Терос (ЛП) - Хелланд Дженна

Затем Лидия услышала рассказ от Прорицательниц, служивших ее мужу. Это была притча о детях, потерявших душу при рождении. Эти несчастные отличались от Возвращенных, которые были мертвы, но которым удалось сбежать от повелителя Подземного Царства. В отличие от них, Прорицательницы описывали детей, лишенных своих душ до того, как у них была возможность ступить в мир смертных. Эребу доставляло удовольствие причинять другим боль, и если бы он мог похитить все души в мире, он бы их похитил, настолько эгоистичным и озлобленным был он на свой удел. Земли Отчаянья были, в конце концов, его творением. Его тоска и жалось к себе сочились сквозь разломы его царства и отравляли землю. Все, кто слишком долго вдыхал его воздух, становился столь же несчастным и безрадостным, как и он сам.

Услышав рассказы Прорицательниц, Лидия приняла решение. Безо всяких доказательств, с одной лишь само-внушенной уверенностью, она решила, что душа ее сына – его эйдолон – бесцельно блуждала по миру в поисках своего тела. Она считала, что только Атрей, Бог Перехода, мог воссоединить обе части ее сына. Атрей был Перевозчиком, ведущим мертвых через реки Подземного Царства. Он помнил имена мертвых, живых, и утраченных душ. Так, Лидия набила кожаный мешочек золотом и вместе с Даксом улизнула из дома мужа посреди ночи. Не раз она думала о том, что их могут убить бесчисленное количество раз, прежде чем им удастся добраться до Земель Отчаяния.

У Лидии был один пронизывающий страх насчет этого путешествия, хотя она молилась Гелиоду помочь забыть о нем. Страх поселился в ее голове, как только она украла любимого скакуна мужа, пустившись вскачь по Дороге Хранителей под сверкающим величием Никса. Страх терзал ее, когда они скакали по золотым пшеничным полям на границе Мелетиды. Когда они въехали в лес, конь ее мужа встревожился и начал брыкаться. Они были вынуждены продолжать идти пешком, и страх стал болезненным комом в горле. Лидия боялась, что даже когда они достигнут Алтаря Атрея, она не сможет объяснить богу, что ей было нужно. Боги говорили на собственном языке, языке Никса, как утверждали ученые мужи в школах. Лидия представляла себе, что если бы божественный язык мог быть положен на бумагу, то являл бы собой просто мерцающие созвездия на листах бумаги. Среди смертных, оракулы были единственными, кто мог перевести божественную речь на язык смертных.

И это была тревога Лидии: Хоть она спрашивала у всех, кого могла, никто не смог сказать ей, обитал ли оракул при Алтаре Атрея. В Мелетиде, оракулы были в каждом храме. Высокая женщина с распущенными черными волосами стояла на возвышенном помосте в Храме Пирфора и громогласно произносила его слова страсти и огня. В храме Эфары юноша стучал бронзовым посохом, выговаривая монотонные речи прогресса и стабильности. Даже в грязном, темном храме Фарики в городских катакомбах, похожая на змею женщина шипела о секретах жизни и смерти. 

Но, как бы она ни пыталась, единственная информация, которую Лидия смогла раздобыть об Алтаре Атрея, была о том,гдеон был расположен. Ни одна живая душа никогда не пересекала Земли Отчаянья, и не заходила в священную пещеру. Никто не мог сказать ей, ожидает ли ее там оракул, готовый разъяснить ее просьбу Атрею. И все же, ее предупредили о его любви к золоту. Мертвые должны были платить Атрею за переправу, и его причалы были усыпаны монетами тех, кому они уже никогда не понадобятся. Его постоянно растущие запасы возвышались, подобно горам, к самому Никсу, во всяком случае, так утверждали Прорицательницы. Лидия решила, что если душа стоила одну монету, тогда она принесет сотню монет. Она предполагала, что возврат отрезанной души может стоить дорого, но была уверена, что у нее достаточно монет, чтобы убедить Атрея ответить на ее вопрос: Где душа моего сына? С мешком золота за спиной они достигли пещеры.

Однако, как только они подошли к входу в алтарь, Дакс разволновался. Он махал руками в воздухе, не сводя глаз с лица матери. Лидия должна была заметить его напряженный взгляд, поскольку никогда прежде ее сын не фокусировал своих глаз. Но она была отвлечена видением золотого, счастливого будущего со своим выздоровевшим сыном. В тени у входа, Лидия поднесла руки к шее и отвязала амулет, который носила с детства. Это был изящный стеклянный цветок с шестью лепестками, почти в форме звезды, светящийся розоватым огнем в таинственном свете безнадежности Эреба. Она повязала амулет вокруг шеи Дакса и поцеловала его в лоб и обе щеки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Моя мама дала его мне, а к ней он перешел от ее пра-прабабушки, - сказала Лидия. – Это цветок, который растет рядом с домом моих предков, у самого Великого Моря.

Дакс поднял руку и осторожно погладил амулет, на радость Лидии, поскольку прежде он не обращал никакого внимания ни на игрушки, ни на другие ее подарки. Она приняла это за доброе знамение.

- Теперь все будет хорошо, - сказала она, потрепав его волосы. Она крепко сжала его руку, и они шагнули во мрак Алтаря Атрея.

* * *

Как только они вошли в пещеру, их ушей достиг гул далекой реки, и мальчик резко остановился, склонив голову набок, словно прислушиваясь. Пещера была чистой и пустой, словно из нее вымели все камни и песок. Серый свет входа скрылся спустя несколько ступеней, и Лидия остановилась, выискивая в мешочке свечу, которую она прихватила вместе с монетами.

- Должно быть, алтарь чуть ниже, - прощебетала Лидия, но ее радостный тон звучал искусственно даже для ее собственных ушей. Она знала одно простенькое огненное заклинание, единственное, на которое она была способна. Распалив свечу, она повела сына глубже во тьму, и гул реки становился все громче с каждым их шагом. Пламя трепеталось на фитильке, но оставалось крошечным, едва заметным, словно страшась быть замеченным. Неожиданно, окружающая тьма стала походить на сжимающийся кулак, и она в нерешительности остановилась посреди туннеля. Впервые с того дня, как она увезла Дакса из Мелетиды, сомнение окутало ее. Оно опустошило ее и поглотило ее стойкость. Что она здесь делала, одна в этой пустоши? Если все величайшие умы Мелетиды не смогли исцелить ее сына, что она ожидала найти в диких землях? Слезы накатились на ее глазах, под удушливым осознанием тщетности всего этого путешествия. Ее резкая смена настроения была работой Эреба, но Лидия слишком мало ведала о божественной природе, чтобы понять это. Эреб нашептывал всем: Покоритесь страданиям. Таковым было учение хранителя мертвых.

- О, Дакс, - сказала она, присев на пятки и обняв сына свободной рукой. Он подался к ней, кок он делал, будучи младенцем, в поисках тепла холодными ночами. – Я дура, да? Все чего я хочу, это жить с тобой в нашем саду. Каким бы ты ни был; Что бы ты видел, или не видел. Я бесконечно люблю тебя, ты ведь знаешь это,верно?

- Асфодель, - четко произнес он. В своей ладошке он протянул стеклянный цветок, который она повесила на цепочке ему на шею. Лидия была настолько поражена первым словом ее сына, что ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что он верно опознал вид цветка, растущего в полях ее родового гнезда.

- Правильно, - пробормотала она, прижимая его ближе. Крошечное пламя свечи было подобно хрупкому пузырьку, и она заметила движение в окружающей чернильной темноте.

Ее сын отодвинулся, встав прямо перед ней. Он взглянул на нее с мудростью, превосходящей его юный возраст. Выражение лица Дакса казалось проницательным и печальным, как у сфинкса, которого она видела однажды в Мелетиде. Блеск его глаз, который она прежде принимала за слепоту, теперь отражал звезды Никса. И в это мгновение она поняла, кем был ее сын. Не глухим или немым, но видящим вещи далеко за гранями ее восприятия.

Дакс был оракулом.

От осознания у Лидии перехватило дух. Он заговорил снова, но голос, раздавшийся из его уст, был сложным и необъятным, подобно тысяче голосов, говорящих в унисон. Он был подобен голосам оракулов, которые она слышала в Мелетиде – говорящим на языке, который она себе представляла сверкающими звездами.