Ржаной хлеб с медом - Эрик Ханберг

Ингрида сняла полотенце, положила на полку. Беречь тепло не имело больше смысла. Включила телевизор. Заканчивалась вечерняя программа — выступали звезды мировой эстрады. Песни, которые обычно ей так нравились, скользили мимо сознания, не задевая слух. Ингрида прошла на кухню и вывалила содержимое глиняной миски в ведро для свиньи. Не печь же блины из перебродившего теста!

Может, маки еще не распустились? Может, Артис сегодня окучивал картошку на большом поле? Хотел дело довести до конца, чтобы завтра взяться за что-нибудь другое. Но почему один? Когда все остальные успели отдохнуть, насидеться перед телевизором, позевывают, наверно, спать собираются.

Голову распирало от невеселых мыслей. Ингрида выключила телевизор. Уж лучше залезть под душ, постоять под горячими и холодными струями. После этого хоть заснешь.

Утром по дороге в мастерские Артис дал круг, чтобы посмотреть, как пошла в рост пшеница. Вот так чудеса — солнце успело выгнать колосья. С ума сойти, как быстро весна перешла в лето. Прошагав до конца поля, звеньевой свернул на полоску шириной в шесть борозд. И замер. Маки, которые должны были распуститься самое меньшее недели через две, стояли во всем великолепии и улыбались ему маковым цветом.

Артиса охватила щенячья радость. Вот уж удивит он вечером Ингриду.

— Что такое? — спросит изумленно. — Маки цветут, а оладий нет!

В мастерских Артис узнал от ребят, что приехала комиссия из агропромышленного объединения. Будут проверять культуру земледелия. С некоторых пор за это дело взялись всерьез, требования стали жестче. Смотры — более действенными. Приезжали с проверкой, получив, например, отчет, что все камни с полей убраны. Находили неубранные, тыкали в них пальцем. Через неделю снова являлись. Выставляли вторую оценку. За то, что сделано в хозяйстве после проверки, какие приняты меры по замечаниям. То же самое было с посевами. Записывали все незасеянные пустые полоски. Ни один клочок не оставался незамеченным. Через неделю снова приезжали. Проверить, засеяны ли клочки-полоски. Мужики возмущались, крохоборство, мол. Но делать нечего, доставали дедовские сетева и засевали пустоши. Позже сами радовались порядку.

В этот раз, сказали ребята, комиссия намерена осматривать канавы, обочины, межи. Подсчитают, сколько осталось очагов сорных трав и определят — ни больше ни меньше — уровень эстетического воспитания. Каждый раз, когда приезжала комиссия, кто-нибудь нет-нет да и вспоминал событие, случившееся года четыре назад. В тот год Артисова кукуруза установила рекорд по высоте — три метра и четыре сантиметра. Приехали из Риги ответственные товарищи, смотрят не нарадуются. Вдруг раздвигаются стебли и выходит грязный, весь в земле мужик. Кидается представителям министерства на шею:

— Спасибо, люди добрые, — спасли! Услышал голоса, выбрался наконец.

Выяснилось, что накануне трое парней скинулись по трояку, купили несколько бутылок и в поисках укромного местечка зашли в кукурузу. Произошло это скоро после открытия магазина. Выпили, закусили и начали подумывать, что не мешало бы показаться на работе. Двое к вечеру выбрались. Третий заночевал в поле, а с утра стал снова плутать. Думал: леший его водит. Дал слово себе: никогда больше спиртного в рот не брать. Оттого и обрадовался так, когда услышал голоса. За кукурузу рижане не пожалели добрых слов, но за нарушение трудовой дисциплины колхозникам влетело. Впрочем, не особенно — случай был настолько забавен, что стоило заговорить о нем, как все начинали давиться от смеха. Вспоминали о происшествии всякий раз, когда требовалось прорабатывать пьяниц. И чтобы похвастаться кукурузой. Не упускал случая предаться воспоминаниям и Артис. Да и дети по вечерам сказок просили:

— Расскажи, папа, о той высоченной кукурузе, где трое взрослых дядей заблудились, неделю ходили и не могли выйти.

Так у Кукурузного сынка появилась своя сказка. Как многие сказки, она пришла из жизни. С той лишь разницей, что сутки в ней растянулись до недели. Суть, однако, от этого не менялась. Кукуруза вымахала рекордной высоты. Люди в ней заблудились. А из охапки маков выскочил Кукурузный сынок.

Очень часто в хозяйствах знают заранее, когда прибудет комиссия. В этот раз она нагрянула раньше времени — обкашивать канавы лишь только собирались, хотя давно настала пора.

С того дня, как хозяйство перешло на бригадный подряд, изменилось распределение обязанностей. Прежде механизаторы заботились лишь о поле. За канавы, углы, излуки отвечали другие. Заинтересованность в конечном результате все изменила. Круг производственных интересов, равно как и угол зрения, стали шире.

Обычно, если обстоятельства позволяли, комиссии приглашали механизаторов с собой. В этот раз тоже. Поскольку работы не подгоняли одна другую так, что дохнуть некогда, в автобус сели и «школьники» и «пенсионеры». Замечания так и сыпались: тут недоглядели, там просмотрели. За то минус, за это минус. Но больше всего нареканий вызвала полоса шириной в шесть борозд. Посреди чистых, добротно возделанных полей, — гнездилище сорняков. Ну как только не стыдно! Такие чистые посевы, а тут за версту видно — маки!

В самом деле, если внимательно сосчитать, пять цветков, грешным делом, в поле забрались. Что тут скажешь. На то и маки, чтоб бросаться в глаза издалека. За час езды механизаторам намылили холку как еле дует. Возражать не имело смысла. Комиссия права. Канавы должны быть чистыми. Обочины нужно обкашивать еще до того, как созреют семена. И вообще, как можно так бесхозяйственно относиться к земле? Посчитал ли уважаемый агроном и еще более уважаемый Артис Зенне, сколько центнеров можно было бы взять дополнительно, если бы земля не лежала запущенной без пользы? Артис хотел было заговорить о птичьих гнездышках, но прикусил язык. Те, кто взял курс на одни вычисления, к пению птиц глухи. Кроме того, Артиса с маковой полоской связывали настолько интимные воспоминания, что в какой-то миг ему даже почудилось — его видят насквозь. Еще и поэтому не мог он ни слова вымолвить в ее защиту.

Комиссия была рада подсыпать перцу: носятся с этим звеньевым, хвалят, на празднике урожая шагает впереди всех — и нате вам. Пятно на весь колхоз!

Артис вежливо попрощался, целый день усердно работал, справился с огорчением, временами на него даже накатывала утренняя дурашливость. Снова представлял он, как удивится Ингрида. Ей и в голову не придет, что маки так рано распустились.

Вечером он вместе с товарищами загнал трактор на машинный двор. И пошел на свою маковую поляну. Глянул — и радости как не бывало. Межа была скошена. Агроном распорядился пройтись косилкой, чтобы проучить строптивого звеньевого.

Артис стал подбирать маки в обвядшей траве. Но погода была жаркая, а маки такие хрупкие, что от красоты не осталось и следа.

Разве можно в день, когда распускаются маки, явиться домой без цветов! Артис пошел обратно к мастерским. Застал Робиса Глейзду, возившегося как раз возле своих «Жигулей».

— Проси что хочешь, но выручи!

— Что случилось?

— Поехали в Ригу.

— Зачем?

— Я должен купить цветы.

— Ты сегодня на тракторе мозги, часом, не повредил?

— Нужно, понимаешь.

— Все сады в цветах, аж в глазах рябит. Пошли ко мне. Нарвешь, каких хочешь.

— Таких у тебя нет.

— Ей-богу, спятил.

Но Артис смотрел так серьезно и решительно, что Робис Глейзда не мог отказать, и машина рванула из поселка. Механизаторы поехали в Ригу за цветами. За шестьдесят три километра! Чокнутым надо быть, ворчал про себя Робис. Точно, сотрясение мозга у звеньевого.

Кто знает, куда Артис уговорил бы его поехать еще, если бы на цветочном базарчике напротив магазина «Сакта» маков не оказалось. Но у одной тетушки их было полное ведро, и Артис купил все до одного.

Забитое транспортом шоссе, ограничения скорости, две проверки автоинспекторов, и минуты складывались в час, второй… Стало темнеть. Дневную жару сменил душный вечер.

Артис сгреб с заднего сиденья цветы. От долгой езды они примялись, головки поникли. Но он этого не заметил. Как всегда, в этот день в руках у него охапка маков. И он снова мчится домой. С той лишь разницей, что в этот раз Ингрида не догадывается о сюрпризе. Так думает Артур Зенне. Но он не знает своей жены. Она догадалась. Только было это, да сплыло. Теперь в доме тихо. Жена спит. Артис высыпает маки на одеяло. Ингрида, конечно, глаз не сомкнула. Лежала под одеялом и пряла свою думу. А та все цеплялась, да не в ту сторону наматывалась. И как было ей не цепляться, не путаться, если любимый человек в такой день будто в воду канул.

Ингрида руками дотрагивается до подарка, но не чувствует свежести маков. Бог знает где Артис бродил с нарванными цветами, если они похожи на валок скошенной травы, что пора переворачивать. Ингрида сбрасывает одеяло вместе с маками, выпрыгивает из постели и встает перед Артисом. Нет, не для того, чтобы прильнуть. Артис не слышит ее вопроса, но понимает — жена комок упреков. Не положишь руки на плечи, не объяснишь, что случилось. Не стоит и пытаться. Артис поворачивается и уходит на кухню. Всю дорогу страшно хотелось есть. А теперь нет. Ладно, посидит за столом, чего-нибудь перекусит. Чтобы собраться с мыслями, успокоиться. Он чувствует себя так, будто его ударили. Бежал, искал, нашел — и, оказывается, зря. Весь пол в маках. Хочешь — ходи по ним, наступай ногами. Хочешь — оставляй до утра. А нет — вымети хоть сейчас.