Фома Аквинский - Юзеф Боргош

Возникает вопрос: могла ли понимаемая таким образом философия быть вдохновительницей новых духовных течений и стимулирующим началом развития рационального знания? Разумеется, нет. Интеллектуальные запросы зарождающейся буржуазии требовали новой философии, основанной на совершенно иных принципах, чем неоплатонизм в августиновской трактовке. Буржуазия была носителем новой философии — философии не теоцентрического характера, а естественно-гуманистической ориентации. Именно таким был аристотелизм, который в арабском изложении привносил в Европу определенные эмпирические и вместе с тем практические знания в области ботаники, зоологии, астрономии и вообще естественной истории.

Здесь мы поставим другой вопрос: явилась ли философия Аристотеля главной причиной пробуждения духовной жизни в западных странах в рассматриваемый нами период? Конечно, нет. Ответить на этот вопрос утвердительно — значит стоять на той точке зрения, что внешние влияния являются основным источником новых духовных течений и любых процессов, происходящих в идеологической надстройке. На самом же деле основной причиной развития научного направления в то время были внутренние условия стран Западной Европы, точнее говоря, происходящие там социальные преобразования, и прежде всего рост элементов буржуазии, которые стремились к развитию интеллектуальной жизни. Поэтому интерес к аристотелизму в его арабско-испанском изложении не был ни чем-то случайным, ни обычной любознательностью ученых, желающих лишь обогатить свои историко-философские познания неизвестным до той поры Аристотелем. Обращение к Аристотелю было проявлением обычной исторической закономерности, основанной на том, что новые социальные слои, зарождающиеся в недрах старого строя, возвращаются к определенным системам прошлого, отыскивая в них основу для формирования собственной интеллектуальной позиции. Обращение к античности, начавшееся в позднее средневековье, в дальнейшем ярко проявится в период Ренессанса.

Итак, главной причиной зарождения духовных течений и связанного с ними арабско-испанского восприятия аристотелевской философии в странах Западной Европы в то время были социальные, а вследствие этого идеологические потребности растущей буржуазии. Она находила в трудах Стагирита ответ на различные вопросы, которые возникли в умах людей под влиянием атмосферы городской жизни. Ведь речь шла прежде всего о выработке новой концепции жизни, новой идеологической ориентации. Для этого требовалась философия, которая не только не тормозила бы развивающейся в то время интеллектуальной жизни, но, наоборот, стала бы ее вдохновительницей и теоретической основой. Такой философией казался именно аристотелизм, и поэтому так относительно быстро и повсеместно происходило его восприятие. Если бы, следовательно, не существовало общественно-исторических предпосылок, необходимых для восприятия доктрины Стагирита, она бы не распространялась с такой быстротой в Европе. При этом можно, конечно, говорить не о каком-то «возрождении» аристотелизма, а лишь о возврате к тем его элементам, которые выдержали испытание временем и сохранили свою ценность в новых исторических условиях.

Подчеркивая значение общественных потребностей, нельзя также забывать о роли арабских и испанских комментаторов Аристотеля в распространении его доктрины в странах Западной Европы. Контакты с арабами, отличавшимися тогда высоким уровнем духовной культуры, явились внешней причиной, ускорившей распространение аристотелизма в Европе в тот период. Арабские и испанские интерпретаторы Стагирита побудили европейских ученых к изучению философии греческого мыслителя, ускорили ее восприятие в странах Западной Европы.

Как известно, изучение философии перипатетиков в оригинале было нелегким делом, поскольку на Западе относительно слабо знали греческий язык, и поэтому первый контакт с нею был установлен именно при посредстве арабов. Вначале Европа познакомилась с доктриной Стагирита в интерпретации Аверроэса и Авиценны, а также Александра Афродизийского. Арабские комментаторы, особенно Аверроэс, а затем Давид Динантский, развивавший взгляды Александра Афродизийского, являлись продолжателями материалистической традиции аристотелевского учения. Материалистическая интерпретация, с одной стороны, повысила интерес к аристотелизму, с другой — была воспринята церковью как своего рода ересь.

Заметный поворот в знакомстве со взглядами этого величайшего мыслителя древности наступает в XII в., когда произведения Стагирита стали широко переводиться на латинский язык. На первое место в этом отношении выдвинулся университет в Толедо, который уже с XI в. был известен в Европе своим высоким научным уровнем. Вскоре переводом трудов Аристотеля на латинский язык начинают заниматься и в других научных центрах. Здесь особенно выделялись такие переводчики, как Иоанн Севильский, Доминик Гундисальви, Герхард Кремонский. В результате этой широкой переводческой деятельности уже в начале XIII столетия стали известны в латинском переводе основные естественнонаучные произведения Аристотеля — «Аналитики» и «Топика», входящие в «Органон», а затем «Политика».

Таким образом, благодаря арабским комментаторам, с одной стороны, и переводу большинства произведений на латинский язык — с другой, знакомство с Аристотелем среди ученых стран Западной Европы стало в большей или меньшей степени свершившимся фактом.

Хотя аристотелизм и не был таким последовательно материалистическим направлением, как атомизм Демокрита или эпикуреизм, он явно противоречил церковной доктрине, которая исходила из традиций платоновской философии, приспособленной Августином к нуждам христианства. Аристотелевский умеренный реализм был попыткой примирения материализма с идеализмом, попыткой примирения, говоря словами Ленина, линии Демокрита с линией Платона. В системе Аристотеля материалистические элементы переплетались с идеалистическими. Именно первые привлекали внимание арабских комментаторов и некоторых европейских ученых, которые находили в трудах Аристотеля учение о вечности материи, отрицание того, что мир и история подчинены провидению, отрицание бессмертия человеческой души, утверждение автономной ценности земного мира, учение о том, что наивысшей целью и благом является счастье человека и общества.

Аверроэс, интерпретируя умеренный аристотелевский реализм, утверждал, что единичные предметы не творение бога, а косвенный продукт божественного интеллекта, а это практически было равнозначно отрицанию божественного провидения и его влияния на земной мир. Кроме того, вопреки принципу creatio ex nihilo (творение из ничего) он указывал на вечный процесс порождения форм материи, которые заключены в ней как бы потенциально и освобождаются из нее самопроизвольно. Более того, новые формы возникают также вследствие воздействия других форм, и поэтому вмешательство какой-либо творческой силы, находящейся вне материй, здесь излишне. Итак, в материи как бы заключена реальная способность порождать новые формы, потенциальная сила, являющаяся источником всего богатства различных вещей и явлений, которые мы наблюдаем в природе. А Давид Динантский, кроме того, приписывал богу необходимый характер деятельности, тем самым лишая его свободы воли, которую отстаивал еще Августин в полемике с неоплатоновской концепцией эманации Плотина. Такое понимание в корне противоречило предпосылкам христианской доктрины, ибо оно означало отрицание зависимости судеб истории от произвольных побуждений творца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});