Тетя Эва - SilverVolf

И сама насадила детской попкой на меня Татку.

Пенис без труда вошел в анус ребенка. Таточка сначала посопротивлялась; затем эти детсадовские полупопия как бы сами собой разошлись, и мой член, ставший к тому времени опять торчком, оказался в жопке малолетней девочки.

Татке явно стало нравиться. Раздвинув ножки и слегка подпрыгивая, она стала гладить себя по голой безволосой щелочке между ног. «Вот и правильно! — одобрила тетя Эва. — Не забывай сама себя ласкать!»

Розовая Таткина попка, это крошечное чудо, была совсем не такой, как попа тети Эвы. Если анус взрослой женщины как-то по-своему меня ласкал и настраивал на лирический лад, то в очко малолетки приходилось, пардон, продираться, хотя и, прямо скажем, без особых трудов. Попа девочки была крошечной — так и ведь и член мой был не так уж велик, совсем не то, что сейчас. Думаю, теперь посношать малолетку было бы в некотором роде проблематично. Но…

…Теперь это был какой-то необычайный оргазм. Я кончил в Тату. Перед этим девчоночий анус сжался и даже слегка запульсировал; на самом деле она стала подпрыгивать и сжимать, тем не менее, сфинктером мой член. Я излился.

Что бы говорили так называемые натуралы! Посношать в попку малолетнюю подружку — вот где настоящий пролонгированный оргазм!

* * *

Тетя Эва как-то быстро скисла — ей захотелось спать. Свое она уже получила.

Мы с Таткой подумали о том же.

Последнее, что помню: я в постели (тети Эвы рядом нет, она отдыхает), а на моем плече задремывает Таточка, девочка, которую я люблю. Во сне мне хочется ее обнять и погладить полуголую попу сквозь почти прозрачную ткань ночнушки.

* * *

До чего же сладкие мне снились сны. Так не хотелось просыпаться! Теперь я, ворочаясь на холостяцком ложе, могу только вообразить себе подобие того сна. Ах, Таткина попка, ее невообразимая дырочка!

Я понял, что на моем плече посапывает Таточка — и никто иначе. Малышка спала, обняв меня. Ее правая рука лежала на моей груди; голова покоилась на плече. Каким-то образом она умудрилась натянуть на себя рубашонку после половой оргии. Я же был совершенно наг.

Попытка слегка пошевелиться тут же была пресечена спящей Таткой: я был, по сути, в плену.

Мне, однако, было как-то необходимо высвободиться: очень уж хотелось по малой нужде, и с каждым мгновением это желание становилось нестерпимей. Я осторожно снял руку девочки с себя и положил ее на бок. Тихо выскользнул, не надевая трусов, в сени. Ко всему прочему хотелось и пить. Какое-то время я, как дурак, думал: что важнее — попить или поссать? В сенях красовался ковшик холодной воды — и вода соблазнила меня, я отхлебнул. Необычайно вкусная, холодная жидкость протекла внутрь меня. Я отворил дверь.

Не слышал — скорее угадал шелест босых ног девочки. Молнией в мозгу пронеслась мысль: мне как-то надо объясниться перед Таткой, ведь мне нужно пописать. Да и ведь ей наверняка тоже…

— Ты куда?

— В сад!

Распахнул дверь.

Было еще очень рано. Солнце только вставало. Груши, сгибаясь под тяжестью грядущего урожая, были лишь едва раскрашены розовым светом…

Быстро завернув за угол, я стал поливать бывшую собачью будку. У меня была мощная струя. Не сразу я заметил, что Таточка внимательно наблюдает за мной. Мне было немного стремно мочиться при девочке.

— Ну что? — спросил я довольно недружелюбно, стряхивая капли с конца.

Ничего не говоря, девочка присела рядом со мной и, задрав подол ночной рубашки, расставила ножки и пустила невероятно длинную золотистую струю из писюшинки. Поток искрился в свете восходящего солнца.

Тут я почувствовал себя телепатом. Я уже знал, что́ мне сейчас скажет эта писающая девочка.

В общем-то, слова были уже не нужны.

Она еще не закончила выдавливать из себя последние капельки, как я просунул руку ей под подол (падающие капли таки оросили мою руку) и погладил ее по щелочке (девочка слегка раздвинула ножки). Губки, я почувствовал, разошлись. Я стал девочкину письку щекотать. Таточка вначале ойкнула, а потом рассмеялась в полный голос:

— Ну не лучше ли вернуться в постель, пока мама спит?

Но я не спешил. Гладил между ее стройных обнаженных ножек. Влажная пися ребенка задавала мне трехмерное координатство действий. Я понял, что такое Х, Y и Z.

Но почему бы, действительно, не упасть снова в постельку? Еще ведь так рано…

Татка стала сопеть, на ее лице нарисовались крупные алые пятна. Я продолжал мастурбировать девочку, чувствуя, что ей приятно. Рука, залезшая под ночную рубашку, всячески ласкала девчачью письку. Гладила губки, раздвигала их. Трогала клитор.

— Ну все! — Татка решительно одернула подол ночнушки. — Пошли ебаться!

Я лег навзничь на кровать. Татка стала теребить мой писун, как бы примериваясь, какую конфигурацию он может занять в ее пиздушке.

— О-ой, опаньки! — тетя Эва, войдя в детскую, демонстративно похлопала по рту ладошкой. — Никак, детки совокупляются? Ну-ка, посмотрим…

Она села на расшатанную табуретку, которая чуть не рухнула под ней.

— А давай в писю… ну-ка…

Таточка послушно ее растопырила и попыталась сесть на член (который стоял). Писька, которую я только что ласкал, писька с призывно раскрывшимися половыми губками ребенка, которой только в детский сад ходить, надела членик на себя. Девочка почти села.

Тетя Эва, поддерживая Тату за попу одной рукой, другой мягко надавила на ее плечи. Девочка опустилась на член крошечною писюшкою.

В ней тоже было приятно и как-то по-новому. Спустя некоторое время неугомонная Татка стала сосать член губками вагинки, ритмично сжимая и так свое тесненькое детское влагалище, практически не двигая тазом. И откуда такое умение в столь нежном возрастне! Я тоже почти не двигался, будучи уже на грани семяизвержения. Вскоре Таткина пися притомилась, и девчонка снова стала скакать на мне.

Скосив глаза, я обнаружил, что обнаженная красавица с фантастическими формами вновь села на табуретку и, широко расставив ноги, неудержимо гладит и трет между них. Глаза ее были безумны. Эту извращенку страшно заводило зрелище. Тетя Эва вновь вскочила, подлезла под Таткину задничку и стал наблюдать за процессом in/оut.

— Ну-ка… — Девочка была попросту скинута с моих бедер, и ее место заняла тетя. Теперь моя малолетняя подружка, словно завороженная, стояла рядом с нами и наблюдала за тем, как мой детский пенис ублажает тетушкино естество. — На, лизни, — сказала тетя, когда я обспермился. Клитор тети Эвы оказался перед моим ртом. Вот это мандища! Мандища, из которой вытекает моя сперма. Вверху раскрытых губ красовался огромный, по мнению семилетнего пацана, клитор взрослой женщины, который неотвратимо надвигался.