Доказательство Рая. Реальный опыт нейрохирурга - Эбен Александер

Говорят, в подобных ситуациях кажется, что все происходит намного медленнее, и это верно. Мой мозг фиксировал происходящее, которое заняло всего несколько микросекунд, но воспринимал его наподобие фильма с замедленной съемкой.

Как только над Чаком взметнулся вытяжной парашют, мои руки сами собой прижались к бокам, и я перевернулся вниз головой, слегка изогнувшись. Изгиб тела позволил немного прибавить скорости. В следующее мгновение я сделал резкий рывок в сторону по горизонтали, отчего мое тело превратилось в мощное крыло, что позволило пулей пронестись мимо Чака как раз перед его раскрывшимся основным парашютом.

Я промчался мимо него на скорости больше ста пятидесяти миль в час, или двести двадцать футов в секунду. Вряд ли он успел заметить выражение моего лица. Иначе он увидел бы на нем невероятное изумление. Каким-то чудом мне удалось за считаные доли секунды среагировать на ситуацию, которая, будь у меня время на обдумывание, показалась бы просто неразрешимой!

И все же… И все же я с ней справился, и в результате мы с Чаком благополучно приземлились. У меня создалось впечатление, что, столкнувшись с экстремальной ситуацией, мой мозг сработал как какой-то сверхмощный вычислитель.

Как это случилось? За время более чем двадцатилетней работы нейрохирургом – когда я изучал мозг, наблюдал за его работой и производил на нем операции – я часто задавался этим вопросом. И в итоге пришел к выводу, что мозг является настолько феноменальным органом, что мы даже не догадываемся о его невероятных способностях.

Сейчас-то я уже понимаю, что настоящий ответ на этот вопрос гораздо более сложный и принципиально иной. Но чтобы осознать это, мне пришлось пережить события, полностью изменившие мою жизнь и мировоззрение. Данная книга и посвящена этим событиям. Они доказали мне, что, каким бы замечательным органом ни был мозг человека, не он спас меня в тот роковой день. То, что вмешалось в действие в ту секунду, когда уже начал раскрываться основной парашют Чака, было другой, глубоко скрытой стороной моей личности. Это она сумела так мгновенно сработать, потому что, в отличие от моего мозга и тела, существует вне времени.

Это она заставляла меня, мальчишку, так рваться в небо. Это не только самая развитая и мудрая сторона нашей личности, но и самая глубинная, сокровенная. Однако большую часть моей взрослой жизни я в это не верил.

Однако теперь верю, и из дальнейшего рассказа вы поймете почему.

* * *

Моя профессия – нейрохирург.

В 1976 году я окончил университет Северной Каролины в Чэпел-Хилл по специальности химика и в 1980-м получил степень доктора в Медицинской школе Дьюкского университета. Одиннадцать лет, включая обучение в Медицинской школе, затем ординатуру в Дьюке, а также работу в Массачусетской общей больнице и в Медицинской школе Гарварда, я специализировался в нейроэндокринологии, изучал взаимодействие между нервной системой и эндокринной, состоящей из желез, вырабатывающих различные гормоны и регулирующих деятельность организма. Два года из этих одиннадцати лет я исследовал патологическую реакцию кровеносных сосудов определенных участков мозга при разрыве аневризмы – синдрома, известного как церебральный вазоспазм.

Окончив аспирантуру по специальности цереброваскулярной нейрохирургии в городе Ньюкасл-на-Тайне в Великобритании, я пятнадцать лет занимался преподавательской деятельностью в Гарвардской медицинской школе в должности адъюнкт-профессора по неврологии. За эти годы я прооперировал огромное количество пациентов, многие из которых поступали с крайне тяжелыми и опасными для жизни заболеваниями мозга.

Большое внимание я уделял изучению передовых методов лечения, в частности стереотаксической радиохирургии, которая позволяет хирургу локализованно воздействовать на определенную точку мозга радиационными лучами, не затрагивая окружающих тканей. Я принимал участие в развитии и использовании магнитно-резонансной томографии, которая представляет собой один из современных методов исследования опухолей мозга и различных нарушений его сосудистой системы. В течение этих лет я написал, один или в соавторстве с другими учеными, более ста пятидесяти статей для серьезных медицинских журналов и более двухсот раз выступал с докладами о своей работе на научно-медицинских конференциях по всему миру.

Одним словом, я целиком посвятил себя науке. Я считаю большой жизненной удачей то, что мне удалось найти свое призвание – познавая механизм функционирования организма человека, в особенности его мозга, врачевать людей с использованием достижений современной медицины. Но что не менее важно, я женился на замечательной женщине, подарившей мне двух прекрасных сыновей, и, хотя работа отнимала у меня достаточно много времени, я никогда не забывал о семье, которую всегда считал еще одним благословенным даром судьбы. Одним словом, моя жизнь складывалась очень удачно и счастливо.

Однако 10 ноября 2008 года, когда мне было пятьдесят четыре, удача, казалось, изменила мне. В результате очень редкого заболевания я на целых семь дней погрузился в кому. Все это время мой неокортекс – новая кора, то есть верхний слой полушарий мозга, который, в сущности, и делает нас людьми, – был отключен, не действовал, практически не существовал.

Когда у человека отключается мозг, он тоже перестает существовать. При моей специальности мне приходилось слышать множество рассказов людей, переживших необычный опыт, как правило после остановки сердца: якобы они оказывались в каком-то таинственном и прекрасном месте, разговаривали с умершими родственниками и даже лицезрели самого Господа Бога.

Все эти рассказы, конечно, были очень интересными, но, на мой взгляд, представляли собой фантазии, чистый вымысел. Что вызывает эти «потусторонние» переживания, о которых говорят люди, пережившие клиническую смерть? Я ничего не утверждал, но в глубине души был уверен, что они связаны с какими-то нарушениями в работе мозга. Все наши переживания и представления берут начало в сознании. Если же мозг парализован, отключен, вы не можете находиться в сознании.

Потому что мозг – это механизм, который прежде всего продуцирует сознание. Разрушение этого механизма означает смерть сознания. При всем невероятно сложном и таинственном функционировании мозга это просто как дважды два. Выдерните шнур из розетки, и телевизор перестанет работать. И шоу заканчивается, как бы оно вам ни нравилось. Приблизительно так я сказал бы до того, как отключился мой собственный мозг.

Во время комы мой мозг не то чтобы работал неправильно – он вообще не работал. Сейчас я думаю, что именно полностью не функционирующий мозг и повлек за собой глубину и интенсивность опыта клинической смерти (ОКС), который я перенес во время комы. Большинство рассказов об ОКС получены от людей, переживших временную остановку сердца. В этих случаях неокортекс тоже на время отключается, но не подвергается необратимым повреждениям – в том случае, если не позже чем через четыре минуты поступление насыщенной кислородом крови в мозг восстанавливается при помощи сердечно-легочной реанимации или благодаря самопроизвольному восстановлению сердечной деятельности. Но в моем случае неокортекс не подавал признаков жизни! Я столкнулся с реальностью мира сознания, который существовал абсолютно независимо от моего бездействующего мозга.

Личный опыт клинической смерти стал для меня настоящим взрывом, потрясением. Как нейрохирург, имеющий за плечами большой стаж научной и практической работы, я лучше других мог не только верно оценить реальность испытанного мной, но и сделать соответствующие выводы.

Эти выводы невероятно важны. Мой опыт показал мне, что смерть организма и мозга не означает смерть сознания, что человеческая жизнь продолжается и после погребения его материального тела. Но самое важное – она продолжается под пристальным взглядом Бога, Который любит всех нас и заботится о каждом из нас и о том мире, куда в конечном счете идет сама вселенная и все, что в ней есть.

Мир, где я оказался, был реальным – настолько реальным, что по сравнению с этим миром жизнь, которую мы ведем здесь и сейчас, является полностью призрачной. Однако это не означает, что я не дорожу своей теперешней жизнью. Напротив, я ценю ее еще больше, чем прежде. Потому что теперь я понимаю ее истинное значение.

Жизнь не является чем-то бессмысленным. Но отсюда мы не в состоянии это понять, во всяком случае, далеко не всегда. История происшедшего со мной за время пребывания в коме исполнена глубочайшего смысла. Но рассказать о ней довольно трудно, так как она слишком чужда нашим привычным представлениям. Я не могу кричать о ней на весь мир. Вместе с тем мои выводы основаны на медицинском анализе и знании самых передовых концепций науки о мозге и сознании. Осознав истину, лежащую в основе моего путешествия, я понял, что просто обязан поведать о ней. Сделать это самым достойным образом стало для меня главной задачей.