Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

— Возьмем четыре группы по шесть мышей. Введем им кровь больного и станем лечить каждую группу с разной интенсивностью. Последней группе, разумеется, будем давать имитацию.

— Но сыра их все равно лишать не станем! — добавил Макс.

Адам усмехнулся.

— Ты всегда проявлял заботу об отверженных.

К половине восьмого, когда стали появляться сотрудники лаборатории, большая часть инъекций уже была сделана. Во избежание ненужных толков ученые передали ящик за номером АС/1068/24 лаборантам, которые обычно занимались этой рутинной процедурой.

Как только появилась свободная минута, Адам позвонил в родильное отделение.

— Можете меня поздравить. Три восемьсот, — с гордостью объявил он.

— Везет же людям… — проворчал профессор.

В лифте Макс Рудольф не смог сдержать зевоту.

— Может, по блинчикам? — предложил он.

— Не подкладывай мне свинью, — возмутился Адам. — Я обещал твоей жене, что буду следить за твоим холестерином.

— Но в данный момент мы преступники от науки, — рассмеялся Макс. — Неужели так трудно позволить разволновавшемуся старику успокоить нервы порцией блинчиков со сметаной?

* * *

Медленно и мучительно прошли две недели. Каждый вечер, ровно в половине двенадцатого, коллеги приходили в лабораторию, чтобы выслушать по телефону очередную накачку от доктора Пенроуза, чей все более напряженный голос выдавал растущие страхи Белого дома. Один раз тирада Пенроуза прозвучала настолько угрожающе, что Адам выхватил у наставника трубку и прорычал:

— Черт бы вас побрал, адмирал! Вы должны довести до сознания своего пациента, что сейчас эти мыши работают его дублерами!

— Он это понимает, — раздраженно ответил Пенроуз.

— Тогда, может, ему следует порадоваться, что мы экспериментируем на них, а не бросились лечить сразу его? — Он выдержал эффектную паузу, после чего объявил: — Вчера, например, все мыши из первой группы сдохли.

— Все? — Голос Пенроуза дрогнул.

— Все. Но это все же лучше, чем если бы это случилось с вашим пациентом, вы не находите?

— Да… Пожалуй, — наконец выдавил адмирал. — А что вы мне посоветуете доложить?

— Правду, — ответил Адам. — И не забудьте подчеркнуть, что у него еще два запасных патрона. Спокойной ночи, адмирал. — Он положил трубку и повернулся к своему учителю: — Ну как, Макс?

— Очень впечатляет, доктор Куперсмит. А теперь давай займемся писаниной.

— Могу это взять на себя. Ты лучше иди домой, к жене, она за тебя беспокоится. А я введу печальную статистику в компьютер.

Профессор кивнул.

Я перекладываю на тебя свою долю рутинной работы, но мне не тягаться с твоей неиссякаемой энергией. А кстати, с чего ты взял, что Лиз обо мне тревожится?

— Такая уж у нее доля, — ответил Адам. — Она мне тысячу раз говорила: «Мой муж беспокоится обо всем человечестве, а я беспокоюсь о своем муже».

Макс улыбнулся, поднял воротник пальто и медленно побрел по коридору.

Адам с грустью смотрел вслед удаляющемуся учителю. Такой маленький, такой беззащитный, подумалось ему. Жаль, нельзя поделиться с ним молодостью.

2

Изабель

ДНЕВНИК ИЗАБЕЛЬ

16 ноября

Меня зовут Изабель да Коста. Мне четыре года, я живу в Калифорнии, в городе Клэрмонт-Меза, с родителями и старшим братом Питером. Год назад мама с папой вдруг обнаружили, что я умею читать. Они очень обрадовались и стали водить меня к разным людям, которые давали мне читать всякие вещи.

Теперь я жалею об этом, потому что Питер больше не хочет со мной играть. Может быть, если я спрячу этот дневник и не стану никому показывать, он снова со мной подружится.

Пока что я больше играю сама с собой, сочиняю всякие истории и думаю. Например, мне не дает покоя одна песенка. В ней поется: «Ты, звезда, свети, свети. Как же мне тебя найти? Дай мне, звездочка, ответ: что такое этот свет?» И ответа не дается.

Папа, а он у меня очень умный, объяснил мне, что звезды — это огромные шары раскаленного газа. Они от нас так далеко, что мы их видим как крошечные огоньки. И хотя свет распространяется в пространстве быстрее всего другого, до нас он идет многие годы.

Я хотела узнать об этом побольше. И папа обещал рассказать мне о Солнечной системе — если я выйду из песочницы и вымою ручки перед ужином.

На ужин был шоколадный пудинг — мой любимый.

Ужасно появиться на свет умственно отсталым, но мало кто представляет, что не менее ужасно родиться вундеркиндом. Изабель да Коста знала это по себе.

В роду ее мамы и папы не было гениев, поэтому они представить себе не могли, что когда-то их дочку назовут «Эйнштейном в юбке». Больше того, ее отец, Реймонд, дважды заваливал защиту докторской степени по физике в университете Сан-Диего. Однако на кафедре оценили его неослабный энтузиазм и предложили ему не преподавательскую, а техническую должность. Теперь он назывался «младшим инженером» и должен был готовить аппаратуру к лекциям и лабораторным занятиям.

Не об этом мечтал Рей, но радовался уже тому, что остался при университетской лаборатории, пусть и в скромном качестве. Он был так увлечен своей работой, что очень скоро сделался незаменим. И наградой ему стала Мюриэл Хэверсток.

В один прекрасный день эта пухленькая, жизнерадостная брюнетка, специализировавшаяся по музыке, обратилась к Реймонду за помощью — она страдала от типичной женской робости перед точными науками.

— Пожалуйста, помогите мне, — обратилась она к рыжеволосому коренастому лаборанту. — Мне этот курс нужен для диплома, а если вы мне не поможете, я в жизни не налажу этот осциллограф.

К тому моменту, как Рей научил ее измерять резонанс в колебательном контуре, он уже был по уши влюблен.

Когда прозвенел звонок, возвещавший окончание занятий, Рей призвал на помощь всю свою храбрость и пригласил девушку на чашку кофе.

— С удовольствием, — ответила она. — Только тебе придется подождать, у меня репетиция в оркестре.

Сердце его забилось.

— Отлично.

— Хорошо. Тогда заходи в аудиторию около половины восьмого, — продолжала девушка. — Может, даже услышишь наши пиликанья.

Реймонд пришел пораньше, сел в заднем ряду и стал смотреть, как Эдмундо Циммер дирижирует Концертом реминор Баха для двух скрипок и оркестра. К его удивлению, Мюриэл как раз была в числе двух солистов. Дуэт был исполнен превосходно.

— Вообще-то я сюда приехала изучать английский, — рассказывала она за ужином. — Но когда попала в оркестр, Эдмундо обратил меня в свою веру. Он такой обаятельный — и нисколько не ожесточился после аварии.

— А что с ним случилось? — полюбопытствовал Реймонд. — Я заметил только, что у него руки какие-то деревянные.

— Он талантливый скрипач — был восходящей звездой в Аргентине, когда попал в аварию. Ударился о приборную панель, и в результате — паралич плечевого пояса. Так что теперь самое большее, что он может делать в музыке, это дирижировать таким собранием дилетантов, как наш оркестр. Я восхищаюсь его мужеством.

Они рассказывали друг другу о себе, и Реймонд признался, что на нем стоит клеймо неудачника и что выше его сегодняшнего положения ему вряд ли удастся подняться. Удивительно, но после этого признания он показался Мюриэл только симпатичнее. Чем-то его отношение к своей профессиональной неудаче напоминало ей стойкость духа Эдмундо Циммера.

Они поженились.

И зажили счастливо.

После окончания университета Мюриэл нашла себе место учителя музыки в школе и до последних сроков беременности продолжала играть в оркестре.

10 июля 1967 года Реймонд да Коста стал счастливым папашей: у него родился сын. Головку младенца покрывал рыжий пушок. Рей дал себе слово, что Питер будет иметь все, чего был лишен в детстве он сам. И перерыл библиотеку в поисках книг по развитию ребенка.

Мюриэл радовалась, что муж проявляет такой интерес к воспитанию сына — ровно до тех пор, пока не заметила обратной стороны этого интереса.

— Реймонд, что это значит? — воскликнула она, случайно наткнувшись на тетрадь мужа, содержащую детальный, день за днем, отчет об интеллектуальном развитии ребенка. Точнее сказать, это была регистрация замеченных папочкой «дефектов».

Реймонд не был расположен к объяснениям.

— Мюриэл, я намерен отвезти Питера на консультацию. Мне кажется, он не в полной мере реализует свои возможности.

— Но ему еще только два года! — возразила она. — Ты что, хочешь, чтобы он в таком возрасте интересовался ядерной физикой?

Ответ мужа поверг Мюриэл в замешательство.

— Нет. Но было бы вполне естественным, если бы он мог выполнять простейшие арифметические действия с помощью вот этих разноцветных кубиков. Откровенно говоря, Мюриэл, боюсь, наш сын далеко не гений.