(Не)возможная невеста (СИ) - Соломахина Анна Fjolia

Процесс укладки и нанесения макияжа проходит мимо моего сознания. Всё же когда трагедия происходит на твоих глазах, невозможно от этого отстраниться. Интересно, как всё это переживают врачи? Ведь у них по долгу службы каждый день то перелом, то ещё какая беда. Железные люди!

- Диан, ну ты что? – теребит меня Катька. – Я сейчас позвоню и узнаю, что там с нашей Матильдой, ты только в себя не уходи!

Бывает у меня такое. Бесконтрольно и по большому счёту безобидно даже для меня самой, но иногда в стрессовых ситуациях я впадаю в ступор. Помогает лишь время и живопись.

- Диана, я нашла её, - Катька трясёт меня за плечо, дождавшись, когда Эля закончит наносить помаду. Легкими приятными прикосновениями кисточки, словно к губам прикасаются крылышки мотылька. – Аппендицит. Операция прошла успешно. Вечером ещё позвоним узнать, как отошла от наркоза. Диа-ан!

- Позвоним, - отзываюсь я, делая вид, что нормальная.

- Ничего, я тебя вылечу, - грозит мне пальцем подруга.

Попробуй, проведи её, когда она меня как облупленную знает!

Хуже врага – гиперактивный друг, точнее подруга. Ибо лечить она меня принимается сразу, как уходит Эля: наливает бокал шампанского, протягивает конфету и заставляет принять «лекарство». Тут же начинает шуметь в ушах, мир слегка качается, тугой комок, образовавшийся в груди, немного уменьшается. Совсем чуть-чуть, но становится легче.

- Операция прошла успешно? – я, наконец, могу говорить не односложно. – Это хорошо. Она славная женщина, добрая, жаль, что с ней случилось несчастье.

Несмотря на то, что с Матильдой у нас весьма поверхностные отношения – мы лишь здороваемся, когда я прихожу в гости к Кате, разве что изредка обсуждаем погоду, её несчастье произвело на меня сильное впечатление. Несколько раз она помогала мне подержать холсты, пока я вызывала лифт. От неё всегда веет добротой, и в то же время чувствуется стрежень, благодаря которому она гордо держит осанку. Кажется, будто она когда-то была графиней. В прошлой жизни, например. Я даже собираюсь нарисовать её в каком-нибудь старинном костюме, а для дополнения картины хочу использовать ароматы гортензий и роз. Именно такие запахи ассоциируются у меня с Матильдой.

Чтобы окончательно растормошить меня, Катя вновь наливает шампанского, потом подъезжают её подруги и принимаются торжественно вручать подарки, комментируя, зачем и для чего ей нужно всё это безобразие. Я что-то фотографирую, в голове пусто, на душе почти легко. Вот дождусь вечера, узнаю, что там с консьержкой, и можно будет окончательно расслабиться. А потом обязательно заехать к ней в больницу – мало ли, вдруг о ней не кому позаботиться?

Громкий смех Алёнки-египтянки отвлекает меня от грустных мыслей. Почему египтянки? Потому что похожа на изображение Нефертити: овал лица, постав головы, чёрные блестящие волосы, смуглая кожа. Прислушиваюсь к болтовне девчонок… ох, ну они и отжигают! Что-то вызывает у меня улыбку, от некоторых подарков и фраз меня бросает в жар, в паре мест хочется зажмуриться и заткнуть уши. Испанский стыд – это когда облажался один, а неудобно тебе. И это тоже приходится запивать.

Дальнейшее я помню смутно. Вроде переоделась, судя по одобрительному кивку подруги в нужное платье и подходящие туфли, даже фотоаппарат не забыла, чтобы зафиксировать последний день свободы будущей звезды журналистики. Его планировали провести на яхте, катаясь по Финскому заливу. Катька всё это время продолжает потчевать меня своими «лекарственными средствами», пока я окончательно не расслабляюсь. Последней каплей стал звонок в больницу – Матильда благополучно проснулась, угрозы жизни нет. Отличный повод для тоста!

М-да, знала бы я, чем обернётся для меня такая терапия, осталась бы дорисовывать оставшиеся страницы блокнота страшными картинками давленого жука на подошве и рельефных вен бледных ног консьержки!

Жарко. Солнце нещадно опаляет кожу, светит в глаза, мучая их даже с закрытыми веками. Приходится просыпаться. Трава щекочет нос – душистая, с незнакомым запахом, от которого так и тянет чихнуть.

- Апчхи! – не стала я противиться естественному желанию.

Голова отзывается неприятным гулом. К гулу присоединяются бойкие молоточки, принимаются стучать в висках. Перед глазами пляшет радужное марево.

-Ы-ы, - не могу сдержать стон. – Алко… алкозельцер.

Кому я это сказала? Кому-нибудь, наверняка есть кто-то рядом. Катька, или кто другой.

Молчание. Только трава шуршит под порывами ветра, продолжая щекотать лицо.

- Эй, - превозмогая боль от слепящего солнца, я приоткрываю глаза. – Есть кто живой?

- Шурх, - мимо проскальзывает юркая ящерка.

Зеленоватая с золотистыми бликами.

- А-а! – от страха подпрыгиваю, несмотря на жуткое состояние.

Ящерка в ужасе скрывается в траве.

- Люди! – зову хриплым голосом.

Ужасаюсь. Это я сейчас сказала? Похоже, я погорячилась с воплями.

Боже, как хочется пить! Плевать, где я, дайте мне воды! Хоть кто-нибудь!

К сожалению, подняться на ноги не получается даже с третьей попытки, приходится переворачиваться на живот, кое-как вставать на колени и ползти. Куда?  Понятия не имею. Только чувствую, как горло царапает горячий воздух, как спазм безжалостными тисками сковывает гортань. Невыносимо, просто невыносимо.

Похоже, провидение не осталось равнодушным к моим мукам, и через некоторое время я натыкаюсь на ручей. Чистый, прозрачный, такой желанный!

- Спасибо, - шепчу я трясущимися губами и приникаю к живительной влаге.

Холодной, ломящей зубы, но такой вкусной. Никогда. Никогда я не испытывала такого потрясающего удовольствия! Кажется, что по моей гортани, жилам течёт настоящая живая вода, дающая силу мышцам, выгоняющая алкогольные токсины, проясняющая голову.

Напившись, я блаженно вытягиваюсь на траве. Как прекрасно! Ничего не болит, ветерок овевает лицо, солнышко греет, травы одуряюще пахнут, навевая мысли о мёде. Тягучем, с лёгкой горчинкой, но таким вкусным. О, я бы сейчас многое дала за то, чтобы получить тост со сливочным маслом и мёдом.

Но чего нет, того нет. Скорее всего, в процессе нашего безудержного веселья на девичнике мы высадились на каком-то берегу и разбрелись. По крайней мере, я. Наверняка пошла смотреть светлячков, а то и вовсе рассвет, чтобы запечатлеть восхитительные краски. Я себя знаю – я могла. Вон и фотоаппарат тянет шею, напоминая, что пора вставать и заняться делом.

Открываю глаза и ахаю – в небе парит дракон. Бронзовый, отливающий тёмным золотом в лучах яркого солнца. Самый настоящий, мамой клянусь!

[1] Памятник с мотоциклом. Автор — скульптор из Москвы Алексей Благовестнов. Памятник был установлен в 2009 году у кинотеатра «Аврора» на Невском проспекте. В 2015 году скульптура была установлена на площади у железнодорожного вокзала в городе Окуловке Новгородской области.

Глава вторая, в которой Аман появляется на горизонте

Борьба. Вся моя жизнь – борьба с… этой самой жизнью, ибо зачем она, когда у тебя только половина души?

Всем известно, что после потери истинной пары дракон сгорает. Изнутри, погружаясь в собственный огонь, который выходит из-под контроля. Мне пришлось сопротивляться ему, выгадать время, чтобы добраться до врага, из-за которого погибла моя возлюбленная. И отомстить. Жестоко, кроваво, беспощадно. Потому что за такое преступление иного быть не может, даже если виновник – твой брат.

Потом я хотел уйти вслед за Айрой, но… не вышло. Асхан – Драконий Бог – не позволил. Возможно, потому что я его проклял, когда нашёл бездыханное тело любимой, усугубив проступок сопротивлением собственной природе. Боль и ненависть переплелись во мне, дали сил превозмочь самоуничтожение. И это имело последствия.

Ни дальнейшие попытки погибнуть в бою, ни отказ от еды и воды не привели к нужному результату – воссоединению со своей парой в Мирале – мире, куда попадают души драконов после смерти. Те, которые заслужили, разумеется, прочие идут на перерождение, предварительно пройдя очистку памяти. Редко кто уходит в забвение, для этого нужно совершить немыслимое – преступление против Асхана. Таких единицы, и они давно сгинули в пучине веков, разве что память о них до сих пор жива, чтобы не забывать. И не повторять их ошибок.