Ora et labora. Повесть о послушнике Иакове, Святой Инквизиции и таинственных кругах на полях - Геннадий Логинов

Как и многие ровесники, с ранних лет Иаков считал себя уникальным, особенным, избранным – правда, не совсем понятно, для чего. Однако эта вера позволяла ему переносить все тяготы и лишения суровой и аскетичной монашеской обители.

Рассуждая о своём предназначении, люди, как правило, грезили о чём-то масштабном и глобальном. Им просто было приятно иной раз представить себя этаким Мессией, понимающим мир лучше остальных, проглядывающим промеж строк Святого Писания ускользнувший от невнимательных глаз и прочих умов скрытый смысл, способным открыть всем глаза и вершить пророчества.

Мало бы кто согласился признать своим предназначением, к примеру, выпечку хлеба в сельской пекарне до самой гробовой доски. Даже если это наследственное дело, перешедшее от отца.

И состарившись, человек всё равно будет ожидать от жизни чего-либо большего, неожиданного, волшебного и чудесного.

Если в нём, конечно же, хотя бы немного остался жив тот ребёнок, без которого путь в Царствие Небесное, согласно Писанию, заказан.

В этом плане Иаков не отличался особой оригинальностью: ему хотелось увидеть новые места, читать новые книги, слышать новые песни, общаться с новыми людьми, вместо того чтобы вечно перечитывать «Библию» и вскапывать грядки за монастырской оградой.

Так или иначе, Иаков был благодарен монахам, худо-бедно, но воспитавшим его и обучившим грамоте; однако видел суть веры не в заучиваемых наизусть и неукоснительно воспеваемых молитвенных формулах, не в формальных ритуалах и обрядах, но в искренности обращения души к её Создателю и опирании на совесть в поступках.

Иаков полагал, что между Духом Божьим и помыслами человека – нет и не может быть никакой проведённой черты; а храмом признавал не отдельно взятое, сотворённое человеческими руками строение, но весь необъятный мир с его лугами, лесами, морями, горами и всем таким, чего Иаков даже не видел, чего никогда не увидит и о чём даже не подозревал, но чем заведомо восхищался.

Вглядываясь во всё многообразие и сложность природных форм, взаимосвязь и продуманность, бесконечное количество малых систем, входящих в состав систем больших, словно бы филигранно заточенных одна под другую, Иаков испытывал гордость за своего Творца.

Определённо, мир был сотворён гением – величайщим из мудрецов и лучшим из скульпторов и художников, согласовавшим каждую деталь этого мира с остальными составляющими.

Для одних людей было достаточно услышать, что Бог есть любовь, успокоиться на этом и приходить в храм по субботам. Другим же всенепременно было нужно с головой окунуться в душеспасительные тексты, читая, сравнивая, понимая на свой лад и уточняя все нюансы до последней буквы.

И те и другие, в понимании Иакова, были по-своему правы, но ему самому, без всякого сомнения, были ближе вторые.

Отец Себастьян с неким благорадушием снисходительно выслушивал «младенческую ересь» отрока (за которую на взрослого давно, в лучшем случае, наложил бы епитимью), а затем, по отечески вздохнув, возносил глаза к небу и, попросив у Создателя прощение за дерзость неразумного чада, начинал проповедовать более традиционные взгляды на вещи…

Иаков многое не принимал либо трактовал по-своему. К примеру, он совершенно не мог признавать то, что Бога зачем-то необходимо бояться, ведь Бог есть любовь, а страх есть зло, страдание и причина трусости. И если совершать добро из страха наказания, не совершая зла по той же причине, то чем же, в таком случае, человек отличается от лишённой воли скотины, которой необходимы кнут и пряник?

В понимании отрока, это было равносильно мышлению торговца – ты мне, а я тебе; в то время как истинно верующий человек должен был склоняться к благому сугубо по велению сердца и свободной воли независимо от того, как скручивала жизнь в бараний рог, и не ожидая ничего взамен.

В принципе, для многих вера была не более и не менее чем суеверие – многие люди верили в то, чего боялись и что не могли проверить: так, на всякий случай. Они не были твёрдо уверены, существует ли Бог, при этом продолжая Ему молиться; они не ведали, может ли чёрная кошка принести им вред, но, тем не менее, гнали её прочь, не давая перебежать им дорогу.

Словом, вроде бы, и верили, но как—то формально…

…Время шло, Иаков рос, и вместе с ростом юноши пропорционально возрастала и степень ответственности за возложенные на него монашеской общиной обязанности.

Та детская непосредственность и безмятежность таяли на глазах в однообразных застенках мрачных келий, в свете череды однообразных, лишенных радости серых дней.

Да, Иаков любил Господа, но при этом ценил свободу, в то время как его монастырское обитание было выбором, сделанным за него, и принимать этот факт юноше было особенно неприятно.

«Я Люблю Бога. Я Верю в Бога. Я Предан Богу», – не переставал ежеминутно твердить в мыслях юноша. Никогда не снимал он нательного креста, незаметно и быстро крестил каждый кусок хлеба или кружку воды перед употреблением. Это скорее было сродни не петровскому отречению из-за стеснения перед недостойными людьми, но из неприятия лицемерной напускной набожности, при которой некоторые любили бравировать своей верой перед окружающими.

Так или иначе, даже непредсказуемая бурная река движется в рамках какого-либо определённого русла: жизнь хоть и была нелёгкой, но становилась вполне сносной и привычной. Хотя, возможно, даже в ней были свои радости – всё, как известно, познаётся в сравнении. Иаков осознал это лишь в годовщину своего девятнадцатого дня рождения, когда произошёл случай, навсегда изменивший его жизнь…

Всё начиналось буднично и непримечательно. Люди вообще склонны сгущать краски, в то время как мир – таков, какой он есть, и никакой другой; для него нет разницы между дождём, ветром или чудом; ведь чудеса, в действительности, нисколько не противоречат законам природы, а, как полагал в своё время Августин Блаженный, противоречат лишь нашим представлениям о законах природы.

Жизнь не всегда меняется в лучшую и худшую сторону одним резким и ярким событием: судьба есть последствия сделанного выбора, и один выбор мы совершаем необратимо и единожды, в то время как другой – ежедневно, ежечасно или даже ежеминутно, но ни один не остаётся незамеченным.

Любое событие завтра является последствием дел, имевших место сегодня, случившееся сегодня – результат тех или иных событий, происходивших вчера, а события, которые произошли вчера, были следствием из случившихся ранее, и так далее. Яркое и значимое явление всегда основано на череде малых, кажущихся нам незначительными.

В этот заурядный день Иаков, как обычно, исполнял возложенные на него послушания, старательно подметая помещения монастыря. И пусть его бренное тело по-прежнему пребывало здесь, но мысли устремлялись куда—то вдаль, и это было единственным доступным для него бегством.

Во дворе кукарекали первые петухи, ржавое раннее небо проглядывало над кронами деревьев за решётчатыми окнами, когда размеренный ход мыслей юноши был прерван резким ударом медного кольца монастырских ворот.

Растерявшись от мысли, что кто-то не спит в такой час, послушник прервал свой труд и направился к створкам дубовых ворот, обитых позеленевшими от времени медными листами.

Удар повторился. Маленькое окошечко распахнулось, и Иаков увидел лицо мужчины: уже не молодое, но ещё и не старое, с резкими чертами и взглядом, каким волк наблюдает со стороны, – без угрозы или опаски, а просто изучая то, что представляет интерес.

– Мне нужно как можно скорее увидеть вашего настоятеля, – вместо приветствия, с причудливым говором, бросил незнакомец, не уделяя парню особого внимания.

– Так ведь рано ещё, почти все спят. Утренняя служба будет нескоро, – присматриваясь к человеку, ответил Иаков. На вид незнакомец был простолюдином, по запаху – тоже, однако что-то неуловимо выдавало в нём то, что он не так прост, как кажется на первый взгляд.

– Я второй раз повторять не намерен. У меня важное дело, ступай и разбуди этого старого пердуна. Да поторапливайся! Я проскакал кучу миль, дня два уже в пути, нормально не ел и не спал! – встретив не столько встревоженный, сколько обескураженный взгляд молодого человека, незнакомец чертыхнулся и, засунув руку в портупейную сумку, вскоре протянул свиток, запечатанный сургучом. – Я действую от имени Святого Престола, все монастыри обязаны обеспечивать мне бесплатный постой и оказывать содействие в работе. Можешь сам убедиться… Если ты, конечно, умеешь читать.

Последнее было добавлено уже с явной издёвкой.

– Умею, – этот человек определённо не нравился Иакову, однако молодому послушнику хватало мудрости не судить о нём в целом по первому впечатлению. – Хорошо, я сейчас передам, ждите тут.