Блеф - Девни Перри

делала это потому, что была слишком упряма, чтобы признать поражение? Или слишком напугана, чтобы признать, что не знаю, чего хочу от своей жизни?

Правда заключалась в том, что я больше не хотела быть певицей. В отличие от Люси, я не жаждала музыки, как своего следующего вздоха. Преследователь не испортил ей все окончательно. Но мне?

Люси было трудно понять, почему я просто… завязала. При поддержке Дюка она оставила преследование позади. Она писала песни и работала над новым альбомом. Она пела в баре «Бедовая Джейн» с местной группой.

Все это время я стояла у зеркала, вглядываясь в будущее, не имея ни малейшего представления, в каком направлении оно меня заведет.

Мои родители называли меня потерянной.

Я предпочитала оставаться в подвешенном состоянии. И собиралась еще немного побыть в нем.

Потому что в подвешенном состоянии было безопасно.

Мне нравилась моя маленькая, защищенная квартира. Я наслаждалась своим ленивым распорядком дня. Мне нужно было быть той, кто наблюдает, а не той, за кем наблюдают.

Итак… неопределенность. Пока что-то не позовет меня, снова я жить не начну.

Минуты текли, пока я стояла у окна, а внизу, на улицах Каламити, было тихо. Поскольку перед баром «Джейн» было припарковано всего несколько машин, смотреть было не на что, кроме падающего снега, поэтому я отошла от окна.

Свет в квартире был выключен. Я глазела на людей на улице, но не хотела, чтобы они пялились в ответ. Я использовала голубое свечение часов на микроволновой печи, чтобы перемещаться по комнате. С бокалом вина в руке я села на кремовый диван, который поставила напротив своей кровати. Мой планшет лежал на овальном кофейном столике белого цвета, и я открыла на нем книгу, которую читала ранее.

Моим вторым любимым занятием в последнее время было чтение детективных романов. Я погружалась в тайны и внутреннюю работу мозга серийного убийцы. Каким-то образом, читая о психически ненормальных, мне стало легче воспринимать действия моего преследователя. Из этих романов я узнала, почему злодей был злодеем. Мотивы были изложены четко, черным по белому.

У нас с Люси было не так много ответов о нашем преследователе. Женщина была больна. Но это объяснение никогда не казалось мне достаточным. Поэтому я читаю, потому что, возможно, найду ответ в одной из этих книг.

За окном продолжал падать снег, а я жадно перелистывала страницы, читая в темноте, пока не звякнул мой телефон. Я откопала его. Электронное письмо от моей матери?

В Монтане был почти час ночи, а на Восточном побережье — почти три часа ночи. Моя мать всегда вставала рано, особенно во время налогового сезона, и использовала предрассветные часы, чтобы отправить несколько коротких электронных писем.

По крайней мере, я предполагала, что все ее электронные письма были краткими. Я никогда не получала писем с нежным тоном или дружеским приветствием, так что, должно быть, именно так она общалась со всеми.

Или, может быть, только со мной.

Эверли,

Мы с твоим отцом ждем твоего ответа на наш вопрос, который мы задали на прошлой неделе. Мы выделили час, чтобы позвонить тебе сегодня вечером в пять часов по Горному стандартному времени (прим. ред.: горный часовой пояс — это зона, в которой в зимние месяцы используется Горное стандартное время, а в летние — Горное летнее время). Пожалуйста, ожидай.

Синтия Санчес-Кристиан, член совета директоров, магистр бухгалтерского учета

Она никогда не подписывала свои электронные письма «Мама». В них никогда не было: «я люблю тебя», «я горжусь тобой», «я злюсь на тебя», «я рада за тебя». Потому что Синтия Санчес-Кристиан была равнодушна, когда дело касалось ее дочери. Вероятно, именно поэтому я избегала ее.

Пять часов. Это означало, что у меня оставалось меньше суток до того, как я получу привилегию услышать о ее незаинтересованности в моей жизни, потому что пропуск нашего запланированного разговора привел бы к еще большему количеству электронных писем, которые я не хотела получать.

Я удалила сообщение и встала, бросив планшет на диван, прежде чем вернуться к окну. Я прислонилась к раме, чувствуя, как прозрачные белые шторы от пола до потолка колышутся у меня над плечом.

В Каламити я была с сентября. После преследователя ни у Люси, ни у меня не было особого желания возвращаться в Нэшвилл за своими вещами, поэтому мы отправили одежду и другие личные вещи в Монтану специальной компанией. Мебель, точнее, та ее часть, которая не была изрешечена пулями, была подарена и забыта. Оставив меня с чистым листом, которым была эта квартира.

Керриган навела здесь порядок еще до того, как я въехала, убрав весь хлам и вычистив ее сверху донизу. Но она оставила необработанные края, кирпич, стекло и незаконченный потолок. Я смягчила обстановку комнаты с помощью текстур, таких как занавески и моя роскошная белая кровать. Все, что я купила, было белого или кремового оттенка. То, чего квартире не хватало в цвете внутри, было компенсировано Каламити снаружи.

Прошлой осенью, когда деревья превратились в калейдоскоп красных, оранжевых и лимонно-зеленых красок, я оставляла занавески широко открытыми, чтобы краски проникали внутрь. Затем их сменила зимняя хандра. Я не могла дождаться весенней зелени и желтого лета.

Они оживляли комнату и манили меня выйти на улицу.

У меня не было машины. В Нэшвилле она мне была не нужна. Поэтому я ходила пешком, куда бы ни пришлось. В продуктовый магазин. В банк. В крошечный кинотеатр. Если мне когда-то было что-то нужно, Люси отвозила меня на дальние расстояния вместе со своим песиком Чеддер, который ездил на переднем сидении.

Жизнь в маленьком городке была приятной сменой городской суеты. По словам Дюка, летом в Каламити будет более оживленно. Туристы будут стекаться в этот район, заполняя улицы и магазины. Но сегодня вечером, когда часы показывали раннее утро, было тихо. Очень тихо.

На другой стороне улицы, двумя кварталами ниже, в электрически-оранжевом сиянии неоновой вывески бара «Джейн» падающий снег превращался в рыжие хлопья. Перед входом стояли всего две машины, занявшие места на парковке по диагонали, ближе к двери. Как будто зная, что я ждала, двое мужчин вышли на улицу, пожали друг другу руки, прежде чем сесть в свои машины, задние фары которых вскоре исчезли.

Первая улица была пуста.

Одиночество, более темное, чем небо, и более холодное, чем снег, пробрало меня до костей.

Что я делаю со своей жизнью?

Я отскочила от окна и пересекла комнату, чтобы снять верхнюю одежду с вешалки у двери. Я надела зеленую парку, которую купила