Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

северного ветра.

Первый путь начинался для юного князя-отрока. Сколько ещё таких путей будет у него впереди? Неисповедимы пути Господни.

Глава 1

12 лет спустя…

С вершины одного из немногих пологих холмов, что тянутся цепочкой вдоль берега Волхова, взору Мстислава открывалась бескрайняя, подобная глади моря равнина. За рекой простирались широкие луга с жёлтой уже травой, их окаймляла синеющая стена густого хвойного леса, а за ней не было видно уже ничего, лишь проступала в туманной дали линия горизонта – едва заметная глазу граница между вечно серым, затянутым тучами небом и удивительно плоской, ровной землёй.

От созерцания необъятного вольного простора у Мстислава захватывало дух. И думалось: вот таким же вольным, непокорным, с открытой душой должен быть и народ, населяющий этот суровый северный край. Но, как ни странно, люди, с которыми молодому князю приходилось сталкиваться каждый день вот уже много лет, хоть и выставляли напоказ всюду, где могли, непокорство своё, вольнолюбие, смелость, вовсе не обладали ни открытостью, ни величием. Были это по большей части грубоватые и хитрые упрямцы, себе на уме, тонко чуявшие свою выгоду; такие твёрдо стоят на ногах, их не обманешь, не уведёшь в сторону. Даже не верилось, что вот они способны создавать чарующие взор фрески, полные неземного горнего огня; что строят они прекрасные белые церкви, как корабли на море высящиеся посреди равнин. Когда падали отражения их на чистую волховскую гладь, Мстиславу всякий раз казалось: это белеют там, на речном дне, строения сказочного подводного царства.

Окинув пристальным взглядом берег Волхова и просторные дали, Мстислав, мягко ступая ногами во влажных от дождя тимовых[10] сапогах, украшенных золотой прошвой, спустился к дороге.

Гусляр Олекса, отрок лет пятнадцати, держал под уздцы двух коней, своего и княжеского, с высокой лукой, дорогим сафьяновым чепраком и серебряным стременем.

Ласково проведя рукой по морде вороного любимца, Мстислав торопливо вскочил в седло.

– Трогаем, Олекса, – хмуря чело, коротко отрезал он, но, взглянув на гусляра, невольно улыбнулся.

Вспомнилась ему жаркая сеча на реке Колокше[11], когда добыл он первую свою славу, разбив с новгородцами и белозерцами рать князя Олега Святославича – того, что прозван был за бесчисленные свои крамолы Гореславичем. Горе сеял на Руси Олег вместо хлеба, слёзы – не улыбку вызывал на лицах людей, но, слава Христу, не добрался со своими соузниками-половцами[12] до Новгорода Великого, не познал этот край ужаса разорения. Обрубил молодой Мстислав хищнику крылья, и засел с той поры злосчастный неутомимый Олег в другом Новгороде – Северском, что находится в земле северян, на высоких холмистых берегах быстрой Десны.

А Мстислав, окрепший, возмужавший, радостный, счастливый от сознания первой своей победы, смирив ворога, возвратился тогда со славою в Новгород и вместе с собой привёл вот этого совсем ещё юнца, суздальца Олексу, который умел услаждать слух звонкими песнями и тем пришёлся по нраву князю, любившему проводить время в окружении сладкозвучных певцов.

В битве на Колокше Олексе принять участие не довелось – пожалел его Мстислав, побоялся, что найдёт молодца лихая стрела или острая вражья сабля; оставил его в разорённом Олегом Суздале. Но там не было у Олексы уже никого из родных: мать умерла давно, отец, старый ремесленник-гончар, погиб в пламени пожара, а братья и сёстры разбежались кто куда. Не мог Олекса более смотреть на пепелище, какое осталось от родной хаты; сочинил и спел, играя на гуслях, печальную песнь да отправился за князем Мстиславом в далёкий Новгород.

С тех пор князь и гусляр стали неразлучны. На пиру ли, в дальнем ли выезде на полюдье[13] – всюду были они вместе, и привык Мстислав делиться с другом всем самым сокровенным, всем, что есть на душе.

Так – в пирах, охотах, походах за данью – проходили год за годом. Где-то далеко на юге кипели страсти, полыхали пожары княжеских котор[14], свирепствовали половцы – но здесь, в суровом северном крае, стояла тишина, ничего не менялось, крепко сидели люди на земле, вели торговлю, занимались ремеслом, на ладьях бороздили просторы холодного Варяжского моря[15]. А меж тем Мстиславу нет-нет да и приходилось поглядывать на юг, на Киев, и понимал молодой князь: нет, не забыл Святополк, нынешний киевский владетель, как сидел в Новгороде долгих десять лет, помнит, чем богата Приильменская земля, спит и видит на новгородском столе своего посадника.

Изредка вдруг появлялся в городе человек из Киева, тихо собирал вокруг себя бояр, шептался о чём-то и исчезал внезапно, словно его и не было.

Глубокая складка пробегала тогда по челу Мстислава, становился он задумчивым, раздражительным, не хотел видеть никого, даже Олексу. Но проходила неделя, месяц, и снова возвращалась к Мстиславу обычная напускная беззаботность, гонял он по лесам зверей, созывал бояр и купцов на весёлые пиры, слушал сладкозвучные Олексовы песни. Однако не забывал и княжеские дела: слал гонцов, ходил собирать дань, смирял непокорную чудь[16].

…Мстислав отвлёкся от размышлений и, взмахнув рукой, дал гридням знак трогаться. День сегодня выдался серым, с раннего утра небо затянули тяжёлые тучи, шёл по полям мелкий противный дождик, который то прекращался, то снова лил. Заканчивалось лето, и на деревьях уже проглядывала унылая желтизна.

Князь ехал по мокрому после дождя лугу. Сквозь постылую серость небес пробивались слабые солнечные лучи, озаряя смуглое лицо Мстислава светом и согревая теплом. Луг окаймлял невысокий пологий холмик и небольшая желтеющая берёзовая рощица. Опавшие листья плавали в большой луже, оставленной дождём, и лёгкий ветерок носил их взад-вперёд по воде, будто утлые лодчонки в бушующем море.

Мстислав любил спокойную езду верхом в сопровождении одного только своего верного Олексы. Гридней и ловчих сердитым жестом руки удалил, и те, отстав, плелись где-то позади, дабы не мешать князю, не нарушать стройного хода его мыслей.

Столь непохожи были они друг на друга: высокий белолицый Олекса с прямыми соломенными волосами, светлоглазый, с длинными тонкими в кисти руками, и Мстислав – невысокого роста, худенький, смуглый – наверное, от греческих предков своих, Мономахов, – с чёрными, слегка вьющимися волосами и такими же чёрными, доставшимися в наследство от матери, королевны Гиды, глазами, пронзительного взгляда которых, как говорили в Новгороде, не мог выдержать ни один родовитый боярин. За малый рост дразнили в отрочестве Мстислава Нискиней, молодой князь очень обижался, но скрывал обиду в глубинах души. Единственное, что в нём было сильное – это руки с короткими толстыми пальцами, крепко и умело держали они меч, и потому если уж брался Мстислав за какое-нибудь дело,