Обратная сторона войны - Александр Сладков

Да-да, как ни странно это звучит: миру нужна война. Возьмите наших «друзей» за океаном. Вот уж кому враг просто необходим. Всегда. Враг маленький и большой. С одним можно справиться, чтоб предъявить обществу все ту же победу. А большим врагом можно пугать народ. И сенат, пополняя военный бюджет.

А у нас, если нет фронтовых сводок пять лет, шесть, семь – растет напряжение. «Пятидневная война» давно в истории, с кем дальше? Япония и Курилы? Арктический шельф и Норвегия? Провидение не стало плести лабиринты и «подарило» нам Юго-Восток. Хотя… Еще не известно, что было бы хуже, война с НАТО или с самими собой. И вот мои коллеги, взяв свои рюкзаки, потянулись в Донбасс.

Это в кино мы, репортеры, постоянно пьем водку и непрерывно спим с прекрасными дамами. Только в кино тревожно вглядываемся в ночное окно, вытирая пот и вспоминая войну. В жизни нам некогда. Хотя… Столько пройдено, столько друзей похоронено, а вспоминается быт какой-то, вагончики, палатки, посиделки. В общем, все то, что осталось за кулисами этого бесконечного путешествия. Мои дети называли меня «дядя папа», из-за редких наших свиданий. Жена давно не реагирует на приезд и отъезд. Будто я ухожу в магазин, а возвращаюсь из соседней комнаты. На работе таких, как я, не жалеют, потому что мы сами себя не жалеем. Мы, как шарик пинг-понга, сегодня в одном месте, где стреляют, – завтра в другом.

Таджикистан

(очередь первая)

Ваня

Что рассказать вам о войне,

Что рассказать, ребята?

Она все время снится мне,

Смогу ль забыть когда-то?

(Иван Майборода)

Ваня плакал. Он ходил между развалинами и выл по-бабьи, иногда останавливался, затихал, прислушивался – и двигался дальше, по-детски всхлипывая, как от нехватки воздуха. Потом он вдруг садился на корточки, сцеплял пальцы в замок и, раскачиваясь на ступнях, начинал что-то быстро-быстро шептать, разговаривая то ли с ветром, то ли с окружающими горами. А может быть, с самим собой.

Ване было за сорок. Приземистый мужичок, белая рубашка, заправленная в просторные серые брюки. Квадратный торс, кривоватые недлинные ноги в туфлях с мысками узкими, по какой-то давнишней моде. Голова у Вани была круглая и лысая, лишь слегка обрамленная недлинными рыжеватыми волосами. Под прямым мясистым носом – такого же цвета усы. Ваня плакал. Не стесняясь, вытирая большими кулаками свои чуть раскосые, безресничные, красные от слез глаза.

Ваня

Руины заросли травой и кустами. Незнающим людям не определить, что на их месте было. Небольшой кишлачок, разрушенный временем? Ферма какая? Или погранзастава, разбитая снарядами, взорванная лет двадцать назад?

Ваня плакал, а я вспоминал, как сам оказался здесь – молодой и худой начинающий репортер со своим микрофоном наперевес. Тела пограничников тогда уже увезли, остался труп одного из нападавших. Он лежал в траве у самых ворот, под деревом. Безумная, ошалелая от канонады гнедая лошадь, цокая копытами, бродила вокруг, пугала меня, то и дело тыкаясь мокрой мордой в плечо и в шею. Развалины заставы еще дымились. Было трудно поверить в то, что произошло. А еще труднее в то, что я снова приеду сюда ровно через двадцать лет после боя.

Волшебный мешок

Любить военно-транспортную авиацию невозможно. Уважать – да, любить – никогда. Хотя бы за ее дикую непредсказуемость. Садишься в самолет, чтоб с оказией лететь, скажем, в Адлер, – запросто можешь приземлиться в Ростове. Или в Шайковке. Или в Мигалово. Да черт-те где. Ты можешь, надеясь добраться быстро, застрять на каком-нибудь промежуточном аэродроме, вдали от цивилизации. Мучаясь от солнцепека, будешь спрашивать: «Почему не летим?» И тебе могут ответить: «Взлет не дают, погода плохая». А на улице ни ветерка, ни дождинки. А все очень просто: у пилотов обед, они уехали в летную столовую, а там, может, и в город заскочат, на местный рынок, туда-сюда. А если уж у кого-то из экипажа зазноба живет рядом с аэродромом, тогда вообще кранты.

Вот и сейчас я лежу на мешках с сахаром, аккуратно сложенных штабелями в огромном чреве транспортного самолета «Ил-76». На улице февраль, девяносто третий год. Вторую неделю мы не можем взлететь с аэродрома Чкаловский. Экипаж то прогревает движки, давая нам надежду на взлет, то вырубает их, заставляя нас мерзнуть. Когда наконец пойдем на Душанбе, неизвестно. Отходить от борта нельзя, вдруг он улетит. Вот и мучаемся. Это первая моя командировка, недавно меня взяли репортером в штат «Радио России». Перед убытием собрались в кабинете директора Алексея Владимировича Абакумова. Атмосфера совещания мне понравилась. Общались не начальники и подчиненные, а команда авантюристов. Обсуждение оказалось коротким.

– Из Таджикистана у нас ноль, нет информации.

– Надо ехать.

– Как? В Душанбе? Туда ничего не летает. Город в осаде.

– А военные? Надо связаться с КП авиации, подбросят.

– Гришин, Сладков, давайте.

Первый перелет в Таджикистан. На мешках с сахаром

И вот мы даем, морозим задницы на сахаре, предназначенном для воюющей российской 201-й дивизии. Антон Гришин, мой напарник, молодой худощавый парень с русой бородой и в больших очках, валяется рядом. Из пассажиров в нашем лайнере мы да представитель душанбинского Военторга Рахим. Форма одежды его соответствует положению: норковая шапка, мохеровый шарф, дорогая дубленка. Это его сахар. Точнее, он ответственный за доставку. Сначала мы изводили Рахима: когда полетим? Потом спрашивали экипаж. Бесполезно. Рахим пожимал плечами, летчики молчали, как изваяния. Наконец, у меня созрел план. И мы его тотчас реализовали. Рахим взвалил на плечо мешок сахара и отнес его на Командный пункт. Через пять минут самолет уже брал курс на Таджикистан.

Нас здесь нет

В Душанбе нас не ждали. Темный город. Можно было бы сказать «черно-белый», только белого я не заметил. Угрюмые люди кишлачного вида, забившие собой столичные улицы и проспекты. Многие с автоматами. Суета сует. Военные подбросили нас в город и оставили возле базара. Потолкавшись вдоль рядов, насмотревшись на диковинные кулябские оранжевые лимоны и на стеганые халаты-чапаны, стали решать, куда двигать. Гришин пожевал ус и на правах старшего определил:

– Давай в штаб дивизии.

Помытарили на КПП и пустили. В штабе темно и безлюдно. Сидим в кабинете замполита полковника Ивлева.

– Что там в Москве слышно?

– Да ничего.

– А здесь война. Тут недавно наших военных в заложники взяли. Так мы кишлак окружили, предупредили: даем два часа, и артиллерия будет стрелять. Через десять минут привели. Да что там, вон наш начальник штаба дивизии, полковник Черномордин, в танковой дуэли участвовал. К нам на блокпост выехал танк и вдруг – бац – выстрелил. Черномордин на нашем танке – навстречу. Едут и стреляют друг в друга, пока этим товарищам башню с корпуса не сковырнули.

Ивлев кивнул на рацию:

– Да наши танки и сейчас в Ромите. Воюют.

Рация оживает:

– Третий, мои две коробочки впереди. По ним со стороны дач ведется огонь.

Замполит сгребает одной рукой наушники, прижимает их к голове, спокойно командует.

– Ну так бей их. И подтягивай остальные коробочки. Только аккуратней на флангах смотри.

И уже нам:

– Ущелье там. Заповедник, еще советский. Река, форелька. Сейчас там оппозиция засела. Узбекская авиация их утюжит. Ну, и мы помогаем.

Гришин оживляется:

– Так, а как попасть в этот Ромит, посмотреть своими глазами, что там делается?

Ивлев машет на нас руками, как на прокаженных:

– Да вы что, об этом ни-ни! Говорить нельзя! Нас здесь нет, официально мы по гарнизонам сидим, не работаем!

Ослиные уши

В дивизии делать нечего, там ничего нельзя. А нужна информация, что передавать в Москву? На улице Гришин, пожевав ус, принимает очередное решение:

– Давай к Ирине Каримовой, есть у меня тут знакомая, она на таджикском радио работает. Может быть, через нее что-нибудь и нароем.

Зашли в местный Дом радио, созвонились. Ирина пригласила домой, дала ориентир – памятник с романтическим народным названием «Ослиные уши». Такси не ходит, пошли пешком. Город после обеда пустел на глазах. Проехала российская бронеколонна. Обыденно так, проурчала, как в порядке вещей, подумаешь, БТРы на улице. Обошли два скомканных разбитых автобуса. Рядом человек: фуфайка, папироска, автомат Калашникова. Охраняет их, что ли. Взгляд исподлобья, недобрый.

Памятником оказался танк на постаменте, времен войны. А по бокам от него вздымались такие высокие каменные ленты. Действительно, издалека напоминают длинные уши. Мы нашли дом, хрущевку, и квартиру на первом этаже.

Дверь открыла невысокая симпатичная молодая женщина.

– Это я, Ирина, проходите, ребята. Живу одна, угостить вас особенно нечем, вы сами видите, что в городе происходит. Но чай всегда найдем.

Ирина расставляет пиалы, рассказывает: