История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Эта книга – первая в таком роде из всего написанного в Венгрии после событий 1989 г. Большая часть исторических исследований, перед достоинствами которых автор искренне преклоняется, давно уже не переиздавалась либо была написана в совершенно ином ключе. Я начал работу над книгой в августе 1998 г. и закончил ее (за исключением Эпилога, который был обновлен осенью 2001 г.) в июле 1999-го, однако основной материал для книги восходит к курсу лекций по истории Венгрии и Центральной Европы, которые я читал в 1985–95 гг. иностранным студентам в Будапеште, а также в Соединенных Штатах Америки. Я начинал преподавательскую деятель- /12/ ность в качестве помощника ныне покойного Петера Ханака, обучавшего меня сложному искусству «контурного», подготовительного обучения людей, не имеющих ни малейшего представления о предмете. Я надеюсь, что его уроки и мастерство не пропали бесследно и книга, хоть в какой-то мере, передаст то глубокое впечатление, какое производила на меня вдохновенная личность моего учителя. Как, впрочем, и те чувства, которые я питаю к Еве X. Балаж – женщине, с симпатией и бесконечным терпением помогавшей мне на протяжении всего пути моего становления как историка. Я чрезвычайно ей благодарен. Я признателен также Андрашу Герё, Йожефу Ласловски, Ласло Петеру и Яношу Поору, которые внесли ценные поправки в мою рукопись, а также Стефану Халиковски-Смиту, редактору, который «шлифовал» мой английский. Эта задача оказалась весьма сложной, и поэтому все оставшиеся неточности и шероховатости целиком и полностью лежат на совести автора.

Особую благодарность мне хотелось бы принести директору издательства «Атлантис» Тамашу Миклошу, уговорившему меня написать эту книгу и никогда не терявшему веру в то, что работа над ней будет успешно завершена. Если я и сумел приблизиться к существу предмета книги, то в огромной степени благодаря замечательной по своему культурному многообразию среде Центральноевропейского университета, в котором я работал последние десять лет. Я с глубокой признательностью вспоминаю всех своих друзей и коллег из Эдинбургского университета за атмосферу радушия и тактичности, которую они сумели создать для меня и которая позволила мне осуществить задуманное. Не говоря уже о том, что на последней стадии работы я находился у них в качестве стипендиата Фонда Эндрю У. Меллона. И, разумеется, как всегда, я очень благодарен моим близким за их терпение и поддержку в самые мрачные периоды, когда меня одолевали сомнения и даже отчаяние.

Ласло Контлер

Будапешт, октябрь 2001 г. /13/

Введение. Размышления о роли

географии в истории

Само название книги показывает, что, по мысли автора, решающим фактором для понимания истории Венгрии является оценка ее местоположения как на физической, так и на политической картах Европы. Именно эта посылка и должна быть обоснована, прежде всего.

В том, что касается физической географии, дело, на первый взгляд, никакой сложности не представляет. Венгрия расположена в географическом центре Европы: она равноудалена от Уральских гор на востоке и Атлантического побережья на западе, от Скандинавского полуострова на севере и островов Эгейского моря на юге. От степей на востоке она отделена горной цепью Карпат, от Средиземноморья – Балканскими горами и Альпами – от Западной Европы. Довольно ровное плато, окаймленное этими горными массивами, на карте выглядит замкнутым пространством, своеобразным с точки зрения как геологической, так и естественно-научной истории. Это пространство, в свою очередь, состоит из самостоятельных регионов: гористая западная часть Венгрии Дунаем отделена от равнинной восточной, которая разрезана пополам рекой Тиса; северная горная часть, Трансильвания и земли к югу от рек Драва и Марош (целиком принадлежавшие Венгрии вплоть до окончания Первой мировой войны). Именно поэтому нет ничего удивительного в том, что один из виднейших историков и культурологов периода между двумя мировыми войнами Енё Чолноки считал, что, если понятие «Центральная Европа» вообще имеет право на существование, то оно может обозначать только территорию, некогда принадлежавшую Королевству Венгрия.

Однако особенности физической географии не имеют ни малейшего значения для историка до тех пор, пока относительно статичные дан- /14/ ные не наполнятся динамикой активной жизнедеятельности людей. Без этого представление о Венгрии как части Центральной Европы – столь же пустые и досужие домыслы, как и убеждения древних китайцев о том, что именно они живут в центре мироздания, а также «центристские» представления о себе многих других народов. Именно человеческий потенциал подтверждает или опровергает представления о благоприятности или неблагоприятности какой-либо территории для появления на ней устойчивых государственных образований. Он же составляет основной элемент некой умозрительной «символической» географии, которая, в свою очередь, способна быть как субъективной, пристрастной, политически ангажированной конструкцией, так и объективной, научно обоснованной концепцией, отражающей реальность.

Современная дискуссия по поводу сложного и противоречивого понятия «Центральная Европа» (оно, как правило, используется в отношении всех стран, расположенных между Балтийским морем и Балканами, а также между территориями с германским и русским населением) восходит к относительно поздним выводам «символической» географии. Атласы Центральной Европы были созданы совсем недавно, почти одновременно с процессом уточнения состава включаемых в нее государств, народов и культур. Причем по большей части они составлялись специалистами, не проживавшими в данном регионе. Как отметил Ларри Вульф, только в эпоху Просвещения европейские экономические и культурные центры переместились из Рима, Флоренции и Венеции в Лондон, Париж и Амстердам. Тогда же прежнее разделение Европы на утонченный Юг и варварский Север было переосмыслено и заменено понятием «Западная Европа». Она, разумеется, никак не могла обойтись без своей половины или, скорее, антипода в виде «Восточной Европы», которая и была тут же изобретена самим Западом. В терминах подобной «философской географии», как довольно точно определил ее американский путешественник Джон Ледьярд, «Восток» представлялся однородной массой земель. Прага, расположенная чуть севернее, но все же западнее Вены, равно как и Варшава, Краков, Пресбург (Братислава, Пожонь) и Буда, считались не менее «восточными», чем Санкт-Петербург, Москва или Одесса; Богемия, Польша и Венгрия были такими же «незападными», как и Сибирь. Эта модель со временем стала казаться неопровержимой с научной точки зрения и удобной в политическом плане, и до сих пор она представляется не вполне преодоленной. В этой связи стоит вспомнить понятие «восточные территории», постоянно употреблявшееся Гитлером во время Второй мировой войны, или же сталинский «Восточный блок» в послевоенный период. /15/

Однако в эпоху Просвещения появились и первые научные представления о социальном и историческом в современном понимании. С конца XVIII в. они стимулировали развитие национального самосознания и одновременно становление региональной самобытности в четком противопоставлении ее как Западу, так и Востоку. Тогда политическая карта Европы представляла собой сложную комбинацию из государств трех типов внутреннего устройства. На западе и севере континента это были могущественные монархии: Британия, Испания, Франция и Швеция, которым уже в тот ранний период Новой истории удалось завершить процесс своего территориального объединения, создав «исторические прецеденты» возможности существования больших национальных государств (при этом региональный или этнический сепаратизм в них, конечно же, не был преодолен окончательно; он существует и в наши дни, когда начались процессы объединения народов в рамках всего континента). По соседству с монархиями Западной Европы два народа (итальянцы и немцы) создали в первом случае десятки, а во втором – сотни самостоятельных государственных образований. Их объединение и стало главной задачей следующего, XIX, столетия. На востоке эти политические конгломераты граничили с многонациональными государствами, управляемыми либо иностранными династиями, либо собственными т. н. интернациональными элитами. Под властью таких правителей находилось великое множество более или менее многочисленных этнических групп, социально-экономическая отсталость которых становилась все более заметной по мере продвижения на восток и юго-восток: империя Габсбургов, Российская и Османская империи.

С этнической точки зрения интересующий нас регион может быть определен как территория, вклинившаяся между Германией и Россией и заселенная относительно малочисленными народами. Поэтому здесь процессы индустриализации, развития гражданского самосознания, политической независимости и капиталистического способа производства были неразрывно связаны с борьбой за национальное самоопределение. Эти же процессы послужили причиной войны за независимость Греции, освободительных движений в Венгрии и Польше. Они же предопределили превращение империи Габсбургов в Австро-Венгерскую монархию и создание нескольких национальных государств на Балканах. Однако эти глобальные процессы имели также альтернативное освещение. Многие местные общественные и политические деятели, идеологи и практики, понимали, что «лоскутный» характер зон проживания тех или иных народов и этносов, прежде всего, в Габсбургской империи, делает невозможным (либо могущим вызвать кровопролитные столкновения) обре- /16/ тение каждым из них политической независимости и национальной государственности. Поэтому, полагали они, эти малые народы и этносы обречены, несмотря на свою извечную вражду и соперничество, находить возможности сосуществования и взаимопонимания, хотя бы в рамках конфедерации. Эти идеи кажутся утопичными, умозрительными, что, вообще говоря, присуще верным идеям, часто встречаемым в штыки, однако многим они уже в давние времена представлялись убедительными и отвечающими их интересам.