Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

Но Арне продолжал негодовать — к несчастью, когда он затронул эту тему, его уже не приходилось подталкивать. Фразы вроде «поставил меня в невыносимое положение» так и соскальзывали у него с языка, словно он часами упражнялся в их произнесении. По крайней мере мысленно. После кражи прошло три недели и четыре дня. А сорок восемь часов назад председатель Норвежского скакового комитета позвонил и попросил меня направить в Норвегию расследователя от Британского жокейского клуба, чтобы тот на месте посмотрел и решил, что он может сделать. Как вы, видимо, догадались, я направил самого себя.

Я еще не встречался с председателем комитета, не видел скачек, фактически не был еще в Норвегии. Я болтался посредине фьорда с Арне, потому что Арне был единственным человеком, кого я здесь знал.

Три года назад, когда Арне был в Англии, его волосы, сейчас аккуратно убранные под теплую красную шапку, отливали золотом. Теперь на висках они чуть серебрились. Глаза остались такими же ярко-голубыми, но морщинки вокруг них углубились, и он сильно раздался в поясе. Брызги летели ему на кожу, обветренную, но не загорелую, желто-белую кожу, с оврагами и буграми, оставленными сорока с чем-то зимами.

Арне все еще бурчал себе под нос обиженный монолог, галопируя по утоптанной дорожке негодования. Я перестал слушать. Слишком холодно. Вдруг он на полуслове замолчал и, вскинув брови, уставился куда-то поверх моего левого плеча. Я оглянулся. Большой катер, тоже направляясь к берегу, недалеко от нас скользил по фьорду, его нос стремительно разрезал воду, и высокие волны взлетали вверх, будто тяжелые серебряные крылья. Я поглядел на Арне, он пожал плечами, и казалось, катер не заинтересовал его. Но тут, будто выбрав подходящий момент, мотор зашипел, закашлял и замолчал.

— Прекрасно, — громко сказал Арне, хотя я не находил ничего прекрасного в нашем положении. — Эти люди помогут нам, — объявил он, показывая на приближавшийся катер. Потом без колебаний встал в утлой лодке, широко расставил ноги и замахал над головой руками в ярко-красной куртке.

Съежившись на лавке, я наблюдал за приближением катера.

— Они возьмут нас на борт, — пообещал Арне. Но катер вроде бы не собирался сбрасывать скорость. Я видел его сверкающий черный корпус и острый, разрезавший воду нос, а серебряные крылья волн взлетали так же высоко, как и раньше.

Если не выше. Я начал тревожиться и посмотрел на Арне.

— Они не видят нас, — сказал я.

— Должны увидеть. — Арне еще энергичнее замахал руками, опасно раскачивая неустойчивую лодку. — Эй! — закричал он в сторону катера. И потом что-то еще по-норвежски.

Ветер относил его слова в море. Рулевой на катере не слышал и не видел. Тяжелый сверкающий черный корпус с острым носом направлялся прямо на нас.

— Прыгай! — крикнул Арне и прыгнул сам. Красная молния прорезала серую воду.

Я медлил. А вдруг невообразимое не случится? Вдруг острый нос отшвырнет лодку, и хрупкий плексиглас легко отскочит в сторону и, будто птица, запрыгает по волнам.

Я перевалился через борт секундой раньше, чем острый нос раздавил стекловолокно, словно яичную скорлупу. Что-то колоссальное ударило меня по плечу, когда я еще не очухался от шока, и я камнем пошел вниз навстречу ревущей вязкой мгле.

Упавшие в воду так же часто погибают от лопастей винта, как и тонут. Но я не вспомнил об этом, пока два лемеха, вспенив воду, не мелькнули над головой, не задев меня. Отплевываясь и жадно хватая ртом воздух, я всплыл на дневной свет и увидел катер, беззаботно уходивший к берегу.

— Арне! — закричал я, что было так же бессмысленно, как нырять за жемчугом в Темзу. Волна шлепнула меня по открытому рту, и я сглотнул двойную порцию соленой воды. Море оказалось гораздо неспокойнее, чем когда я смотрел на него из лодки. Я барахтался в высоких порывистых волнах с белыми барашками на гребнях. Когда я звал Арне, брызги били меня по глазам, но я продолжал кричать все с большей озабоченностью за него и со страхом за себя, но ветер, разрывая слова, разносил их по сторонам.

От лодки не осталось никаких следов. Мое последнее впечатление, что катер раздавил ее на мелкие кусочки, которые, без сомнения, теперь, медленно кружась, опускаются на дно. Я вздрогнул скорее от представленной картины, чем от холода.

И нигде никаких следов Арне. Ни головы в красной вязаной шапке, ни красных рук, взлетающих над волнами, ни бодрой улыбки, говорящей мне, что море для него — родной дом и что путь к спасению и к горячим оладьям один — плыть к берегу, только к берегу.

В сером тумане со всех сторон меня окружала земля. Но не близко. Мили две, насколько я мог видеть. Осторожно, чтобы не уйти под воду, я начал освобождаться от одежды, все еще в отчаянии высматривая Арне, все еще надеясь увидеть его.

Но на поверхности воды не было ничего, кроме высоко взлетающих волн. Я подумал о винте катера и вспомнил резиновые сапоги, обтягивающие ноги Арне. Они наполнились водой в первые же секунды. Еще я подумал, почему мне не пришло в голову, что Арне мог поплыть к берегу, и если я не собираюсь утонуть на этом месте, то мне тоже пора приниматься за дело. Я сбросил ботинки и теперь боролся с «молнией» на плаще. Потом расстегнул пуговицы на пиджаке и вспомнил о бумажнике и, хотя это казалось безумием, влез в карман, достал бумажник и засунул его под рубашку. Потом вытащил руки из рукавов и одним движением освободился от плаща и пиджака. Они быстро напитались водой, волны отнесли их в сторону, и вскоре два темных пятна скрылись из вида, уйдя в глубину. Я выскользнул из брюк, и они последовали за пиджаком. Жаль, подумал я, хороший был костюм.

Вода оказалась на самом деле очень холодной. Я поплыл. К берегу. В Осло. Куда же еще?

Глава 2

Мне было тридцать три, я считал себя выносливым и помнил только то, что меня интересовало. К примеру, я знал, что при температуре воды тридцать три градуса по Фаренгейту[2] средний человек может прожить в ней меньше часа. Я старался плыть не спеша, делая спокойные широкие гребки, чем отодвигал момент наступления усталости. Вода во фьорде Осло была, конечно, теплее, но ненамного — видимо, градусов на пять выше точки замерзания. Наверное, такая же, как в этот момент на курортах Брайтона в Англии. Сколько может прожить обычный человек в такой холодной воде? Нда-а, этих цифр я не знал. Придется проверить на собственном опыте. Плыть долго. Две мили, а может, и больше. Но другого ничего не остается.

Обрывки знаний, полученных в детстве на уроках географии, совершенно бесполезны. «Теплое течение Гольфстрим омывает берега Норвегии...» Гольфстрим, старина, куда же ты свернул?

Прежде холод не казался мне реальной силой. По-моему, я раньше никогда не мерз, хотя иногда мне бывало холодно. Теперь холод глубоко забирался в каждую мышцу, и от него саднило кишки. Руки и ноги ничего не чувствовали, кроме страшной тяжести. У лучших пловцов на длинные дистанции всегда есть защищающий от холода слой подкожного жира. А у меня его нет. Кроме того, они покрывают себя водоотталкивающей мазью, и рядом с ними плывут лодки сопровождения, с которых рекордсменов по первому требованию поят через специальные трубочки горячим какао. Чемпионы долго тренируются, прежде чем ставить рекорды. Не помню, чтобы я когда-нибудь хотел быть пловцом на длинные дистанции.

Моим разъеденным солью глазам казалось, что ближайшая земля все время уходит вдаль. И, по-моему, по фьорду Осло лодки должны бы так же сновать, как машины по площади Пиккадилли. Но я не видел ни одной.

Проклятие, подумал я, чертовски хорошо бы не утонуть. Мне совершенно не хочется отправиться на корм рыбам.

Я продолжал плыть.

* * *

Дневной свет медленно угасал. Море, небо и горы вдали — все стало темно-серым. Начался дождь.

Я продвигался страшно медленно, земля совсем не приближалась и, казалось, никогда не приблизится. Мелькнула мысль, нет ли какого-нибудь течения, которое относит меня назад, но, когда я оглянулся, островок позади меня совсем скрылся из вида. Механически я выбрасывал вперед руки и отталкивался от воды ногами, а усталость наваливалась все сильнее.

Время шло.

Долгое плавание осталось позади, а впереди в наступающих сумерках мерцали булавочные точки огоньков. Каждый раз, когда я смотрел на берег, их становилось больше. Город готовился к вечерней темноте.

Слишком далеко, подумал я. Огни слишком далеко. Земля и жизнь совсем рядом, но мне не добраться до них.

Подо мной ужасно много воды, а я никогда не любил глубину.

Утонуть... Какая холодная одинокая смерть.

Я плыл. Другого выбора не было.

Когда еще один огонек засиял слева в высоте, понадобилась, наверное, минута, чтобы мои заторможенные мозги восприняли новость. Я как мог высунулся из воды, стараясь стереть с глаз капли дождя и моря и понять, откуда идет свет и как до него добраться. Солидная серая линия земли была ближе, гораздо ближе, чем когда я смотрел в последний раз. Дома, свет, люди. Все где-то там, на скалистом холме.