Амнистия - Александр Сергеевич Самойлов

взглядом обвел детскую площадку.

— Пусть нас ругают и плюют! Мы лишь утремся!

Соседи не желали на него плевать. Он с надеждой поглядел на Иванну. Но тщетно: интеллигентная не собиралась плевать в незнакомых. Она уже собралась уходить, когда услышала отчаянные всхлипы и почувствовала мокрые руки на шее:

— Мне так страшно!

За все годы, проведенные в аду, музработница привыкла ко всякому: заточке под ребра, кирпичу в висок. Но происходящее не поддавалось никакому сравнению — растроганная, беспомощная, мокрая истеричка душит ее в объятиях.

— Вернись, окаянная! — шипели соратники.

Однако, секунда, другая… и все они, ломая шеренгу, кинулись на ошарашенную баянистку, как свора щенят. Ее обнимают, щекочут, тискают, шепчут на ухо. Из всего услышанного она запомнила только одно: «Будто завтра за тобой заедет папа, но ты не знаешь, кто он такой!».

Это уж слишком! Выждав пару минут, Иванна вырывается из цепких рук.

— Иди к нам! Иди к нам! — окаянные тянут ее за портупею. Но лопается ремешок баяна, и все дружно шлепаются в грязь. Иванна подхватывает инструмент как младенца и летит прочь.

— Сука! — раздается за спиной.

Женщина бежит без оглядки.

Когда люди, собаки и дома превратились в мельтешащий хоровод, она перешла на шаг. Неверной поступью Иванна протискивалась по запутанным улочкам ада. Но заблудиться здесь нельзя: куда бы ты ни шел, всегда попадешь на службу.

«Безнадежно» и «бесполезно» — вот два слова, которые исчерпывающе описывают преисподнюю. Разумеется, воображение рисует нам иное: восторженные черти кипятят грешников в раскаленных котлах, матерятся и тыкают в них острыми предметами. Но, как ни крути, в этом чувствовалась бы родительская забота. В конце концов, к мучениям можно привыкнуть, а вот к безразличию — нельзя.

На пути женщины лежал разбитый холодильник. Из его поврежденного чрева сочилась мутная жидкость. Печально. Смерть холодильника — это так интимно.

Крик и гогот наверху.

— Поберегись!

Иванна поднимает голову.

С отчаянным свистом, словно японский летчик, миксер рухнул на мостовую.…

— Хорошо пошел!

— Мать, тебе телек не нужен? — ухмыляется забулдыга и топором разбивает экран. Ржет, словно маньяк, до тех пор, пока на беспокойный затылок не обрушивается швейная машинка. Незнакомец заваливается набок, но продолжает смеяться, отхаркивая кровь.

Иванна отучилась сострадать к людям. Но вещи — другое. Вокруг этого телевизора сидели всей семьей. А теперь он разбит на мелкие осколки. Она понимала, откуда эта истерика: люди боятся расставаться с предметами. Граждане опасались, что с переездом в рай, вещи останутся в одиночестве. Или, что еще хуже, новые хозяева воспользуются ими. Даже думать об этом казалось святотатством. Вот почему жители ада, подобно викингам, уходящим в мир иной, убивают своих близких. И сегодня, накануне амнистии, микроволновые печи валятся из окон, стиральные машины падают с крыш.

Это эпичное, духоподъемное зрелище лучше наблюдать из убежища. Музработница юркнула в подвал. Это место всегда вызывало в ней священный трепет. Возможно, от того, что выбраться из кромешной тьмы бывает непросто.

Свет в конце тоннеля появился не сразу. Вначале показалась точка, затем — круг, а точнее — пузатая бочка, вокруг которой, словно щенки у кормушки, лежат мужчины, составляя анимированную фигуру наподобие солнышка: лучики — это неутомимые тела любителей солода, а светило — вышеназванная бочка. В карманах у спящих копошились шелудивые дети.

Удивленная музработница оказалась в гаражах.

— Здравствуй, любимая! — прогрохотала бочка. — Может пивасика?

Нежное слово «пивасик» угрожающе звучало в ее устах.

— Спасибо большое, — ответила Иванна бочке, вблизи оказавшейся… женщиной, горделиво восседавшей на раздаче. Ее монументальность восхищала: за буграми, переливами и складками невозможно было определить, где кончается одежда и начинается тело. Очевидцы рассказывают, что в стародавние времена одно слилось с другим, и нет больше смысла беспокоить женщину праздными вопросами.

— Ну и ладно: пиво все равно нету! — заколыхалась она, и эхо ее голоса пронеслось по жестяным закоулкам, откликаясь в чутких сердцах местных жителей.

Публика здесь известная: собиратели стеклотары, уставшие женщины и, конечно, слесаря. Все имеют весьма озабоченный вид: машин много, и каждой требуется ремонт.

Иванна не испытывала к этому месту отвращения. Наоборот, в нем чувствовалась неуловимая маргинальная красота, которую может уловить далеко не каждый. Гаражи следует любить: гулять по закоулкам, оглядываться и вдыхать гнилостный воздух.

Глянцевые плакаты на ржавом стенде — цветастая пропаганда амнистии, похожая на рекламу цирка. Позитивные, оголенные по пояс молодые люди демонстрируют вечное счастье в обнимку с медведем. У всех неуверенные лица (включая медведя). Ее создали жители рая в наивных попытках понять, чем можно осчастливить местных.

Однако эйфорию от переезда разделяли не все.

— Скверна! Ловушка! Ложь! — с этими словами милый юноша в очках носился по гаражам и срывал плакаты.

Рефлекторно слово «паршивый» пронеслось в голове у Иванны. Этот чахлый интеллигент мог бы рассказать, что амнистия — это издевательство над исковерканными душами граждан. Что ад мы носим с собой и что рай — это не место, а состояние души. Паршивый был уверен, что хитрые небожители мечтают усилить мучения граждан. Ведь на небесах грешникам будет только хуже. Но эти чудесные идеи он так и не смог внятно озвучить, потому что боялся публичных выступлений. Вместо этого он в бессильной злобе срывал рекламу.

Пробегая мимо Иванны, он поднял голову, улыбнулся — словно бы узнал ее — и врезался в бочку. Граждане ада, доселе не обращавшие внимание на смутьяна, выбрались из-под автомобилей и не спеша направились в его сторону.

— Влупи ему по очкам! — с этой команды началось избиение.

К чести гаражников надо сказать, они не испытывали от этого никакого наслаждения, но таково правило: упавшего интеллигента следует бить.

Было неприятно наблюдать эту картину, но Иванна не могла оторвать зачарованного взгляда от Паршивого, еле различимого за вереницею ног.

Публика быстро разочаровалась, поскольку безнадежный романтик не издавал ни звука. Словно пионерка в окружении врагов, он вжал голову в плечи и извивался под ударами ботинок.

Граждане пребывали в состоянии тревожности. Слова мальчишки вернули застарелые сомнения. В глубине души они чувствовали, что в амнистии кроется обман, но боялись себе в этом признаться. Однако деваться некуда, и прогорклые работяги деловито пинали Паршивого интеллигента под аккомпанемент органного концерта № 5, который передавали в тот день по радио.

— Дорогие рецидивисты! Руководство отдела господней любви напоминает, что завтра вам следует явиться на привокзальную площадь для переброски в рай!

— А ведь и правда… — опомнились граждане и отправились паковать чемоданы.

Паршивый лежал без движения. Теперь, оглядывая его, Иванна смекнула, что парень не так молод. Интуиция подсказывала, что с ним можно о многом поговорить. Женщина сделала несколько порывистых движений в сторону