся.

— Звучит интересно, — он быстро опустил руку и под столом нашел ее колено. Она вздрогнула. — Если это символ последней невинной встречи, — он не мигая смотрел на нее, — я… готов взять его на память.

Нина подскочила на диване.

— Да ну тебя, — вспыхнула она.

— Что такого я сказал? — Он вытаращил глаза, смешно по-детски вращая ими.

Нина засмеялась. Сейчас она видела прежнего Диму, который до сих пор не тревожил ее опасными словами.

— Что я такого сказал? — настойчиво повторил он. — Объясни, что ты услышала в них такого…

— Ничего не услышала, — ответила Нина. — С чего ты взял? Давай лучше пить чай. Ты сам читал вот здесь, — она ткнула пальцем в меню, — что этот чай прочищает мозги и освежает разум.

— Мой разум свеж, — Дима усмехнулся. — Как никогда. Он мне подсказывает, что мы оба уже взрослые, — теперь в его голосе не было игры.

Нина молча подняла чайник, пытаясь унять дрожь в руках. Она уже почти дотронулась носиком чайника о край его чашки — и она предательски звякнула.

— Хорошо, все, как ты хочешь, — сказал Дима. — Мы попросим девушку выловить нам букеты. — Он поискал глазами официантку. Но ее не было в зале. — Потом, когда я буду расплачиваться, я ей скажу. А пока давай-ка выжмем весь аромат и все целебные свойства из обоих.

— И станем… — подхватила Нина. Она обрадовалась, что он готов перейти на безопасную тему.

Но Дима перебил ее:

— Мы станем способны на то, — он быстро наклонился к ней и, горячо дыша в шею, закончил: — Чего давно хотели…

Она отпрянула.

— Ага-а, значит, знаешь, о чем я, да? Конечно, знаешь. Тогда чего ты боишься?

Нинин пульс сейчас мог соперничать с пульсом лыжника, который пробежал олимпийскую дистанцию. Сто восемьдесят ударов в минуту. Она пыталась унять его чаем. Никогда Дима не говорил ничего подобного. А она… она хотела услышать?

Хотела. Но только услышать. Чтобы знать, она — как все. Во всем, кроме пятна на лице.

Но не обсуждать, не делать… Потому что у нее свои собственные представления о том, что нужно ей и когда…