«Вдоль обрыва, по-над пропастью...» - Игорь Васильевич Кохановский

я, чувствуя свою полную неосведомленность в литературной жизни столицы.

— У трех вокзалов, в Центральном доме культуры железнодорожников. Руководит им поэт Григорий Михайлович Левин. Собираемся по четвергам, в семь часов вечера. Приходи, я тебя представлю…

— Спасибо, Виктор, непременно приду…

Я считал дни до четверга и ужасно волновался. К назначенному часу я был там и встретил Виктора. Он познакомил меня с Григорием Михайловичем, тот сказал, что я сегодня могу поприсутствовать в качестве вольнослушателя, а после занятия я должен почитать стихи, он и его «бюро» меня послушают и решат, принимают меня в литобъединение или нет.

Окончились занятия, осталось несколько человек, и Левин предложил мне почитать мои стихи. Первые два стихотворения (сейчас не помню какие) не произвели, как мне показалось, должного впечатления. Тогда я прочитал стихи «Скрипка», посвященные Белле Ахмадулиной (это и по сию пору одно из любимейших моих стихотворений). Вот эти стихи:

Что в этих звуках было скрыто,

Таких земных и неземных?

Была зима, и пела скрипка,

Не замечавшая зимы. 

А город спал. Кружила нудно

Метель по улицам волчком,

И откровенничали струны,

Раскрепощенные смычком.

Метель слепила, словно пена,

Не видно было в двух шагах,

А скрипка пела, пела, пела

И ворожила, как шаман. 

И звуки эти покорили

И окрылили тишину,

Как будто ожил Паганини

И к нам из прошлого шагнул.

Что вытворял, о, сатана —

Весь зал казался вросшим в стулья,

И рвались, еле вскрикнув, струны,

И оставалась лишь одна… 

Но скрипка гордая звучала,

И свет не покидал лица,

И это было как начало,

Которому не знать конца.

Я закончил. Началось обсуждение услышанного, но я не помню, кто что говорил. Обычно заключение делал Левин. И вот его слова я запомнил:

— Считайте, что вы приняты…

Обычно занятие литобъединения строилось так. Григорий Михайлович приглашал какого-то поэта (у меня в памяти остались Борис Чичибабин, Анатолий Передреев, Владимир Цыбин и Александр Балин, других не помню), тот читал свои стихи, и потом шло обсуждение услышанного.

Вот это обсуждение было самое главное и интересное на занятиях. Тон в обсуждениях задавали Александр Аронов и Виктор Гиленко. Как тонко, как скрупулезно, всесторонне и взвешенно они все это делали — остается только диву даваться.

Каждую неделю я с нетерпением ждал четверга, ждал этих интересных семинаров. Много позже, когда я уже стал членом Союза писателей, поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте и участвовал в поэтическом семинаре этих курсов, который вел Александр Петрович Межиров, большой, знаменитый поэт, я часто вспоминал наши занятия в «Магистрали», по сравнению с которыми обсуждения у Межирова походили на детский сад… Короче, всю лабораторию, всю технологию написания стихов я изучил именно в «Магистрали», за что несказанно благодарен всем ее участникам, и особенно Григорию Михайловичу Левину.

Осенью того же года, когда я написал «Бабье лето» и спел как-то раз, когда мы после занятий узким кругом пришли домой к нашему руководителю, я мгновенно стал его любимым учеником, и он возил меня ко многим тогда известным поэтам. Были мы у Марии Петровых, у Арсения Тарковского, у Михаила Светлова и еще у кого-то, теперь уже и не помню, представлял, просил, чтобы я читал свои стихи и, конечно, спел «Бабье лето».

Сегодня, с высоты прожитых лет, я вспоминаю этот период как самое счастливое время своей жизни. Ведь именно тогда у нас сложился тот тесный круг друзей, в который, говоря словами тогдашней песни Высоцкого, «не каждый попадал». Расскажу вкратце о тех, кто составлял этот самый тесный круг…

Начну с Артура Макарова, это был нами признанный гуру, он писал очень крепкую прозу, и в юбилейном, пятисотом номере журнала «Новый мир» был напечатан его рассказ «Дома» — о молодом парне, который получает недельный отпуск, служа в армии, приезжает в свою деревню и пьет напропалую, не просыхая…

Следующим хочу представить Толю Утевского, который учился в нашей школе двумя классами старше, был страшный стиляга и случайно не попал в знаменитую статью «Плесень» в газете «Правда» — про «золотую молодежь» (ходили слухи, что его отец, очень видный юрист, попросил редактора газеты, чтоб фамилия его сына не фигурировала в этой статье). Толя жил в том доме на Большом Каретном, в котором жил и отец Высоцкого, и они как-то там познакомились. А Утевский дружил с Левоном Кочеряном (для нас он был просто Лёва), который тоже жил в том же доме, что и отец Высоцкого.

Лёва дружил с Артуром Макаровым (кстати, Артур был приемным сыном Тамары Макаровой и кинорежиссера Сергея Герасимова; вернее, Артур был сыном сестры Тамары Макаровой, но то ли она куда-то уехала, то ли заболела и умерла, но воспитывала Артура с детства именно Тамара Макарова). К тому времени, о котором пишу, Лёва был уже знаменит тем, что был вторым режиссером у Сергея Аполлинариевича Герасимова на съемках фильма «Тихий Дон» (там, видимо, они с Артуром познакомились и подружились, так как Артур — он сам рассказывал — бывал на этих съемках и ему было очень интересно наблюдать, как снимается фильм; в дальнейшем он станет знаменитым сценаристом, первым фильмом по его сценарию будет «Новые приключения неуловимых», потом пойдут другие, написанные специально для Жанны Прохоренко, с которой у него будет долгий роман).

Сам же Кочерян самостоятельно снимет единственный фильм — «Один шанс из тысячи» и рано уйдет из жизни — онкология сделает свое подлое дело…

Володя Высоцкий иногда заходил после школы к отцу (он жил с матерью на Мещанской улице, которая после московского фестиваля молодежи стала называться проспектом Мира). Там он как-то пересекся с Толей Утевским, и ему очень захотелось подружиться с ним. В подростковом возрасте всегда тянет к более взрослым, тем более Толян (так мы его звали) был известным стилягой и все вечера проводил в «Коктейль-холле», что был на улице Горького, пока его не прикрыли как рассадник растления молодежи. Володя стал захаживать в гости к Утевскому и вскоре примкнул к его кругу, где получил прозвище Шванц (хвостик), но это его ничуть не смущало…

Когда же он начал писать свои песни, уже Толян с Кочеряном и Артуром примкнули к нашему кругу, который просуществовал фактически до тех пор, пока Володя не