Игрок - Майкл Толкин

Все это не было для него неожиданностью. Гриффин стал замечать, что в течение последних месяцев уменьшилось количество ежедневных звонков, регистрируемых Джан. Однажды, когда она отлучилась, Гриффин открыл журналы и сравнил записи последних дней с прошлогодними. В прошлом году за три дня Гриффину позвонили двести девяносто пять раз. За последние три дня ему позвонили двести одиннадцать раз. Он не разбивал звонки по категориям, но на первый взгляд получалось, что ему реже стали звонить агенты, предлагающие сценарии, и режиссеры. Он всегда перезванивал, но создавалось впечатление, что Гриффин перестал быть человеком, которому стоило звонить в первую очередь. Разве Автор, посылающий ему открытки, не может понять, что они играют в одну игру, где правила одинаковы для всех?

Когда он вошел в свой офис, Джан невесело улыбнулась. К ее печатной машинке была прикреплена открытка: «Голливуд ночью, три вида всемирной столицы роскоши».

– Она попала по ошибке в бухгалтерию, только что принесли. Посмотрите на обратную сторону.

– Нет.

– Посмотрите. Должно быть, какая-нибудь девушка посылает вам эти открытки.

Гриффин взял открытку и перевернул ее. На обороте было написано: «Это я или ты?»

– Вы были на вечеринке, – продолжала Джан, – и пообещали какой-то девушке, что сделаете ее звездой, и она переспала с вами. Вы сказали, что позвоните ей, и забыли. Вы ослепили ее вашей неотразимой улыбкой, и она была сражена.

– У меня нет необходимости лгать женщинам.

– Голубчик, все мужчины лгут женщинам. Это у них в крови.

Внезапно в голове у Гриффина прояснились. Он улыбнулся, расслабился и наклонился над Джан. Впервые за несколько недель он нравился себе.

– Вы меня поймали, – сказал он. – Это нечасто бывает. Вы знаете, как правило, я не связываюсь с актрисами.

– Но у них такие хорошенькие ножки.

– Я вам скажу правду: дело не в длине, а в том, какие они на ощупь. Дело в коже. Звездами становятся те, кто обладают какой-то особой энергетикой. Я расскажу вам, что произошло. Была вечеринка, я не был пьян, а она выпила лишнего. Она попросила меня отвезти ее домой. Я отвез ее домой и задержался на пару часов. Мы хорошо провели время.

– И теперь она хочет, чтобы вы сделали ее звездой. Но вы даже не помните ее имени. Итак, вы очаровали ее своей улыбкой. Надеюсь, она знает, что ее, как и машину, придется сдать, когда вас уволят.

Гриффин сделал вид, что пропустил последнюю реплику мимо ушей, но по глазам Джан понял, что она сожалеет о сказанном. Он продолжил рассказ:

– Вы готовы к самому интересному? Она уже звезда. Она телезвезда и хотела бы сниматься в кино. И она знает, что никогда не станет кинозвездой, но хочет попытаться. Она решила, что я могу помочь.

– Почему она не подписывается? Может, вы и сейчас лжете. Может, она вовсе не телезвезда. Откуда вы можете это знать, если не смотрите телевизор. Вам стыдно признаться, что вы провели ночь с девушкой, чье имя не можете вспомнить.

– Может быть, она не звезда. – Гриффин сделал вид, что побежден. Затем снова бросился в атаку: – Вы знаете, почему она не подписывается? Она хочет казаться оригинальной. Думает, что я, естественно, ее помню, поскольку все остальные помнят. Она не подписывает открытки по той же причине, что и авторы без агентов, которые рисуют карикатуры и пишут шутки на конвертах, посылая сценарии известным режиссерам. Они рисуют огромные носы, торчащие из-под полей шляпы, и звезды вокруг имени режиссера. Они полагают, что если у них нет таланта, они должны быть, по крайней мере, оригинальны. Они ходят в магазины, где продают всякие новомодные штучки и где можно на заказ напечатать свое имя на какой-нибудь липовой обложке, и посылают эту ерунду в качестве сопроводительного письма к своим сценариям. Заголовок, например, может быть таким: «Стивен Спилберг получает Оскара за постановку фильма по дурацкому сценарию такого-то».

– В заголовке нет слова «дурацкий».

– Это неважно.

– Рано или поздно ей придется поставить свою подпись. А может, она вам позвонит. Вы встретитесь с ней еще раз?

– Я поступлю, как вы скажете.

– Гриффин, если она позвонит, или если вы вспомните ее имя, или если она подпишет открытку, будьте с ней милы. Если вы пользуетесь своим служебным положением, приходится платить.

– Вы узнаете первой.

– Второй, – сказала она. И закрыла тему.

Гриффин был возмущен, и его возмущение зажило собственной жизнью: вспомнило вечеринку, и длинные волосы актрисы, и поцелуй, и обещания. В тот вечер за ужином с Диком Мелленом, своим адвокатом, Гриффин что-то бормотал об открытках и актрисе. Меллен, шестидесятипятилетний седовласый мужчина с золотистым загаром, хорошо знал Богарта, он напивался с Богартом тысячу раз, именно поэтому Гриффин и нанял его. Меллен отнесся к открыткам равнодушно.

– Устрой ее на съемки, – сказал он.

– А если она играть не может? – Гриффин сам изумился, насколько искренним было его возмущение.

– Я об этом и говорю, – продолжал Меллен. – Знаешь, что они делали в прежние времена? Снимали фильм о тюрьме. День посещений. Камера медленно скользит по залу, разбитому на кабинки с телефонами. Жены и невесты, каждая заслуживает крупного плана и каждая – подружка какого-нибудь начальника или продюсера.

– Да, но она звезда телесериала.

– Какого?

– Я поклялся не говорить.

– Гриффин, нам не до шуток.

– Если она зрелый человек, она никому не расскажет.

– Ты не прав. Зрелые люди извлекают из всего выгоду и не боятся скандалов. Во всяком случае, в этом городе. Если у нее есть ум, ее агент должен связаться с Левисоном и обсудить возможности.

Гриффин понял, что упал в глазах Меллена, не из-за актрисы, а из-за того, что все предельно усложнил.

Меллен сменил тему:

– Знаешь, ты можешь остаться без работы.

– Все образуется. Мы сейчас снимаем несколько хороших фильмов.

Он сказал то, что полагалось в подобном случае, и ему не нравилось, как это звучало. Ложь об актрисе выбила его из колеи, он взвешивал каждое слово.

– Мне кажется, они приглашают Ларри Леви.

Гриффин выдохнул и, сделав глубокий вдох, стал опять корить себя, на этот раз за то, что принял новость как физический удар, без достоинства. Он всегда старался, сдерживая дыхание, сдерживать чувства, не выражать эмоций, не показывать разочарования. В этом он достиг практически уровня медитации. Когда другие начальники вскрикивали и хлопали друг друга по рукам, если зрители аплодировали на первых, тестовых, просмотрах, Гриффин никак не выражал эмоций. А сейчас вместо того, чтобы сдерживать дыхание, чтобы сохранить невозмутимость, он нарушил одно из своих главных правил. Полностью потеряв контроль над собой, он сказал еще одну глупую фразу:

– Ларри Леви – ничтожество.

– Ты хочешь уйти? Мне кажется, не стоит.

– Я бы хотел управлять «Колумбией».

– Нельзя повернуть время вспять.

Работу предлагали год назад, и Гриффин отказался. Тогда он метил на место Левисона, и ходили слухи, что он его получит. Слухи не оправдались.

– Надо держать ухо востро, – сказал Гриффин еще одну глупость.

– Я как раз этим и занимаюсь, – сказал адвокат. Гриффин хотел сказать Меллену, что вся история с актрисой – выдумка с начала до конца. Интересно, если бы он сказал правду, исчезло бы разногласие между его мыслями и их выражением? Или очищение невозможно без еще больших жертв и усердия?

Новая мысль пришла ему в голову, и его затошнило. Ему придется что-нибудь продавать, недвижимость или машины. Если он потеряет место при очередной перетасовке, его ждет изгнание из Голливуда. Это случится не сразу. Сначала ему будут платить за оказанные ранее услуги. Если не удастся получить хорошую работу на крупной студии, какая-нибудь звезда или режиссер, которым он помог в свое время, могут пригласить его к себе для подбора материала и, может быть, даже позволят снять что-нибудь, если он будет с ними с самого начала. Если фильмы окажутся неудачными, а новая команда молодых и более талантливых сотрудников будет смотреть на него как на анахронизм, куда ему деваться? Более мелкие студии с небольшим бюджетом и ограниченными связями. Они могут взять Гриффина на работу из-за его записной книжки, не сознавая, что как записная книжка, так и ее владелец бесполезны. В конце концов молва о его опале распространится повсюду и все будут знать, что он состарился и выдохся. Однажды у него кончатся деньги. Потом он продаст дом и снимет квартиру, и будет искать работу за пределами Голливуда, не имеющую отношения к кино. К этому времени сколько ему будет? Сорок? Он попытался представить себя сорокалетним, продающим немецкие машины молодым продюсерам и студийным боссам. «Привет, я – Гриффин Милл. Я здесь, чтобы помочь посадить творческого работника за руль наилучшего автомобиля». Не лучше ли сразу покончить с собой? Фантазия закончилась собственными похоронами с толпой опечаленных друзей.