Перстень Дарины - Александра Девиль

— Не утешат меня эти проповеди, крестная, — прошептала Ольга, склонившись над детской колыбелькой. — Лучше бы Господь вовремя поразил злодеев своим карающим мечом… до того как они… — Плечи юной женщины задрожали от беззвучных рыданий.

И снова Елена ответила ей словами Экклезиаста:

— «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло».

Ольга повернула к Елене свое заплаканное лицо и медленно покачала головой:

— Нет, это не сыны человеческие. Те, кто напал на нашу землю, — нехристи, посланные сатаной, чтобы погубить Святую Русь. И как бы там ни учил твой проповедник, а не было еще такого бедствия нигде на свете, потому что, видно, это сам конец света и есть.

— О, не говори так, — внезапно окрепшим голосом произнесла Елена. — Это не конец света, а очередное тяжкое испытание. Я уже пережила одно такое, и его принесли православным не язычники-нехристи, а люди, которые воевали под сенью креста.

— Как это?.. Когда ты пережила такое? — У Ольги от удивления даже слезы высохли на глазах. — Почему ты мне раньше не рассказывала?

— Потому что всему свое время, дитя. Раньше не было надобности пугать тебя этим рассказом, а теперь он придаст тебе силы, чтобы ты знала, как все в мире повторяется. Сейчас гибнет наш стольный Киев, а тридцать пять лет назад я видела, как погибал великий Царьград — самый пышный и богатый город мира.

— Расскажи, крестная… Выпей вот это и расскажи.

Ольга взяла с полки над очагом ковш, наполненный горячим отваром из лечебных трав с медом, и протянула его Елене. Больная жадно выпила, прокашлялась, потом несколько раз глубоко вздохнула и начала свой взволнованный, сбивчивый рассказ:

— Мне было шестнадцать лет, когда родители решили выдать меня замуж за богатого и знатного грека из Константинополя. Я никогда не видела моего будущего мужа, а он не видел меня, я знала о нем лишь то, что его зовут Фока и он старше меня на десять лет. Еще говорили, что он человек набожный и благочестивый. Последнее особенно нравилось моему дяде-епископу, который всегда был главным в нашей семье, где все его слушались. Моего согласия никто не спрашивал. Родители и дядя меня благословили и отправили со скатами, слугами и приданым в Константинополь. По дороге я плакала, но утешала себя мыслью о том, что своим замужеством делаю благое дело для родных и даже для Киева, укрепляя его связи с Царырадом. И, признаться, минутами я даже испытывала гордость, сравнивая себя с княжной Анной Ярославной, которая полтора века назад так же ехала из Киева в далекую страну, чтобы стать женой французского короля. А Константинополь ведь ближе к Киеву, чем Париж, и, стало быть, я смогу навещать родные места, думалось мне. Ни я, ни мои спутники не знали, что в то время как мы приближались к византийской столице, ее уже начали осаждать войска крестоносцев.

— Это католики, паписты? — уточнила Ольга.

— Да. Они тогда собрались в крестовый поход, четвертый по счету. Будто бы освобождать от мусульман гроб Господень.

На самом же деле их предводители думали прежде всего о наживе. Вначале они собирались плыть на венецианских кораблях в Египет, но потом двинулись к Царьграду. Папа давно мечтал покорить православную столицу. Немецкие и французские короли тоже давно положили глаз на ее богатства. А уж алчные венецианские купцы и подавно. У венецианцев был дож — то есть князь, — по имени Энрико Дандоло — древний старик, к тому же слепой, но воли и хитрости у него хватило бы на десятерых. Он-то и был главный подстрекатель похода на Константинополь.

— И как ты узнала обо всех этих людях и делах, да еще все так запомнила? — удивилась Ольга.

— Был один человек, который мне поведал многое… но об этом после, — вздохнула Елена. — Да и как было не запомнить, если все это я пережила, словно пропустила через себя… Да, так вот. В Константинополе перед тем император Исаак Ангел был свергнут и брошен в темницу вместе со своим сыном Алексеем. Власть захватил брат Исаака, тоже Алексей. Но сыну Исаака, молодому Алексею, удалось бежать, и он кинулся за помощью к крестоносцам, посулил им огромные деньги, чтобы помогли вернуть трон законным правителям. Так у латинян появился благовидный предлог напасть на Царьград. И вот все их воинство во главе с алчными вождями двинулось к богатейшему городу мира. Греки почти не строили кораблей, потому что надеялись на своих морских союзников — венецианцев, но те их предали, и теперь суда латинян без препятствий вошли в бухту Золотой Рог. А у греков давно уже не было согласия меж собой: сказывались двадцать лет беспрерывных распрей. Да ведь и на Руси мы видим то же самое: княжеские междоусобицы делают страну легкой добычей врага… Ну так вот, греческое войско, хоть и было вдвое больше латинского, не смогло защитить Константинополь. К тому же Алексей Третий, который низложил законного императора, был нелюбим народом. В его войске хорошо воевали только наемные дружины варягов. Не справившись с ратными испытаниями, Алексей Третий трусливо бежал из Константинополя. Крестоносцы объявили императором Алексеем Четвертым сына Исаака, чтобы он правил вместе с отцом и заплатил латинянам обещанную дань.

Эти события случились в августе, а я оказалась у царьградских стен в начале сентября…

— Значит, ты прибыла туда уже после штурма города? — спросила Ольга, слушавшая с напряженным интересом.

— Нет, все ужасы штурма были еще впереди, — вздохнула Елена. — Первый захват города был неполным и не сопровождался разгромом. Крестоносцы ждали, что коронованный ими Алексей соберет и уплатит обещанные деньги. И он старался как мог, даже расплавил драгоценную церковную утварь, но денег все равно не хватало. Греки роптали, в народе кипело недовольство, но Алексей Четвертый думал лишь о том, чтобы угодить латинянам. А они — и особенно хищный Энрико Дандоло — требовали от императора уплаты всей суммы. И тогда Алексей в сопровождении крестоносцев отправился собирать дань во Фракию и другие провинции. А крестоносцы обосновались в предместье византийской столицы, где и решили переждать до весны. Когда я прибыла в Константинополь и узнала, какая беда там приключилась, мною овладел такой страх, что захотелось тут же повернуть обратно. Однако сделать это было невозможно: слуги, что меня сопровождали, ни за что бы не согласились пуститься в обратный путь по земле, где разбойничали латиняне. И так уж было чудом, что нам удалось доплыть до бухты невредимыми. К счастью, в городе нас в тот же день встретили родственники моего жениха и привели меня в его дом. Взглянув на Фоку, я впала в еще большее уныние. Мало того что я очутилась в осажденном городе, так еще и жених мой оказался совсем не таким, как мечталось. Фока был ниже меня ростом, не по годам толст, а голос его звучал визгливо. Может, конечно, он и отличался благочестием, был богат и знатен, но полюбить его я не могла. Но кто спрашивал меня об этом? Мне ничего не оставалось, как обвенчаться с Фокой. Невеселое это было венчание, хоть и проходило оно в пышной царьградской церкви. А новые мучения для меня начались, когда настала ночь и мне пришлось лечь в постель с моим мужем. Матушка и другие женщины учили меня, что долг жены — честно исполнять свои супружеские повинности. И я, стиснув зубы, терпела близость Фоки. От него пахло чесноком, он сопел и потел, и с великими усилиями сделал меня женщиной. А я ведь до замужества не знала мужчин и думала, что так заведено в природе: мужчина получает удовольствие, а женщина терпит. Днем было легче: днем я учила греческий язык, привыкала к домашнему хозяйству, шила, читала молитвенные книги, ходила в храмы. Последнее мне нравилось больше всего, ведь по дороге в церковь я могла осматривать город, в котором было столько чудес, что и во сне не приснится. Меня обычно сопровождал или сам Фока, или, если он был занят, кто-нибудь из его родственников. Родители Фоки умерли, но с ним проживали его тетки, дядья и вдовая сестра с детьми. Еще у него был брат-монах и сестра-монахиня, они тоже часто к нам приходили. Не могу сказать, что его родственники меня обижали, однако среди них я чувствовала себя неуютно: все вроде бы ко мне присматривались, оценивали. Но это еще можно было терпеть ради того, чтобы они мне показали и рассказали что-то новое. А вот когда наступала ночь и я укладывалась в одну постель с Фокой, начиналось самое для меня мучительное и противное… Но не об этом речь. — Елена тяжело перевела дыхание. — Не об этом я хочу тебе рассказать. Это у каждой женщины случается по-разному и зависит от судьбы… Я ведь даже готова была смириться с немилым Фокой и ждала только появления на свет ребенка, которому могла бы отдать всю свою любовь. Но беременность все не наступала, и месяца через три-четыре я уже начала тревожиться. Иногда мне чудилось, будто родственники мужа стали на меня косо поглядывать. Впоследствии я поняла, что им было вовсе не до меня; их, как и всех греков, особенно знатных, снедала тревога, ведь латиняне стояли в предместье Константинополя и все чаще совершали набеги на город. Царьградские богатства не давали им покоя. За много веков в византийской столице скопилось такое великолепие, которого во всех городах мира, вместе взятых, найти было невозможно.