Под крышей МИДа - Галина Сидорова

– Я звоню Шеварднадзе и говорю: Эдуард Амвросиевич, у меня к вам важное дело, хочу к вам приехать, – вспоминает Кунадзе. – Он мне: "А если я занят"? Я отвечаю: "Тогда я приеду и буду сидеть в вашей приемной, пока вы не освободитесь, хоть до ночи". – "Хорошо, тогда приезжайте". Мы приехали, поднимаемся в лифте, нервно шутим что-то про "группу захвата". В приемной все сидят, нахохлившись, глаза отводят. Хотелось как-то снять напряжение. Заметил на столе помощника забавную деревянную табличку: "Diplomacy – The Ability To Tell A Person To ‘Go To Hell’ In Such A Way That He Actually Looks Forward To The Trip" ("Дипломатия – способность сказать человеку "иди к черту" таким образом, чтобы ему самому захотелось побыстрее отправиться в это путешествие". – Г. С.) Я им говорю: "Конфискую – это теперь российская собственность". И, кстати, конфисковал.

​​Открывается дверь, выходит Шеварднадзе и приглашает в кабинет. Я зашел и говорю: "Эдуард Амвросиевич (я его очень уважал еще с тех пор, как он в 1986 году приехал в Японию и произвел очень сильное впечатление в посольстве, я там тогда работал), мне очень неприятно, что мне выпала такая миссия, но вот, имею указание вам сообщить, что власть переменилась. И союзный МИД теперь управляется российским МИДом". Он в ответ: "Хорошо". Потом помолчал и продолжил: "Все-таки почему он это со мной сделал?" – имея в виду Ельцина. Я говорю: "Я не могу ответить на этот вопрос". А он мне: "Я вас и не спрашиваю". А потом говорит: "А теперь я спрошу вас, так как я немедленно ухожу". Я ему сказал, что никто вас не торопит. Он повторил: "Я немедленно ухожу. Там внизу ждут журналисты. Что мне им сказать – как вы считаете?" Я ему говорю: "Я не вправе давать вам советы – вы старше меня, опытнее, умнее. Но я бы на вашем месте сказал, что обстоятельства сложились так, что я покидаю свой пост. Но как большой патриот нашей страны, как человек, много сделавший для нее, я готов работать и в полной мере сотрудничать с президентом Ельциным и новыми властями России в утверждении принципов демократической внешней политики". Он послушал и говорит: "Этого я сказать не могу". И ушел. А я остался в этом кабинете в совершенно непонятном качестве…

Я уже понял, что домой не попаду – здесь буду ночевать и к своему стыду не знаю даже, как телефоном пользоваться, чтобы домой позвонить. Стоит куча телефонов. Один красного цвета под плексиглазовым колпаком, другие обычные белые "вертушки" – телефоны правительственной связи. И еще какие-то кнопки, на которые я и нажал. Входит совершенно опустошенный человек из приемной с вопросом "Что случилось?" Я ему: "А что случилось?" Он объясняет – при нажатии той самой кнопки в кабинете никаких звуков не раздается, а в приемной гудит колокол громкого боя. Я говорю: "Хотел домой позвонить". Он показал как. Говорит: "Ну, с вертушками вы разберетесь, единственная просьба – вот тот красный телефон не трогайте". Я спрашиваю: "А это что такое?" "Это, – отвечает – на случай ядерной войны…"

Однако ночь только начиналась.

– Часа в два, продолжает Кунадзе, – в кабинет заглянул взволнованный человек из приемной, сообщил, что звонит министр иностранных дел Великобритании, хочет переговорить с Козыревым. Козырев в Беловежской пуще. Он спрашивает: "А кто на месте Козырева? Поговорите с ним?" – "Поговорю".

Что же такого срочного хотел донести до новой власти Дуглас Херд – в ту пору министр иностранных дел Ее Величества? Простую, но жизненно важную вещь: Россия должна, не теряя ни минуты, объявить себя государством – продолжателем СССР.

– Нам тогда казалось, что все как-то само собой, – продолжает Кунадзе, – вот союзный МИД, в нем теперь сидит другая власть, А он мне начал объяснять, что все республики СССР являются правопреемниками СССР, но только одна республика может стать продолжателем (legal continuation). И вот именно государство-продолжатель унаследует все советское – советские обязательства, советские права, советские посольства. Я сказал: "Хорошо, спасибо. Доложу". А он мне: "Только не откладывайте до утра, это очень срочно, очень важно". Я положил трубку и думаю: "Да, наверное, они вспомнили 17-й год, когда все с чистого листа, никому ничего не должны, всем все прощаем!" Но на меня произвело тогда впечатление, как серьезно они к этому отнеслись. Пока все "чесали репу", они уже думали о будущем. Позвонил Козыреву, доложил, он передал БН. Короче говоря, на следующий день Россия объявила себя продолжательницей. И тут же все вздохнули с облегчением, потому что Россия взяла на себя обязательства СССР. Россия сохранила место в Совете Безопасности ООН…

"ОХОТА НА ВЕДЬМ" ОТМЕНЯЕТСЯ

"Ломка" в посольствах проходила по-разному, но не менее драматично.

Андрей Колосовский, тоже заместитель Козырева, а в канун мидовской революции глава секции РСФСР внутри посольства СССР в Вашингтоне, рассказывает, что секция российских интересов действовала совершенно автономно – она была оформлена штатным расписанием, со своими сотрудниками, независимыми внешними контактами. На вершинах отношения были гораздо хуже. А на этажах пониже выручала профессиональная солидарность. При этом взгляды политические могли быть очень разные. 25 декабря наступила кульминация – в посольстве нужно было вечером спустить флаг одной страны, а наутро поднять другой. Посла Комплектова отправляли в Москву. Его, человека абсолютно советских взглядов, коробило от всего происходящего. "Но то, как он мне передал посольство, – вспоминает Колосовский, – было абсолютно спокойно, профессионально, в том смысле, что вот изменилось государство, но мы должны на него нормально работать".

Интрига, конечно, была нешуточная. Новый, российский МИД не строился на пустом месте: речь шла о том, что люди в один прекрасный день проснулись не просто при другой власти – в другой стране, и должны были либо делать свое дело, обеспечивать наилучшие внешние условия для развития этого самого нового государства, либо уйти. И все это при том, что это было государство с разрушенной экономикой, нарушившимися в один день внешнеэкономическими связями. Трудность состояла в том, что значительную часть послов составляли партработники из союзных республик, которых в свое время отправляли послами и генконсулами, они в МИДе, конечно, не работали, не были профессиональными дипломатами. Собственно, их отзывают, а куда им деваться? Непонятно было, что делать с теми послами-профессионалами, кто в свое время активно выступал против Ельцина. Правда, после событий августа 91-го в российский МИД уже потянулись "перебежчики" из союзного, многие в возрасте, лепетали что-то в духе "в советской армии был дезертиром".

Колосовский уверен, что заслуга тех, кто пришел вместе с российским МИДом в бывший союзный, в том, что попытки охоты на ведьм – поползновения выяснять, кто как вел себя во время путча, – были сразу практически парализованы, что на первом этапе позволило сохранить работоспособность и благожелательное отношение к новому руководству.

​​По мнению Кунадзе, в начале 90-х очень много людей, сотрудников МИДа, молодых и не очень, воспринимали происходящее не как революцию. Они считали – да, власть переменилась, новые инструкции, нужно это дело поддерживать. Потом, когда власть стала меняться обратно, люди вновь плавно перетекали "из одних убеждений в другие". И в этом смысле, считает он, МИД изначально был консервативен именно потому, что дипломаты консервировали не идеологию, а ту систему, в которой чувствовали себя элитой. Не нужно было быть семи пядей во лбу, нужно было в атташе выбиться. И люди эту свою привилегию подсознательно охраняли, что влияло, конечно, и на общую обстановку. Именно в такой вот кадровой ситуации МИД дожил до 1991 года.

Спрашиваю, были ли попытки провести люстрацию. "Не было абсолютно, – продолжает мой собеседник. – Вот теперь задним числом задумываешься об этом. Может быть, правильнее был бы более избирательный подход, особенно к тем, кто оказался в МИДе волею партийной судьбы, их ведь тогда тоже как-то старались нормально пристроить?"

Что же касается кадровых мидовцев, сам Козырев считает, что в бытность его министром МИД был неидеологизированной организацией: процентов 15, по его оценкам, его полностью поддерживали, столько же – были "идейными врагами", а оставшиеся 70 – технократами-профессионалами.

Свой отпечаток на происходившее, естественно, налагала и общая экономическая ситуация. Зарплаты в МИДе были низкие – ведь раньше считалось, что дипломатам и так хорошо, потому как они поправляют дела "на выезде". С учетом приведения к "общему капиталистическому знаменателю" доллара и рубля ситуация изменилась. Зарплата посла России, к примеру, в Новой Зеландии, составляла 700 долларов в месяц. Сотрудники посольств подрабатывали в коммерческих структурах стран пребывания, что было запрещено, но вполне себе общепринято. Высокопоставленные дипломаты в центральном аппарате "выживали" за счет своих жен, трудившихся в негосударственном секторе.