Киммерийский аркан - Михаил Боровых

ни утвари, ни оружия, будто они просто исчезли.

— Да, господин.

Апас огляделся. Пожалование нельзя было назвать особенно щедрым. В Баглараге жило едва ли пять сотен человек. Две сотни киммерийских воинов, некоторые из которых приехали к месту службы с семьями, какие-то ремесленники, немногочисленные торговцы. Сейчас городок сильно выгорел и пострадал от обстрелов камнями. Но все же теперь он — наместник этой крепости.

Апас знал, что степняки не любят настоящие города. Это страна вентов черпала мощь в городах, а лежавший к югу Киммерийский Каганат держался на силе конного воинства.

И все же на границах своих владений киммерийцы строили небольшие опорные крепости, да и в глубине страны имели несколько постоянных поселений.

Апасу вдруг стало не по себе.

Зачем князю понадобился этот захудалый Баглараг? Зачем он нарушил мир с Каганатом? Что будет делать он, Апас, когда с юга, мстить за смерть своих сородичей в Баглараге, придут киммерийцы?

Апас не знал, да и не мог знать, что взятие Багларага стало событием, которое в очередной раз повернуло колесо мировой истории.

Что оно положит начало великой войне между Лесом и Степью, между народами, живущими в войлочных шатрах, и народами, живущими в деревянных домах.

Но даже если бы Апас знал все это, что он мог поделать?

Он был простым воином-латником на службе младшего князя Буйволка, который сам был на службе у великого князя Видослава.

— Это честь для меня, господин. — сказал Апас вместо всего того, о чем думал.

I. Встреча в степи

По весенней степи, которая цвела от буйства пробуждающейся жизни, ехал на рослом, крепком коне одинокий всадник. Это был молодой мужчина, высокого роста и мощного сложения.

Но сейчас голова и рука его были перевязаны окровавленными тряпицами, широкие плечи поникли, а на лице, в обычную пору красивом и гордом, запечатлелась великая тоска.

Богатая одежда всадника была во многих местах пробита и разодрана, пропитана потом и дорожной пылью. Единственным его оружием был короткий тяжелый меч с чуть кривым клинком, который путник заткнул за пояс. Небольшой круглый щит из кожи и дерева висел справа у седла. Щит этот был покрыт многочисленными зарубками и насечками, явно не раз и не два принимал он на себя удары вражеского оружия и спасал жизнь своего владельца.

Человек не казался так уж тяжело раненым или больным, видимо большая часть его страданий были душевного свойства.

Светлые длинные волосы, грязные и спутанные, падали на крепкую шею. В густой бороде запеклась кровь.

Он смотрел пред собой пустым, будто остановившимся взглядом, и казалось, вовсе не правил конем, и тот нес седока, куда ему вздумается.

Трава еще не поднялась в полный свой рост, но повсюду виднелись алые, желтые, синие цветы.

Мало в мире зрелищ столь прекрасно-возвышенных, как это цветение, охватывающее многие мили, и даже самые грубые и жестокие люди, такие как воинственные степные властители киммирай, сталкиваясь с этой красотой, преисполнялись благоговения перед ней.

Но ничто не трогало погрузившегося в скорбь одинокого путника.

Его вывело из задумчивости лишь столкновение с другим человеком.

Сначала он увидел коня — невысокого и мохнатого, обычного коня, на каких ездили гирканские кочевники. Животное стояло, понурив голову, и меланхолично жевало невысокую траву, цепляя ее мягкой и широкой губой. Что же до всадника, то он скорчившись валялся на земле, издавая странные скулящие звуки. Это был совсем юнец, почти мальчик, смуглолицый и с раскосыми глазами, чистокровный гирканец. Прическа и цвета одежды указывали, что принадлежит он к народу богю.

Путешественник подумал было, что юный богю ранен или тяжко болен, но заметив незнакомца, тот вскочил на ноги, в заплаканных глазах его сверкнула ярость, а в руке — клинок кривой сабли.

— Убирайся, пока я не вырезал твое сердце! — взвизгнул он, наступая на конного путника.

Тот миролюбиво поднял руки.

— Я не враг тебе, человече. Мое имя Грим, я из рода асиров, что ныне пресекся под мечом Люта. Между нами и богю никогда не было крови.

Юный кочевник не был настроен столь миролюбиво.

— Кровь никогда не поздно пролить, ас! Хорошо твои волосы будут смотреться на моем щите! Подними меч и сразись как мужчина!

— Вижу не терпится тебе пролить кровь и напоить ею землю. — сказал Грим, в один миг спешившись и выхватил свой короткий клинок. В следующее мгновение он нанес сверху рубящий удар, который богю отразил своей саблей, но Грим ударил гирканца в лицо щитом. Тот сделал шаг назад, совершенно оглушенный этим ударом, из разбитого носа и рта потекла кровь, глаза стали мутными. Грим мог бы убить своего противника одним ударом, но он вновь ударил щитом, в этот раз по темени, и юный богю свалился к его ногам как мешок шерсти.

Когда гирканец пришел в себя, то увидел, что лежит на земле, даже не связанный, хотя и разоруженный. Грим сидел напротив, подвернув под себя ноги, и устало улыбался.

— Что же исторгло слезы из глаз столь храброго воина? — спросил он с той же улыбкой, в которой не было веселья.

И богю заговорил.

— Я плакал по своей молодой жизни, чужеземец. Зовут меня Унур, сын Нохая, отец мой глава нашего рода Хулганов. Все было в моей жизни, богатство, и слава, и молодая жена из хорошего рода, красивая и добрая нравом. Но скоро лишусь я головы, не прожив жизни, не совершив подвигов, не породив сына, не оставив следа в истории нашего рода. Потому и поддался я позорной слабости, потому и лил слезы.

— Кто же приговорил тебя к смерти, юный Унур?

— К смерти меня приговорил отец мой Нохай, а исполнит приговор сам великий каган Каррас, недаром прозванный Жестоким.

— И как же вышло, что отец твой и великий каган сговорились, чтобы умертвить тебя?

— Отец мой послал меня гонцом ко двору Карраса, а известно каждому в Степи, что Каррас казнит гонцов, несущих дурные вести.

— И что же такого дурного хочешь ты сообщить великому кагану, что он непременно должен казнить тебя?

— С севера идет неведомое прежде племя вентов. Они уже перебили алта и склонили к покорности татагов и мужонов, а также другие племена леса. В бою они неодолимы, не берут их ни стрелы, ни сабли, ни копья.

— Но это не новость уже. Известно каждому, что венты вышли из леса три года назад.

— Да, это не новость. Новость же то, что народ богю, спасаясь от вентов, решил уйти в дальние земли, покинув руку Карраса. А также то, что венты