Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #5 - Вадим Валерьевич Булаев

то и дело шмыгали студенты и студентки. 

Относительно неширокий (метров четыреста по прямой), но длинный массив деревьев со всего мира, тянулся между студгородком и проспектом, огибал институтские корпуса и величаво спускался в здоровенный овраг, до которого у городских застройщиков пока не дошли руки.

Гиблые края. В этом сходились все полицейские, кому хоть раз доводилось бывать в ботсаду и оценивать не красоту листвы, а оперативное неудобство насаждений. Узкие, петляющие, поросшие кустами дорожки и всевозможные тропинки буквально изобиловали местами для засад и укрытий. 

Освещение вообще отсутствовало – у института не имелось средств для электрификации, а муниципальным властям лишние расходы ни к чему. 

Тут и ниндзя не надо быть, чтобы исчезнуть. Достаточно оторваться на пару десятков шагов, не шуметь – и этого вполне достаточно, особенно летом. Выходов же из древесного массива было множество. Решётка имела довольно широкие зазоры между прутьями, в которые без особых проблем мог протиснуться нетолстый человек. Ходи – не хочу, а при необходимости, где угодно выскочил – и с толпой смешался.

И подобное удобство привлекало всякий сброд со всего города.

Зимой, конечно, ситуация обстояла попроще. Снег заваливал сад, оставляя лишь несколько основных студенческих троп. Потому в холодное время года криминальная обстановка засыпала вместе с растениями, оживая с весной.

По теплу же здешние полицейские выли, а территориальный опер сменялся, соглашаясь на любой перевод куда угодно. Не выдерживал ежедневных взбучек и потока заявлений от обиженных злодеями граждан. Потом пил. Как правило неделю, приходя в себя и до судорог ненавидя внешне милый и симпатичный зелёный оазис вместе с институтом, студгородком, студентами, «соткой» и окрестными улицами.

По МВДшным сводкам в ботсаду вообще шла карликовая война. 

Там любили устраивать разборки с поножовщиной гордые кавказцы, бить морды славяне, все желающие в открытую грабили граждан и гражданок вплоть до вырывания серёжек из ушек. Регулярно кого-то насиловали, три-четыре раза в год убивали, изредка находили человеческие запчасти. Случалось, и люди пропадали. 

В ближайшем отделении полиции вырванную из рук сумку или отобранный телефон и за преступление не считали, относя к бытовой рутине.

Но весь этот кошмар осознавали лишь те, кому по роду деятельности полагалось бороться со злом. Для населения ботсад, несмотря ни на что, оставался уютным, изредка убираемым первокурсниками парком, по которому с фанатичным упорством днём шлялись мамочки с колясками, а вечером все кому не лень.

Безусловно, нормальная и освещённая дорога к студгородку имелась, однако её никто не любил – по ней приходилось идти на пять минут дольше. В довесок, по тротуару регулярно ходили наряды патрульно-постовой службы, а значит, пивка по дороге после занятий на ходу не попьёшь, в уютном полумраке не прогуляешься и тайком от всех не покуришь травки, что особенно популярно в студенческой среде.

В сад постовые совались крайне редко. Не видели смысла. Ни два, ни три патруля проблему бардака решить были физически не в состоянии, а под каждое дерево полицейского не поставишь. Поступали умнее. Шатаясь туда-сюда вдоль ограды, силовики создавали видимость присутствия и довольно оперативно реагировали на вопли граждан, доносящиеся из листвы. Им с тротуара было элементарно проще добраться до источника звука, чем петлять по тёмным дорожкам.

Ловили таким способом, насколько Иванов знал, довольно многих любителей чужого добра. Все они почему-то забывали, что ботанический сад узкий. Длинная полоса деревьев, видимая с проезжей части, навевала мысли о глухом лесе размером, минимум, с половину города. А патрульные этим вовсю пользовались, возникая в нужных местах почти сразу. 

Естественно, если их звали или они сами замечали какое-нибудь нарушение.

Однако народ этого не понимал и при первой возможности продолжал поучать угрюмых сержантов, как и где им следует ходить, причём сами граждане обходным путём настырно не пользовались.

Серёгу всегда поражала такая безалаберность людской массы, основанная на святой уверенности в том, что с ними ничего плохого уж точно не случится. 

В качестве справедливости, имелся в ботсаду и плюс: на самых оживлённых дорожках никогда и ничего не происходило. Причин данной аномалии никто не знал, однако факт оставался фактом – не сворачивай, и всё будет хорошо.

Сворачивали…

– Хреново, – коротко высказал инспектор своё мнение, с неодобрением поглядывая на жёлтые деревья за окном.

– Удивил, – Лана сделала глоток кофе. – Сама бы не додумалась.

– В полицию заявляли?

– Нет. Её маньяк только помял. Облапал. Что в заявлении писать? Потрогали за там и пощупали за здесь? Никакой судебной перспективы. Свидетели отсутствуют, телесных повреждений – максимум синяк от пальца. Я тебя не за этим позвала, чтобы ты мне банальщину рассказывал. Я хочу проблему решить, а не избавиться от неё.

Несмотря на напускное спокойствие, букинистка была на взводе. Похоже, не всё так просто с неизвестным любителем потискать незнакомых девочек.

– Слушаю.

– Происшедшее с дочерью подруги не первый случай. Я знаю ещё о двух. Сообщили по большому секрету. Некто в маске ловит девушек, приставляет к горлу… тут я не поняла. Кто говорит нож, кто что-то острое. В темноте не особо разглядишь… Оставим до поры, – её передёрнуло. – И свободной рукой в трусики лезет.

– Пугает, угрожает?

– Да. Сопит: «Закрычышь – убью. Зарэжу», – пытаясь говорить низко, с характерным акцентом, женщина закашлялась.

Давая рассказчице прийти в себя, Иванов постучал пальцами по краю столика.

– Кавказец?

– Не думаю, – возразила Лана, промокнув губы салфеткой. – Одна из девочек часто в Абхазии отдыхала, какие-то друзья семьи там обитают. Сказала – голос как в анекдоте про грузин.

– Меняет для страха?

– Скорее всего. Худой, длинный, несуразный, неловкий, весь в чёрном. Постоянно торопится.

– Допустим, – инспектор не жаждал узнать подробности отношений между жертвой и напавшим, однако выбора у него не имелось. Без кровавых подробностей никак. – Залез чел в маске в трусы студенточке. Потрогал. Дальше что?

– Дальше больно. Мял, сжимал, изредка вынимал руку и нюхал пальцы. С присвистом, будто кобель течную суку.

– И такие подробности смогли запомнить бедные, перепуганные девочки? – не скрывая сарказма в голосе, поинтересовался Иванов.

– Девочка, – нимало не смущаясь, ответила букинистка. – Одна. И давно не девочка, а напротив, большая любительница мальчиков. Ей то ощупывание – не более, чем мелкое приключение. Про вторую промолчу. Трясётся, бедняжка, при одном упоминании…

– Там наряды прогуливаются, – не сдавался Сергей, пытаясь увидеть всю картину целиком, со всех ракурсов. – Прибежали бы на крик.

– Шутишь? – искренне изумилась женщина. – Вопить с ножом у горла? Им дышать страшно в те мгновения, а ты – наряд звать. Не забывай – это дети. Да, созревшие, с аппетитными сисями и тугими писями, как бы пошло и цинично это не звучало, но ключевое слово – дети. Со своими представлениями о том, что «хорошо» и что «плохо». Потому, кстати, и с заявлениями не обращались. Стыдно признаться в том, что тебя едва не изнасиловали. Засмеют, заклюют однокурсницы с однокурсниками. Скажут, даже маньяк побрезговал. Это же