Покаяние - Элоиса Диас

столицы. Паула, глядя на эти кадры в вечерних новостях, говорила: «Господь берет за глотку, но не душит». Удивительно, сколько можно протянуть, если тебе так долго пережимают горло? «Бывало и хуже», – служило единственным утешением, порожденным, вероятно, коллективной памятью о череде военных переворотов. Неужели именно это удерживает народ от революции? Страх дать армии очередной повод вновь захватить власть?

Альсада остановился на светофоре. Спешить было ни к чему: все равно тело уже остыло. Слева на переходе инспектор заметил двух мальчишек. Старшему было на вид лет пятнадцать-шестнадцать, а другому, судя по пухлым щекам, вряд ли больше восьми. Черты лица у обоих как под копирку. Братья. Мечтатели в футболках с Марадоной. Знакомый типаж: мальчишки, уверенные, что до них никто еще не пытался изменить мир. Не испытывал ярость, не рвался в битву. Они считают, что смогут в ней победить. Им навешали лапши на уши седовласые респектабельные мужчины: прочитали проповедь о возможном будущем, а после откинулись в кожаных креслах, отправив наивных мальчишек делать за них грязную работу. Голодных мальчишек, готовых работать за рис, хлеб и фасоль, а иногда – за шоколадный батончик или пачку сигарет.

Молодняк ценился особо – за отсутствие приводов в полицию, а главное, привычки нюхать клей: это означало, что наниматель может на них положиться. Их отправляли с самыми разными «деловыми» поручениями – какими к черту деловыми! – от передачи сообщений до доставки оружия. Но сперва, чтобы подтвердить свою пригодность, следовало пройти инициацию – постоять на углу, навострив уши, и доложить обо всем хоть сколько-нибудь необычном. В такие дни, как сегодня, миссия была и того проще: выяснить, какие улицы кем перекрыты и сколько полицейских выставлено в оцепление.

Эти двое – явные новички. Они еще не научились наблюдать украдкой и слишком уж внимательно следят за группой спецназовцев, высыпавших из полицейской машины по ту сторону улицы. Инспектор заметил, как шевелятся губы старшего мальчика: он считал. Десять. Их десять. Альсаде захотелось взвыть. За свою жизнь он много что научился считать: ссоры с Паулой; сумму в долларах, которую надо растянуть до конца месяца; трупы в морге и на улице; сперва дни, потом недели, а затем месяцы и, наконец, годы, которые его племянник прожил без отца. Но в отличие от других аргентинцев считать полицейских он не привык. Что говорило о нем куда больше, чем сам Альсада готов был признать.

Он посмотрел направо. В обычном полицейском фургоне, припаркованном на углу, четыре ряда сидений; если предположить, что в каждый ряд втиснется по шесть озверевших бойцов, получится двадцать четыре. Однако, если верить сообщениям по Национальному радио, демонстранты собираются во многих районах города одновременно – а значит, полиции придется действовать мелкими группами, такими мелкими, какие не устроят ни одного комиссара. Но не меньше чем по десять человек, и ровно столько их здесь и было.

Что касается спецназовцев, то их число роли не играет, стоит им только опустить викингские забрала своих шлемов и прореветь: «Вперед!» Тогда мальчишек не спасут даже золотистые полоски «Бока Хуниорс» на груди.

Альсада попытался открыть окно, но ручку заело. С трудом выкрутив ее, он сумел опустить стекло только наполовину.

– ¡Hijo! – он поманил старшего мальчика к машине.

Тот не двинулся с места. Смышленый парень.

– Сынок! – повторил Альсада.

Мальчик повернул к нему голову. Он взглянул на инспектора так, будто пытался запомнить его лицо, и в глазах у него полыхнул тот же дерзкий огонь, что и у Хорхе, стоило вступить с ним в спор. Переубедить его было невозможно.

– Отвел бы братика домой, а?

Младший держал в руке мороженое. Роскошь по нынешним временам. Этот угол для них явно важен. Альсада оценил перекресток. Светофор долго не переключается на зеленый, можно без труда перегруппироваться под прикрытием толпы. Расставить живые фигуры на этой шахматной доске.

Старший, и глазом не моргнув, ответил:

– Пошел в жопу, старый хрен.

Лучший способ привлечь к себе внимание. С Альсадой им это удалось. Старшему и впрямь лет шестнадцать, вызывающий взгляд не вяжется с хилым телом, над которым наверняка потешаются сверстники. А ведь он сейчас должен быть в школе. Вот что значит старость: революционеры пробуждают в тебе сочувствие. Чтобы выглядеть внушительнее, мальчик выкатил грудь, точно голубь. Левой рукой он обнимал брата за плечи – точь-в-точь две выдры, которые держатся лапками, чтобы их не разлучило течением; а правой, небрежно опущенной вдоль тела, бледной, мстительной, решительной, сжимал булыжник. Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Альсада улыбнулся собственным мыслям.

Погодите-ка, булыжник? Он явно для отвода глаз… Да, так и есть. Не слишком замаскированный бугор у пояса его широких джинсов. В задний карман надо было прятать, придурок. Фильмов он насмотрелся, что ли? Так вот почему ты стоишь как вкопанный – уронить боишься.

Каких-нибудь двадцать лет назад Альсада не стал бы мешкать ни секунды. Выскочил бы из машины, самонадеянно оставив ключи в замке зажигания, расшиб мальцу череп о фонарный столб, конфисковал оружие и уехал. Мороженое растеклось бы лужей по асфальту.

Светофор зажегся зеленым.

2

2001 год

Среда, 19 декабря, 09:05

– Да это же знаменитый инспектор Альсада! – объявил судмедэксперт, вскинув руки в претенциозном жесте шпрехшталмейстера. Вот только вместо алого фрака, украшенного золотыми пуговицами, он был одет в белый медицинский халат с обтрепанными манжетами и надписью «доктор Э. М. Петакки», вышитой на нагрудном кармане. Наверное, матушка постаралась. Под халатом виднелся деловой костюм и черная бабочка.

Альсада пожал Петакки руку и направился было к входу в здание, но судебный медик крепко ухватил его за плечо – с поразительной силой и в то же время теплотой. Альсада снял свои «авиаторы» и улыбнулся.

– Вы-то тут что забыли? – полюбопытствовал Петакки.

– Я не обижаюсь, Элиас, – ответил Альсада. Он сошел со ступеньки, чтобы вновь оказаться вровень с собеседником, и стоял на тротуаре, от которого с годами мало что осталось из-за нелепой градостроительной политики и пешеходной нагрузки. – Разве не вы меня сюда вызвали?

– Да я не о том: просто очень уж удивился, когда позвонил в участок, а мне посоветовали связаться с вами напрямую. Кажется, давненько вы в морг не захаживали, а?

– Да, с тех самых пор, как меня перевели на ограбления.

– Получается… лет двадцать уже?

Альсада ответил не сразу. Будто я не помню точную дату.

– Да, около того. Но сегодня, похоже, аврал. Если бы не революция, я так бы и сидел в кабинете. А вы как? Работы небось невпроворот?

– Затишье перед бурей. Ночью все изменится…

Альсада кашлянул. Даже светская беседа с