Афродита - Пьер Луис

Таковой была мораль народа, который поклонялся Афродите и построил Акрополь; если я добавлю, что именно этой морали следуют, тайно или явно, все по-настоящему великие люди позднейших времен, я лишь повторю расхожую истину, ибо многократно подтверждено, что великие артисты, писатели, полководцы, государственные деятели никогда не считали противозаконной величественную терпимость античной морали.

Аристотель вступает в жизнь, промотав родительское наследство с куртизанками; благодаря поэтессе Сафо стал известен изысканный любовный порок; Цезарь — ловелас; однако Расин тоже не отличался равнодушием к красоткам, работавшим в его театре, да и Наполеон не славился своим воздержанием! Романы Мирабо, греческие стихи Шенье, переписка Дидро, труды Монтескье не уступают по вольности произведениям Катулла, и даже самый воздержанный из французских писателей, самый суровый нравом и трудолюбивый Буффон характеризовал чувственные отношения отнюдь не сухо и не сурово: «О Любовь! Почему ты делаешь счастливыми все существа и несчастным — человека? Да потому, что в любви прекрасна и приятна лишь физическая сторона; мораль же не значит ничего».

Воротятся ли когда-нибудь блаженные дни Эфеса и Сирен? Увы! Современный мир изнемогает под гнетом уродства. Цивилизации уходят на север, исчезают в тумане, холоде, грязи. Какая ночь! Какая безысходность!.. Некий народ, облаченный во все черное, бродит по смрадным улицам... О чем думают эти люди? Никто не знает: однако в двадцать пять лет содрогаешься при мысли, что сделаешься разумным и холодным стариком...

Так пусть же будет дозволено тем, кто томится и тоскует по непознанной нами, опьяняющей, вечной молодости Земли, которую мы зовем Античностью, — так пусть же будет дозволено им, говорю я, с помощью мечты и иллюзии перенестись во времена, когда человеческая нагота, открытая красота тела, сотворенного — не забудем этого! — по образу и подобию Божьему, могла быть драгоценным достоянием какой-нибудь обычной куртизанки, принадлежащей всем; когда чувственная любовь — не забудем, благодаря которой мы все произошли на свет! — была еще святой, незапятнанной, без клейма стыда и греха... Пусть же будет дозволено им (и нам) забыть о восемнадцати веках варварства, лицемерия, воспевания уродства, вырваться из болота обыденности и припасть к чистым истокам Былого, вернуться к первозданной красоте, возвести под звуки флейты Храм истинной веры и с восторгом посвятить этому Храму свои сердца, вдохновленные бессмертной Афродитою!

Пьер Луис

Кризи

Лежа на груди, подперев ладонью щеку и раскинув ноги, она длинной золотой булавкой прокалывала маленькие симметричные дырочки в зеленой полотняной подушке. С тех самых пор, как проснулась два часа спустя после полудня, она одиноко лежала в разоренной постели, разомлевшая после слишком долгого сна, прикрытая лишь волною волос.

Ее волосы... Блестящие и пышные, мягкие, точно мех, более длинные, чем крылья, которые могли у нее быть, родись она на свет птицей. Ее волосы... столь густые, что под их покрывалом жарко. Они окутывали спину, они простирались под обнаженным животом, локоны блестели и завивались даже возле колен. Молодая женщина казалась закутанной в драгоценное руно, отливающее то мягким каштановым, то холодновато-золотистым, металлическим отблеском. И, бесспорно, из-за этих-то своих роскошных кудрей Кризи и считалась первой красавицею среди куртизанок Александрии.

Ее волосы не были ни гладкими прядями придворных сириянок, ни крашеными косами азиаток, ни завитыми черными кудрями египтянок. То были волосы представительницы арийской расы, волосы галилеян, живших по ту сторону песков...

Кризи. Так ее звали, и она любила свое имя. Молодые люди, ее поклонники, называли ее Хризе, словно Афродиту, в своих стихах, которые слагали к ее ногам вместе с гирляндами роз. Она не верила в свое сходство с Афродитой, но радовалась, что ее сравнивают с богиней. Все-таки богиня так прекрасна — и щедра на любовь. Кризи порою ходила в ее храм, чтобы преподнести Афродите, будто подруге, то, что мило всякому женскому сердцу: флакончики благовоний и голубые покрывала.

Она родилась на берегах озера Генисарет, в стране солнца и тени, в стране олеандров. Ее мать ходила по вечерам на иерусалимскую дорогу встречать путешественников и торговцев и отдавалась им прямо на траве, в тиши полей. Эту женщину очень любили в Галилее. Священники не переходили на другую сторону дороги, когда шли мимо ее дома, потому что она была сострадательной и набожной и не скупилась на жертвенных ягнят. Над ее домом простиралось благословение господне, как над домами благочестивых горожан. И когда она забеременела (а ее беременность стала настоящим скандалом, ведь она не была замужем), некий человек, который славился даром предвидения, предсказал, что она родит дочь, «на шее которой однажды окажется богатство и вера целого народа». Мать ничего не поняла в тумане этих слов, однако назвала дочь Сарой, что на иврите означает «царевна». Почему-то это заткнуло всем рты и заставило умолкнуть злые языки.

Кризи ничего не знала о том, ибо предсказатель предостерег ее мать, что знание будущего опасно. Кризи ничего не знала о своем будущем. Именно поэтому она так часто о нем думала.

Она плохо помнила свое детство и не любила о нем вспоминать. Самым ясным ощущением, которое осталось с детства, была скука: мать бдительно присматривала за дочерью, а когда наступал час выходить на дорогу и справлять свое ремесло, запирала девочку одну в спальне — иногда так надолго! Еще Кризи помнила круглое окошко, сквозь которое виднелись чистые воды озера, голубоватые в вечерней дымке поля, высокое небо, прозрачные дали Галилеи... Их дом окружали заросли розового льна и тамариска. Колючие кусты каперса возникали то тут, то там над розоватым морем трав. Маленькие девочки любили купаться в прозрачном источнике (там они находили красные ракушки) под цветущим кустом олеандра. Цветы были на воде, цветы были на лугу, и в горах росли огромные лилии, а вершины гор напоминали груди юной девушки.

Ей было двенадцать, когда ее сманили с собою молодые торговцы, которые ехали в Тир, чтобы продать там слоновую кость. Она встретила их у водоема. Они украшали своих лошадей с роскошными длинными хвостами забавными кисточками. Кризи прекрасно помнила, как они подсадили ее, бледную от счастья, на лошадь — и тронулись в путь, и остановились лишь единожды за всю ночь — ночь такую светлую, что не было видно ни одной звезды.

Она также помнила их приезд в Тир: сидя на корзинах, во главе всей процессии, вцепившись в лошадиную гриву, она гордо болтала голыми ногами, чтобы показать глазевшим на них женщинам, что на ногах у нее — кровь...