Ужасная госпожа (СИ) - Мур Лана

Иса осмотрела себя и вздохнула. Как же жаль было прятать красивую молодую грудь под глухим корсажем платья. Да еще и подушечки, скрывали естественный рельеф и делали ее похожей на мальчика или Дуду.

Еще хорошо, что она была худенькой, как и требовала мода. С ее узкой талией Иса могла себе позволить обходиться без стальных пластинок, в которые утягивали себя тучные матроны, но все равно, подбитые конским волосом тяжелые нижние юбки и жесткие линии платьев доставляли много неудобств.

Иногда, когда отцу по долгу службы приходилось покидать дом, Иса заставляла Пурниму одевать себя в сари и гуляла по саду. Под знойным солнцем эта одежда — легкая и воздушная — казалась Исе более уместной, чем глухие европейские платья.

Невольно она рассмеялась, представив, как явится на мессу полуголая. Кумушки, наверняка, попадают в обморок. А падре… Иса даже представить не смогла, каким будет выражение лица вечно брюзжащего и пугающего всех адским пеклом священника. Наверное, он бы порвал колоратку своим прыгающим острым кадыком. А потом, если бы не хватил удар, отлучил бы от церкви. Иса вновь прыснула и присела у туалетного столика.

Зеркала с ровной поверхность только недавно привезли из Венеции, до этого все местные имели выгнутую форму и искажали отражение. Конечно же, граф Карлос де Сильва, души не чая в красавице-дочке и проча ей самую блистательную партию, приобрел новинку за баснословные деньги.

Иса сидела на мягкой банкетке, аккуратно, двумя пальцами брала с серебряного блюда финики и миндаль в меду, отправляла их в рот и смотрела, как Пурнима расчесывает ее волосы.

— У вас самые красивые волосы, которые я когда-либо видела, — зная бережно взращённое отцом тщеславие госпожи, приговаривала служанка, прохаживаясь щеткой по длинным сыпучим прядям.

— Но здесь у многих хорошие волосы, — Иса недоверчиво нахмурилась, и между темных разлетающихся к вискам бровей залегла тонка морщинка.

— Что вы! — поторопилась исправить оплошность служанка. Тем более, что розовые губы молодой госпожи уже начали кривиться, а на столике около нее стояла шкатулка для драгоценностей, а тяжесть красивого зеленого камня Пурнима уже успела почувствовать. — Посмотрите, какие они у вас блестящие, словно натертые маслом, — она положила на ладонь прядь и поймала солнечный луч, придавший глянец коричневым волосам. — А какие легкие и мягкие, будто пух. А ваше лицо, оно сияет, словно луна на темном небе. Слухи о вашей красоте уже давно распространились за пределы города, — нанося на волосы госпожи жасминовое масло и укладывая их вокруг головы короной, продолжала Пурнима.

— Правда? — щеки Исы зарозовели от удовольствия.

— Конечно, правда. Я сама на рынке слышала, как говорили, что в этом доме живет девушка настолько красивая, что когда она выходит в сад, даже луна стыдливо прячется за облаками.

За льстивыми словами, Пурнима не забывала и об обязанностях. Она закрепила прическу заколками с крупным жемчугом и, покрыв голову графини мантильей из бледно розовых кружев, тоже приколола ее парой булавок. Демонстрируя скромность и благочестие, приличное благородной девице, Исабель не носила модных, но порицаемых церковью энненов, от которых у нее болела шея, но компенсировала отсутствие высокого убора и свой низкий рост туфлями на массивной подошве.

Пурнима потянулась к столику, но тут же получила болезненный шлепок.

— Сколько раз я говорила, чтобы ты не прикасалась к этому кулону! — вскакивая с банкетки и отвешивая служанке оплеуху, воскликнула Иса.

— Извините, — ухватившись за вспыхнувшую щеку, пролепетала Пурнима.

Но Исабель уж не обращала не нее внимания. Она бережно взяла со столика тонкую серебряную цепочку с кулоном. Надавила на крохотный замочек и подвесок открылся — в одной его половине лежала прядь таких же, как у Исы волос, а на другой — миниатюра красивой надменной женщины.

— Не переживай, мамочка, — Иса поцеловала миниатюру. — Я никогда не позволю этим дикарям прикоснуться к тебе. Она надела цепочку и снова посмотрелась в зеркало.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Палевое, под самый подбородок платье оттеняло золотистый от южного солнца цвет лица. Кремово-розовая мантилья прекрасно гармонировала с темными волосами и скрывала от посторонних взглядов осененные длинными ресницами темно-карие глаза.

Иса осталась довольна увиденным, только вот по спине уже начали стекать капельки пота, а ведь солнце еще так невысоко поднялось над горизонтом. Что же будет к полудню? «Скорее бы этот день закончился и наступила освежающая темнота», — подумала Иса, но вслух сказала:

— Подготовь на вечер платье и мокрые полотенца. А сейчас разыщи эту бездельницу Дуду. Я не намерена ее дожидаться.

— Сеньор Жуан и мадам Эдуарда уже ждут вас, — известила Ису запыхавшаяся Пурнима. В легких шлепках и коконе ткани она умудрялась передвигаться намного быстрее хозяйки.

При упоминании брата Иса скривилась и, остановившись на ступеньке, неторопливо поправила мантилью.

— О, проклятье! — воскликнула она, коснувшись груди и обнаружив, что забыла деревянный крестик матери. — Тупица! Ты почему не сказала, что я не надела крест! Хочешь, чтобы я опозорилась на мессе?! — гневно шипела Иса. Она бы с удовольствием отвесила служанке новую затрещину, но чуть не упала и схватилась за резные перила. — Немедленно принеси его.

Пурнима бросилась наверх, а Иса продолжила спускаться. В галерее, опоясывающей внутренний двор, в тени, создаваемой разросшимися розовыми плетями, полулежа на мягком диванчике, дожидался Жуан. Он был таким же узкокостным, как и Иса. Но если благодаря своей худобе, сестра выглядела изящной, то брат из-за бледной, почти прозрачной кожи — больным и изможденным.

Не решаясь присесть и помять платье, рядом неспешно прохаживалась Эдуарда. При взгляде не тщедушную фигуру брата, Иса едва сумела подавить гримасу презрения, и мило улыбнулась, подставив отцу лоб для поцелуя.

— Благословите, отец, — присела она в поклоне.

— Будь счастлива, дочка, — Карлос де Сильва поцеловал через мантилью лоб дочери, потрепал ее за точеный подбородок и повернулся к сыну. — А вы, Жуан Линьярес де Сильва, не нуждаетесь в отцовском благословении?

Жуану было жарко, он бы с удовольствием остался в прохладе собственной комнаты, но не осмелился пропустить мессу. Он медленно встал, подошел к отцу и поцеловал руку. Все его движения были словно через силу.

— Как ты сегодня себя чувствуешь? — отец обеспокоенно провел ладонью по тусклым и сухим волосам сына.

— Все хорошо, отец, спасибо, — Жуан опасливо покосился на сестру. Он уже успел убедиться, что не стоит нарушать ее планы, и если Иса решила ехать в костел, то это надо перетерпеть.

— После мессы сразу домой. Еще слишком много приготовлений, — глядя как дети в сопровождении Марии-Эдуарды идут главному выходу, предупредил отец.

А троица уже садилась в запряженную пони карету.

— Как ты могла забыть мои подушки, — плаксиво пенял он няньке, пытаясь поудобнее устроиться на жестком сиденьи.

— Сеньор, простите меня. Я подумала, что поездка предстоит недолгая, — каялась Эдуарда.

— Подумала, — продолжал брюзжать Жуан. — Ты же знаешь, что я не могу ездить по этим кочкам без подушек.

А карету и в самом деле нещадно трясло на неровной дороге. Поднимаемая копытами пони пыль проникала под тяжелые занавеси, и Жуан закашлялся.

— Зачем надо куда-то ехать. На улице так жарко и мне нечем дышать. Могли бы помолиться и дома, — между двумя сотрясающими его тщедушное тело приступами, прохрипел Жуан, а Эдуарда пыталась облегчить поездку своему подопечному, обмахивая надушенным платком.

Иса, только что бросив горсть мелких монет голым и чумазым ребятишкам и понаблюдав, как они возятся посреди дороги, задернула портьеру и презрительно посмотрела на брата.

— Ты, сын Карлоса Рибейро де Сильва и Анны-Марии Саброса де Линьярес, граф Жуан Линьярес де Сильва. Ты должен быть гордостью нашей фамилии и примером для подданных и слуг, а вместо этого я вижу изнеженного нытика. Каких наследников ты дашь нашему дому, кому передашь фамилию? Таким же котятам, как и сам? Чем я заслужила такого брата? Или моего настоящего брата похитили злые духи, а вместо него подкинули тебя? Чтобы ты покрыл позором и нашего отца и меня? Как хорошо, что мама не видит, что дала жизнь подобному ничтожеству, — гнев исказил тонкие черты юной графини, слишком рано получившей безграничную власть над слугами, а Жуан расплакался от страха и обиды.