«Если», 2009 № 04 - Журнал «Если»

— Ты же знаешь, что в призрачном виде я не смогу вынести отсюда ни единого самородка, а если я появлюсь здесь в человеческом облике, то немедленно умру, просто от одного твоего вида… или от твоего дыхания… или от ментального удара. Собственно, неважно, отчего я умру, главное, что смерть случится немедленно. Так что твоя щедрость бесплодна.

— Теперь я понял, зачем ты прилетела сюда, хитрая сикораха. Считай, что твоя хитрость удалась. Я мог бы выгрести кучу золота наружу, но я не стану этого делать. Это было бы не интересно, а я тоже хочу получить свою долю развлечений. Поэтому сделаем так… я сейчас улечу и буду отсутствовать неделю, а может быть, и две. Сам понимаешь, для меня это не принципиально, а нашей игре подобная неопределенность придаст пикантности. Дней через пять пещера проветрится, и ты сможешь безопасно войти в нее и набрать драгоценного для тебя сора. Возможно, сумеешь сходить два или три раза. Но не увлекайся, ведь я могу и вернуться. Ну как, сикорашка, твой план увенчался успехом?

— Вполне, о мудрый осколок вечности.

— Тогда улетай отсюда. Когда я начну шевелиться, то могу случайно зашибить тебя, несмотря на твою призрачную сущность.

* * *

— Эй, насекомое, сикораха! Как делишки? Не ожидал, что я вернусь так скоро? А ведь десять дней прошло, все честно. Так… я вижу, ты успел тут хорошо похозяйничать. Дорога расчищена, следы колес… небось думал повозками вывозить. Самые свежие следы — туда. Не повезло тебе, сикорашка, а ведь я предупреждал: не жадничай. Или ты надеешься, что сможешь обернуться призраком и уйти, потеряв только лошадей и работников? Нет, дорогой, это было бы нечестно. Влип, значит — влип. Может быть, я не сумею тебя съесть, но ты не сумеешь отсюда выйти. Ну, где ты?… О!.. Больно…

— Я здесь, разбитый осколок. Что ты скажешь мне теперь?

— Больно…

— Да, это больно.

— Что за гадость ты подстроил?

— Я всего лишь заложил пороховые заряды в твоей пещере и обрушил свод тебе на голову.

— Ну и дурак. Чего ты этим добился?

— Я тебя убил.

— Не городи ерунды. Вечность нельзя убить.

— Можно. Твои лапы сломаны, броня пробита, череп расколот. Ты и без того бы не смог пошевелиться, но сейчас на тебе навалена гора, в которой ты жил. Ты кончился, тебя больше нет. Я тоже погиб, хотя и успел в последнее мгновение превратиться в призрак. Но пробиться наружу через толщу камня я не смогу. Зато у меня есть возможность сказать дракону, что он умер. Возможно, ты еще успеешь пришибить меня своим ментальным ударом, но это последнее, что ты сделаешь в своей бесконечной жизни.

— Я обожду тебя убивать, сначала поразвлекаюсь немного. Как ты все-таки глупа, мелкая сикораха. Лапы, броня, череп — это лишь кажимость. Бессчетное число раз мне раскалывали череп и пробивали броню. Пройдет время, и они восстановятся. Ты причинил мне боль, это удается не всем, и я это запомню. Но твоя боль ничто по сравнению с той, что я испытывал, когда одна вселенная рушится в конвульсиях, а из ее обломков возникает новая. Пройдет совсем немного времени, гора рассыплется, и я выйду на волю, такой же могучий, как и до твоего никчемного взрыва. Спрашивается, чего ты добился?

— Я тебя убил. Ты можешь что угодно болтать о своей вечности, но через неделю ты не вылетишь на разбой, и через год не вылетишь, и через тысячу лет. Возможно, для тебя это одно мгновение, а для людей, которых ты не сможешь пожрать, это жизнь. Гора простоит и сто тысяч лет, а кто скажет, что случится за такой срок? Так что не только для ныне живущих, но и для их потомков тебя нет. Ты издох, и это я тебя убил.

— Жаль, что у меня разбита голова, иначе бы я раздельно сказал: «Ха-ха-ха!» — и при каждом слоге из моих ноздрей красиво вырывались бы клубы дыма. Хочешь знать, почему я смеюсь? Потому что я буду на свободе уже очень скоро. Сто или двести лет, вряд ли я пролежу здесь дольше. И знаешь, кто меня выпустит? Сами люди, те, о которых ты так заботишься. Сначала они поверят, что я умер. Потом вообразят, будто меня и вовсе не было на свете. Но про золото они не забудут и примутся разрывать гору. И они найдут это золото, сначала — отдельные крупицы, затем — самородки и золотоносные жилы. И чем больше им встретится золота, тем старательнее они будут разгребать мою могилу, пока наконец не разроют ее настолько, что я смогу встать. Думаю, на это уйдет не так много времени, даже не по моему, а по вашему счету. Потом они раскаются, но я-то уже буду на свободе! И заметь, если прежде я не выделял людей среди прочих тварей, то теперь я стану их выделять, ты со своей хитростью научил меня этому. Поверь, для них было бы лучше, если бы я не попадал в твою ловушку. Что ты теперь скажешь, умненькая сикорашка? Полагаю, что я сделал тебе больно. Убить тебя ментальным ударом — что может быть тривиальнее? А заставить мучиться бесплотное существо — в этом есть шарм. Бедненькая сикорашка! Ты даже не сможешь покончить с собой, а умрешь тут от старости, которая мне неведома. Ты скончаешься, слушая стук кирок и скрежет лопат, которыми будут разгребать то, что ты обрушил. Ну как, тебе больно?

— Это не имеет никакого значения. Я сделал, что хотел, и не собираюсь раскаиваться. Но раз ты не убил меня сразу, то я хотел бы сказать тебе еще кое-что. Помнишь историю про осу, которая ела со мной мед?

— Я сразу понял, что ты придумал ее, чтобы я позволил тебе проникнуть в мое логово. Но я поверил, что в тебе бушует жадность, и попал в ловушку.

— Я ее не придумал, все так и было. Но это еще не вся история. Когда я кинул мешок с осиным гнездом в огонь, откуда-то со стороны прилетела оса и ужалила меня в щеку. Это было больно, хотя и не слишком. Я убил сумасшедшую осу и забыл об этом случае. Главное, что на чердаке больше не было осиного гнезда и ничто не грозило детям. Но потом прилетел ты, и у меня не стало ни дома, ни семьи, ни детей. Ни моя сила, ни богатство, ни магические умения не спасли тех, кто мне дорог. Вот тогда я и вспомнил про осу, которая впилась мне в щеку. Мне отчего-то кажется, что это та самая, знакомая оса. Ты называешь меня сикорахой и не отличаешь от других людей, но люди вовсе не схожи друг с другом, как не схожи и насекомые. Среди тех, кого называем сикорашками мы, есть клопы и тли, но есть и осы. То же самое и среди людей. Так вот, я — оса. Для меня было важно вцепиться в тебя, и я вцепился. Я причинил тебе боль и лишил возможности жить по своей воле. Пусть ненадолго, но я это сделал. Но и это еще не все. Даже если дело завершится, как предсказал ты: если люди-клопы и люди-тли выпустят тебя на волю прежде срока, все равно среди людей найдутся подобные осам. Они изобретут способ управиться с тобой. Так что ты зря бахвалишься. Не знаю как, но они сумеют вонзить жало в твою ничтожную вечность и если не убить, то привести тебя в нынешнее жалкое состояние. Я сказал. Теперь, если хочешь, бей. Одну осу нетрудно раздавить, но осы неуничтожимы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});