Склад тушенки - Шимун Врочек

А зачем, спрашивается? Ведь не в качестве балласта?

– Присаживайтесь, лейтенант. Шнапс?

– Спасибо, с удовольствием.

Мы взяли по рюмке, сели напротив, ненавязчиво оценили друг друга. «Прозит!» Выпили.

– У вас ко мне дело, господин капитан?

– Генрих. Зовите меня Генрих.

Вот это да. Мы знакомы больше месяца, и всегда были на служебной дистанции. Назревает откровенный разговор? Наверняка. Сначала Геверниц, теперь Мольтке. Не по тому же поводу?

– А вы меня Лангер. Так удобнее… Генрих, не правда ли?

Мольтке улыбнулся.

– Правда, Лангер. Как вам шнапс?

– Отлично. Так о чем могут поговорить два образованных немца?

Пауза. Вот, сейчас…

– О поражении. Два образованных немца, Лангер, могут поговорить о поражении.

– Но…

– Успокойтесь, Лангер. Здесь невозможно записать разговор. Машины профессора Ульмана уничтожат любую запись в считанные мгновения. Здесь и магнитофон-то не включается. По сути весь корабль, – он усмехнулся с горечью, – МОЙ корабль – гигантский магнит. Каждую секунду здесь я чувствую – Геббельс назвал бы это мистическим чувством – чувствую, что умираю вместе с «Мюнхеном»… И это не метафора, это – правда. Вы знаете, что такое для моряка – его корабль?

– Вы не боитесь, что я донесу на вас, Генрих?

– Мне кажется, вы не из таких… В любом случае, остается мое слово против вашего. Сколько мне лет, по-вашему?

– Шестьдесят?

– Сорок шесть. Я умираю вместе с кораблем, не забыли?…

…– Хотите метафору?

– Хочу.

– Представьте, что этот корабль – Германия. Его изуродовали, превратили из прекрасной боевой машины – в лучшие времена мы давали 31 узел! – в уродливое чудовище, которое пожирает свою команду. Вы видели моих матросов?

– Видел.

– Мне стыдно, Лангер, – сказал Мольтке. – Перед командой. Перед «Мюнхеном»… И, что самое страшное, мне стыдно перед Германией. Если бы я мог вернуться в тридцать третий год… Один выстрел, Лангер. Всего один. Для вас не звучит кощунством?

– В кого бы вы стали стрелять? – Мольтке молча посмотрел на меня. – Понимаю. А остальные? Хватит у вас пуль на всех?

– Если я буду не один – хватит. Вы бы пошли со мной, Лангер?

Я помолчал. Мольтке сошел с ума? Впрочем, я и сам на полпути. Обер-фикус Лангер, третий горшок слева… Но! Вернуться в тридцать третий год – и спасти Германию от Гитлера? Потому что сейчас февраль сорок пятого и – надежды нет. Мы проиграли.

– Заманчиво. К сожалению, это невозможно…

Мольтке загадочно улыбнулся.

– А если представить? Вот этот корабль – может плыть по реке времени вспять. Что бы вы сделали? Считайте меня сумасшедшим, Лангер, но – ответьте на вопрос. Вы бы рискнули?

Я посмотрел ему в глаза:

– Да.

…Вигельт вошел, прикрыл за собой дверь.

– Ну, что? – я встал, разминая ладонями затекшую шею. В глаза как песка сыпанули. – Есть что-нибудь?

Он приложил палец к губам, взглядом куда-то наверх. Правильно. На месте Геверница я бы прослушивал все бараки…

– Нет, господин лейтенант, – сказал фельдфебель громко. – Ничего.

– Вольно, Вигельт, – я убрал со стола кружку с кипятком и бумаги. – Рассказывай.

Он достал из-за спины сверток, завернутый в обрезок шинельного сукна. Судя по движениям, довольно увесистый. Опустил сверток на стол…

– Да все как обычно, – заговорил Вигельт, разворачивая сверток. – Выгнали пленных, прочесали бараки. Только не так, как эти… охрана, мать их!.. а с толком. Нашли всякую мелочевку. Кусок хлеба, железяку гнутую. Технарь ихний, забыл, как его… посмотрел, сказал: не то. Сейчас Кнапп с отделением обнюхивают округу… Мож, чего найдут.

Развернул.

…Нож, удар ладонью, упрямая жесть. Банка норовит выскользнуть из ладони…

Наверное, эти русские очень хотели есть.

Когда-то это было очень похоже на консервную банку. Желтую, блестящую. И написано на донце: «Заяц». Кто-то из них умел читать по-немецки. Решили: попробуем. Иногда голод сильнее инстинкта самосохранения…

Передо мной лежал кусок металла. Вмятины от ударов… очень многих ударов… Торчащие из раскола обрывки провода…

…Горы маслянистых банок… Миллионы банок…

Дурацкий сон. Меня качнуло.

– Лангер, ты чего? – Вигельт удержал меня за плечо. – Опять?

– Нет, все в порядке. Устал просто… – я кивнул фельдфебелю: заворачивай обратно. Что это? Только Ульман знает. – Слушай, Вигельт, а нужники вы проверили?

– Ээ…

– Нет?!

– Виноват, господин лейтенант! – Вигельт подмигнул, сообразив. – Забыли, господин лейтенант. Сейчас же проверим, господин лейтенант…

– Пошли.

– Смотри, – сказал Вигельт. – Смотри, Лангер. Вот твой второй цилиндр. Только тихо, не спугни…

Тонкая девушка в полосатой робе, сидела на корточках. На руках – малыш, завернутый в тряпки. Девушка что-то тихо напевала по-русски…

– Она его вон под тем кустом прячет, – едва слышно сказал Кнапп. – Ребята посмотрели: думали сначала, что банка из-под тушенки, а там – фотография. И написано: ариец, мальчик, четырнадцать штук. Что это за «штуки» такие? И про возраст что-то… А, вспомнил! Шесть с половиной месяцев. Только почему-то минус шесть с половиной. Чтобы это значило, лейтенант?

– Тихо вы! – шикнул Вигельт. – Прости, Лангер.

– Ничего. Значит, этот цилиндр целехонек?

– Так точно.

– Представляешь, лейтенант, – зашептал Кнапп. – Кто-то из техников наклеил фото ребенка на этот цилиндрик… А она ему песенки поет. И сказки рассказывает. Я по-русски хорошо понимаю. Даже заслушался…

3

Увидев, что сталось с первым цилиндром, Геверниц побледнел. Не мгновенно, а медленно-медленно, словно кровь из него выпустили. Стал желтый, как ноготь курильщика.

– Где это нашли?

– Кто-то сбросил в нужник. У бараков пленных.

Запоздало понял, что не стоило этого говорить. По крайней мере, пока Геверниц в таком состоянии.

– Расстрелять. Всех. Немедленно, – он качнулся. Зарычал. Шагнул к телефону…

Что, Лангер, доигрался, твою мать?! Сколько он на тебя повесит жизней? Вовек не расплатишься! Рука поползла к кобуре. Вальтер 8 миллиметров. Восемь патронов. В здании десятка два эсэсовцев. Даже если уйду, то куда потом? В подвалы гестапо? А что с ребятами? Думай, Лангер! Думай!!

Геверниц поднял трубку…

– Нет!

Штурмбаннфюрер поворачивается. Лицо – бешеное. Я делаю шаг, другой… Думай, Лангер! Чтоб ты сдох, Отто фон Геверниц, эсэсовская скотина! Все вы, черные ли, зеленые ли – на один манер… И я вместе с вами?

НЕ ХОЧУ.

– Помните наш разговор, Генрих? – прокричал я в трубку. – Я согласен!

Мольтке на другом конце провода замолчал. Треск помех. До эсминца недалеко, фонит по-страшному… Лишь бы получилось. Лишь бы выгорело…

– Помните, что я вам говорил об Ульмане?! – закричал Мольтке наконец. – Найдите его. Узнайте, какой рубильник. Там должно быть три рубильника! На основные генераторы энергия подается постоянно. Я возьму техников. Они сейчас на корабле.

Надеюсь, эта линия, не прослушивается. Все-таки, личная линия фон Геверница.

– Егеря предупреждены! Пошлите к ним матроса, пусть берут пленных и идут на корабль.

– Пленных?! Лангер, вы в своем уме?

– Больше, чем когда-либо, Генрих! Сделайте это. Я разберусь с Ульманом.

– А что с Отто? – профессор огляделся. – Он мне нужен.

– Пришлось его ударить, – я посмотрел на профессора в упор. Незачем говорить, что Геверниц мертв. – Отто поддался чувствам. Он хотел расстрелять людей, которые должны привести нас ко второму контейнеру.

Ульман замер. Как кролик перед удавом. Не зря я припрятал второй цилиндр. Теперь буду гипнотизировать его этим словом «контейнер».

– И я его ударил, – сказал я. – Меня ждет трибунал, если…

– Нет времени, молодой человек. Берите контейнер! Живее! За мной!

…– Энштейн – недоучка. Он придумал неплохую теорию, сделал пару шагов, но – еврей есть еврей. Сделал один эксперимент с судном, получил результат, но не смог с ним справиться! Слабак. А я смог. «Великая Германия» готова к полету. И не куда-нибудь к берегам Британии, это пустяки, нечистая работа, а – в другие миры!

– Куда?

– К звездам, молодой человек, к звездам.

– А во времени? – Бедный Мольтке, он полон решимости изменить прошлое, эта новость его убьет. Ничего, хватит мстить. Пусть осваивает новый мир.

– Теоретически я разработал возможность перемещения во времени – но пока еще не взялся за ее осуществление практически, – профессор почесал лоб. Снял очки. Снова надел. – Видите ли, молодой человек, для перемещения во времени требуется два перемещения: одно во времени, другое в пространстве…

– Почему?

– Вы – великий неуч, Лангер! Это же элементарные вещи. Планеты вращаются, вращаются галактики… Переместившись даже на год во времени – «Великая Германия» окажется в вакууме, где-то вдалеке от Земли… Я могу рассчитать, впрочем… Это интересная задача, Лангер. Думаю, в скором времени я решу ее.