Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

Часть I

Мы не знаем, чего желать, потому что, имея в распоряжении всего лишь одну жизнь, не можем ни сравнивать ее с жизнями, прожитыми ранее, ни совершенствовать ее в жизнях, которые нам предстоят.

Милан Кундера

Глава 1

Почтовая открытка

Как-то майским вечером, возвращаясь домой, я стал свидетелем кражи, но не сделал ничего, чтобы ее предотвратить. Дело происходило в Готическом квартале, совсем рядом с Рамблас. Причудливой формы фонари по обе стороны улицы напоминали о более величественных временах, а узкие переулки терялись в лабиринтах, куда не проникает дневной свет. Проходя мимо поворота в один из таких переулков, я заметил на углу бледного молодого человека, озирающего своими маленькими, как у пресмыкающегося, глазками проходящую мимо толпу. Я замедлил шаг.

Не прошел и десяти метров, как услышал пронзительный женский голос, выкрикивающий одно-единственное слово на английском. Молодой человек накинулся на загорелую, с пепельно-светлыми волосами женщину в короткой розовой юбке и принялся яростно сдирать у нее с плеча сумку. Женщина отбивалась… Но вот бедняжка упала на землю, и вор стремительно пересек улицу, прижимая к груди добычу, и исчез в переулке.

Все случилось мгновенно, я и пошевелиться не успел.

Какое-то время женщина не поднималась с земли, юбка задралась у нее до пояса. Лежа наполовину на мостовой, наполовину на тротуаре, она выглядела грустной и беззащитной. Она была плотного телосложения, кожа на ногах красная.

— Остановите же подлеца! — выкрикнула жертва нападения, неловко поднимаясь на ноги.

Она смотрела прямо на меня.

К счастью, рядом оказался сердобольный прохожий. Совсем юный на вид, он был одет в легкий голубой костюм. Молодой человек круто остановился, метнулся в переулок и сразу исчез во тьме, но буквально через несколько секунд вернулся, безнадежно разведя руками, как это делают люди латинской расы, когда у них что-то не получается. Он бегло выразил жертве свое сочувствие — ни единого слова, им произнесенного, женщина не поняла — и, пожав плечами, продолжил свой путь.

Женщина сердито стряхнула приставшую к юбке пыль. Выглядела она так, будто вот-вот разрыдается. Я по-прежнему стоял не шевелясь. Несколько человек, задержавшихся было в надежде на захватывающее зрелище, тоже двинулись своей дорогой. Интересно, а что в сумке, между прочим подумал я.

— Ты мог остановить его. Сволочь! — Первый слог этого слова она выплюнула так, словно поперхнулась хрящом.

Ясно, что адресовалось это мне, но у меня не было желания посмотреть ей в лицо и попробовать оправдаться. Наверное, она права. Если бы я не утратил способность двигаться, то действительно находился в наиболее удобном положении, чтобы остановить вора.

Я крупнее его. Я мог перехватить злодея, не дать скрыться в переулке. Или подставить ногу, и пока он будет подниматься, придавить шею башмаком, прошипеть ему на ухо, какой он негодяй, измолотить как следует ногами и кулаками. Я мог унизить его, мог дать взбучку и выйти из ситуации героем, заслужившим благодарность загорелой туристки и аплодисменты публики. Женщина в розовом пригласила бы меня поужинать у себя в гостинице, поведала бы печальные подробности своего неудачного брака, рассказала о работе, которая не доставляет ей удовольствия, о решении завести собственное небольшое дело, которое теперь едва ли не процветает на юго-востоке Англии, о поездках, как она выражается, на «континент». Ближе к ночи возникла бы или, хуже того, стала реальностью перспектива секса под выпивку. И конец моей спокойной жизни.

За что все это? За несколько дорожных чеков, паспорт, билет, ключ от гостиничного номера, пудреницу, помаду?.. Ну, еще как максимум крем для загара. К тому же бродяге деньги нужны гораздо больше, чем ей. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть ему в глаза.

Я взглянул на женщину, стоящую напротив меня, и, к собственному облегчению, не ощутил ничего похожего на сострадание. Ноги мои словно ожили, и я двинулся дальше. Не оборачиваясь. Дошел до конца Каррер Ферран, миновал здание мэрии, украшенное искусными цветочными горшками, с ее атмосферой былой колониальной славы. По мостовой, мимо одинокого полицейского и кучки нищих. Через улицу Лаэтана с шумным потоком автомобилей.

Зайдя в знакомый бар рядом с площадью Святой Катарины, я сел за стойку, рядом с кофейным автоматом. Заказал пиво и бренди. Я проглотил пиво и теперь грел в ладонях рюмку с бренди. У входа в бар сутенер о чем-то спорил со своими девицами. Вскоре после моего появления они ушли. В баре было тихо. Я все никак не мог прийти в себя после приключения на Каррер-Ферран. Хотя и сталкивался с подобными вещами едва ли не каждый день. Так почему же сегодняшняя кража произвела на меня такое впечатление? Потому что женщина смотрела на меня и говорила по-английски. «Сволочь» — это слово она произнесла три раза. В последний она явно адресовалась ко мне. Я и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей.

Я рассказал о краже бармену Энрико. Представил свое бездействие чуть ли не как подвиги особо подчеркнул уродливость жертвы. Энрико через силу засмеялся и в ответ поведал о поножовщине, случившейся в баре месяц назад. Эту историю я слышал дважды и на сей раз пропустил мимо ушей. Осушил рюмку с бренди и вышел из бара.

Я обитал в районе площади Святой Катарины. Квартира моя находилась на верхнем этаже, куда вели восемь крутых лестничных пролетов. Квартирка маленькая, и зимой тут гуляли сквозняки. Лучшее в ней — открытая веранда. Выходя на нее, я оказывался немного выше таких же веранд, находящихся на крышах соседних домов. Сидишь здесь и смотришь на огни Тибидабо — призрачного парка развлечений, словно плавающего прямо в ночном небе. Или вниз, на запыленную стеклянную крышу старого рынка, что растянулся прямо подо мной, напоминая опустевший железнодорожный вокзал. Но больше всего я любил улечься в гамак и смотреть на звезды, прислушиваясь к доносящимся снизу звукам городской жизни.

Открыв дверь и войдя в квартиру, я обнаружил на полу почтовую открытку. На ней была изображена репродукция картины Хуана Миро. Я перевернул открытку. Аккуратным почерком, зелеными чернилами здесь были обозначены дата и время: 20 мая, 11 часов утра. И никаких пояснений, никакого обратного адреса. Из текста на каталанском внизу открытки явствовало, что репродукция сделана с картины Миро Dona en la Nit, то есть «Женщина ночью». Картина хранится в Фонде Миро. А 20 мая — завтра.

Мою почту никогда не доставляли наверх. Она оставалась в почтовом ящике, при входе в подъезд. Тот, кто просунул открытку под дверь, либо каким-то образом вошел в дом, либо жил здесь. Быстро перебрав имена жильцов и решив, что никто из них автором открытки быть не может, я решил спуститься к своему соседу-андалусийцу Ману — вдруг он что-нибудь подскажет. Ману жил на третьем этаже с женой и дочерью-школьницей. На крыше, прямо позади моей кухни, он держал кроликов. Вечерами поднимался наверх, усаживался подле клетки и попивал вино из Кордовы. Иногда я составлял ему компанию. Наша дружба и проявлялась как раз в этом естественном ночном ритуале. Нам нравилось общество друг друга. Здесь, пребывая на командных высотах, приятно было отпустить беглое замечание по поводу соседей либо положения дел в мире. Если Ману было одиноко, он стучал в мою дверь либо в окно на кухне (оно как раз выходило на нашу общую крышу, где, кроме клеток с кроликами, стоял стол и несколько стульев) и приглашал пропустить стаканчик-другой вина. Он работал на складе в доках.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});