Одесский альманах на 1840 год - Виссарион Белинский

Стихотворная часть «Одесского альманаха» особенно богата и разнообразна: тут вы найдете стихотворения и переводы – вой, стихотворения, обозначенные селом Анною{13}, стихотворения гг. Бенедиктова, Подолинского, кн. Вяземского, А. П. Глинки, Ф. Н. Глинки, переводы гг. Аксакова и Струговщикова, даже два стихотворения г. Лермонтова, словом, большую часть современных знаменитостей. Для разнообразия и теней тут помещены даже стишки гг. Бернета, Галанина, Гербановского, Губера, М. Дмитриева, Дымчевича, Ободовского, Степанова, Струйского, Филимонова, Чеславского, Чужбинского, Щеткина, г-жи Шаховой и даже вирши г. Раича. В первом ряду много хорошего, но мало превосходного или хоть чего-нибудь резкого, выдающегося, если исключить прекрасное стихотворение кн. Вяземского «Любить, молиться, петь». Переводы г. Аксакова не принадлежат к числу его удачных переводов; два стихотворения г. Лермонтова, вероятно, принадлежат к самым первым его опытам, – и нам, понимающим и ценящим его поэтический талант, приятно думать, что они не войдут в собрание его сочинений, которое, слышали мы, выйдет весною{14}. Впрочем, эти два стихотворения недурны, даже хороши, но только не превосходны, а без этого не могут быть и хороши, когда под ними подписано имя г. Лермонтова.

От грусти-злодейки, от черного горя,В волненьи бежал я до Черного моря{15},

говорит г. Бенедиктов, и далее все так же.

А луна? – Луна здесь греет,Хочет солнцем быть луна;Соблазнительно пышна,Грудь томит и чары деетБлеском сладостным она.

Это тоже из стихотворения г. Бенедиктова, в котором он, между прочим, говорит:

…Не о ком вздохнуть!..И любовью беспредметнойВысоко взметалась грудь{16}.

Второй ряд очень интересен; но самое лучшее в нем – это послание г. М. Дмитриева «К Делилю». Вещь столько же интересная, сколько умилительная! Истинный голос с того света!{17} Настоящий протест покойного XVIII века против здравствующего XIX века! Или несчастному еще долго суждено скитаться незаклятою тенью?.. Г-н Дмитриев приглашает Делиля на полку своей библиотеки, – и затем идет бесконечный ряд рондо, начинающихся и оканчивающихся фразою: «Делиль! ты не поэт!»; в средине рондо очень удачно размещены приличные доказательства, что Делиль был поэт и что его не признают теперь таким только по развратности настоящего века. Впрочем, г. М. Дмитриев в французах XIX века, не в пример прочим европейским народам, признает еще некоторую нравственность. Послушайте:

Но к чести Франции и к чести просвещенья,Еще в сынах ее остаток уваженьяК тебе, к другим певцам хранится и поднесь.В них есть какая-то врожденная им спесь,С которой классиков, чтецами позабытых,Они считают всё в великих, знаменитых.У них Расин, Вольтер и Севинье сама —Всё слава нации, всё образцы ума;И самый Буало, их строгий воспитатель;Не слушают его, а все законодатель!..

Сам Александр Петрович Сумароков, в какой-нибудь сатире или эпистоле, не мог бы выражаться обстоятельнее, и доказательнее, и более звучными, гладкими и гармоническими стихами! Мы думаем, что такой род стихов, напоминающий доброе старое время, – самый приличный для защиты Делиля против безнравственности и разврата настоящего времени. Сверх того, что за наивность в доказательствах! – Послушайте еще немножко:

…Они перед МольеромДоныне фимиам жгут полною рукой;Их Лафонтен доднесь пленяет простотой;Они забыли их, как моду двух столетий,Но уважают.

Хорошо уважение: забыли, не читают, но уважают! Впрочем, истинная побудительная причина этой прозаической элегии-сатиры не Делиль, а другие певцы, именно российские, которые еще ниже и Делиля:

…Когда уж наши деды,Сражаясь с языком, достигнувши победыИ поле славы нам очистив наконец,И те не возмогли свой удержать венец —Чего ждать будет нам?..

А! вот что!.. Но кто же эти вы, почтенные господа «инкогнито»? Об истинных талантах старого времени нечего хлопотать: их, может быть, мало или и совсем не читает публика, но заслуги их литературе, их труды известны всем, занимающимся дельно отечественною литературою; их имена стали историческими; о гениальных людях еще менее нужно хлопотать: они и без ваших хлопот бессмертны. Что же касается до вас, господа «инкогнито», – не спрашивайте, «чего ждать будет вам?» – вы уж дождались своего и вам больше нечего ждать…

После рифм г. М. Дмитриева, во втором ряду стихотворений «Одесского альманаха», особенно замечательны стишки гг. Степанова, Щеткина, Раича и Струйского. К этому же второму ряду должно отнести и отрывок из перевода «Энеиды» г. де Ларю. Когда перевод напечатается вполне, г. де Ларю окажет им великую услугу русской публике в пользу развития ее эстетического вкуса: тогда все, сравнив «Илиаду» с «Энеидою», поймут разницу между великим, самобытным, свежим, целомудренным, в своей возвышенной простоте, созданием художественной древности, – и между щеголеватым, обточенным, но мертвым и бездушным подражанием. Сравнения очень полезны для разумных выводов и результатов: все понимают достоинство и красоту человеческого стана, но возле красивого человека поставьте орангутанга – и красота первого будет еще виднее…

Но в «Одесском альманахе» есть третий ряд стихотворений, который нам кажется лучше обоих прежних. К нему мы относим шесть новогреческих песней, дышащих наивною поэзиею народной фантазии и прекрасно переведенных г. Протопоповым; грациозное, проникнутое чувством, хотя и шутливо написанное стихотворение «Городок» г. И. К.{18}, впрочем, кроме последнего куплета, который портит эту прекрасную пьеску; и, наконец, два маленькие стихотворения, подписанные буквою М. и отличающиеся художественностию формы, напоминающей подражания древним Пушкина{19}. Выписываем лучшее из них – «Сон»:

Когда ложится тень прозрачными клубамиНа нивы спелые, покрытые скирдами,На синие леса, на влажный злак лугов,Когда над озером белеет столп паровИ в редком тростнике, медлительно качаясь,Сном чутким лебедь спит, на влаге отражаясь,Иду я под родной соломенный мой кров,Раскинутый в тени акаций и дубов,И там, с улыбкой на устах своих приветных,В венце из ярких звезд и маков темноцветных,И с грудью белою под черной кисеей,Богиня мирная, являясь предо мной,Сияньем палевым главу мне обливаетИ очи тихою рукою закрывает,И, кудри подобрав, главой склонясь ко мне,Лобзает мне уста и очи в тишине.

Издание «Одесского альманаха» очень красиво. Печать делает честь провинциальной типографии; только бумага не совсем ей соответствует. Две виньеты и шесть картинок, прекрасно сделанных, составляют важное украшение книжки. Сверх того, к ней приложены ноты на песню Кольцова «Если встречусь с тобой», музыка г. Глинки.

Сноски

1

Другое имя муз.

2

Жалею, – конечно, и читатели «Аонид» будут жалеть вместе со мною – что любезный мой Д – в, который издал приятные свои стихотворения под именем «И мои безделки», не прислал мне ничего для сей первой книжки.

3

в восьмую долю листа (лат.). – Ред.

Комментарии

1

В эпоху Белинского первыми отечественными альманахами считали издания Карамзина: «Аглаю» (кн. 1–2, 1794–1795) и «Аониды» (кн. 1–3, 1796–1799). Однако ранее, в 1771 г., вышел альманах «Российский Парнас», изданный Херасковым.

2

Критик здесь не точен, так как до «Полярной звезды» издавались альманахи «Свиток муз» (кн. 1–2, 1802–1803), «Маленький летучий альманах на 1819 год» и др.

3

Альманах «Полярная звезда» (кн. 1–3, 1823–1825), издававшийся Рылеевым и Бестужевым, наиболее четко выражал общественно-литературную программу декабризма. На его страницах публиковались также произведения Пушкина, Грибоедова, Жуковского, Баратынского, Вяземского, Дельвига, Хомякова и других. Подробную характеристику «Полярной звезды» см. в статье и комментариях В. А. Архипова, Я. Л. Левкович и В. Г. Базанова в кн.: «Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым». М. – Л., Изд-во АН СССР, 1960, с. 803–982.

4

Альманах «Северные цветы» (кн. 1–8, 1825–1831), редактором которого до 1831 г. являлся Дельвиг (он же с 1827 г. был его издателем), в известном смысле служил трибуной писателям пушкинского круга. Пушкин опубликовал здесь отрывки из «Евгения Онегина», «Бориса Годунова», целиком «Графа Нулина» и др. В «Северных цветах» сотрудничали Баратынский, Жуковский, В. Ф. Одоевский, О. М. Сомов (фактический соредактор альманаха) и др. Последний том альманаха издал Пушкин в пользу семьи скончавшегося в 1831 г. Дельвига.