Рассказы темной Вселенной - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

них облизать меня с ног до головы своим нежным розовым язычком. О, горе мне!

Как же я дурак сразу не догадался! Это ж была проверка. Последняя проверка на святость… Молчи, молчи старый дурак. Сожми свою беззубую челюсть покрепче и молчи! О-о, теперь то я знаю, почему после последнего омовения некоторых святых старцев отправляли не к звёздам, а обратно домой.

В мою заплечную сумку принцессы положили лепешек, вяленого мяса, немного фруктов и сладкую воду «Ху», которая придает много сил и энергии. Ведь путь мой долог! Ох, как долог.

Интересно, а сами проверяльщицы знают, что они — проверяльщицы? Навряд ли. Смотри, как хихикают и искренне завидуют мне. Всеми святыми клянусь, завидуют. Да не знают они ничего! Совет разве скажет чего-нибудь простым смертным. На то он и Совет — высшая инстанция на пути к богу.

А сандалии я сниму потом. Негоже с грязными пятками лететь в гости к предкам. Что те обо мне подумают, ежели я к ним с немытыми ногами?

Но вот я готов. Меня выводят из бани под белы рученьки небесные принцессы. Их лица уже серьёзны — на них смотрят люди, на них смотрит Совет.

На улице повисает благоговейная тишина. Ещё минуту назад, уставший от ожидания народ переговаривался, шумел, лузгал орешки, грыз копченые уши домашнего скота и покрикивал на распоясавшихся детей. И вдруг всё затихло, смолкло. Неровный трепет разнесся по рядам. Толпа сегодня необычайно красива!

Народу кажется собралось целое море. Целое море людей в белых одеждах. Такого я не видел никогда. Слева на постаменте граждане в синих костюмах. Это Совет. А в первых рядах — люди в красном. Это моя многочисленная родня. Я уж всех и не упомню. А где же мой любимый внучок Хонг? Хонг — это его имя. Его назвали в честь меня. Он родился, когда меня уже готовили в святые старцы. А-а, вон он, плачет от гордости и счастья за меня, за своего деда. Родной!

«Не плачь, сынок!» — хочу сказать я ему.

Да где уж там! Остальные люди тоже не сдерживают слезы радости. А бабы, так те и вовсе заголосили. Тьфу на них, на этих проклятущих баб! Мне ужасно захотелось проклясть их всех и сразу, весь их поганый род. Собрать в один кулак и утопить в водопаде. Но… предварительно раздеть, облапать каждую и наслаждаться, наслаждаться, смотреть, как она мучается от оргазма, а потом захлебывается в бурной воде.

«Пошли нафиг!» — хочу крикнуть я принцессам, поддерживающим меня за локти.

Но тут же умоляю сам себя: молчи, молчи! Нет, я не старый выживший из ума трухлявый гриб. Врешь, не возьмешь!

Но где там! Злые дьявольские уже огоньки блуждают в моих глазах, впрочем, как и у всех выживших из ума маразматиков. Видел я себя в такие минуты в зеркале. Я ужасен! А они? Ух, слава богу, празднично мыслящий народ ничего и не приметил в моих глазах. Хи-хи-хи! А вдруг я не стану звездой, а просто сдохну? Не, не… Ты чё, пацан! Мы ещё повоюем.

От толпы отделилась стайка женщин и идёт сюда. Правнучки. Ах вы, внученьки мои. Они идут ко мне с цветами. Надо ж их принять в свои объятия. В смысле, цветы принять, а не внучек. Внучек принять нельзя. Тьфу ты! Они лезут все ко мне со своими поцелуями, прикасаются слюнявыми ртами. Одна, вторая, третья… тридцать пятая, пятьдесят вторая… Сбился со счету. Боже ж ты мой, сколько их у меня! Нет, внуков я уже не выдержу. Не пе-ре-жи-ву…

— Господин Хонг, господин Хонг! Вам лучше? Очнитесь! — перед глазами плавает фельдшерица в белом, как молоко, халате.

— Будь ты проклята! — шепчу я ей и закрываю глаза.

Меня откачивают, силком ставят на ноги. Совет решает, что всё в порядке, со мной просто приключился галлюциногенный бред, и можно продолжать церемонию.

С этого момента я уже ничего не помню. Меня держат под руки четыре мои банщицы-парикмахерши. А перед глазами всё плы-плы-вёт…

Очнулся я уже в грузовике. Огляделся исподтишка. Сижу рядом с водителем и почетным членом Совета, который пытается напоить меня горячим чаем. Он елейным голосом рассказывает, как они — весь народ, вся страна, будут помнить своего Хонга и почитать его. Меня, значит. На моих коленях колыхается сума с провизией. Она моя, её никому трогать нельзя. Тяжелая. Бедрам, высохшим от жизни, больно. Я хочу убрать мешок с колен, выкинуть его в открытое окошко в то, что рядом с водителем.

«Сиди! Сиди тихо, старый болван», — шепчу я себе беззвучно.

Но новая волна беспокойства уже захлестывает меня. Ну уж с этой волной бороться я не в силах:

— Где, где Хонг? — кричу я на всю кабину и начинаю метаться из стороны в сторону. — Я не попрощался с Хонгом, выпустите меня!

Глаза у представителя власти сжались в узкую полоску, рот искривился, и даже благовония, которыми он пропитал свой синий мундир, стали медленно улетучиваться от него и перетекать в рот водителя.

— Хонг? — весело переспросил разодетый в народном стиле водитель. — Хонг сон Донг, ваш правнук? Он едет вместе с нами в шестой машине, не переживайте господин Хонг!

— Правда? — мои старческие губы затряслись от радости, тремор рук усилился, я больше не смог держать в руках кружку с чаем.

Советник забрал у меня кружку и успокоился: «Старик звал не сам себя, а какого-то другого Хонга», — рот у представителя власти выровнялся, желто-карие глаза снова округлились, а запах одеколона стал медленно вытекать изо рта водителя и усаживаться на своё прежнее место — на синий фирменный пиджак.

Вереница из 12 бронированных машин благополучно преодолела жилую зону, дикую зону и теперь медленно перемалывала массивными колёсами хрустящий шлак и вулканический пепел. Темная пустынная пустота. Смотреть в окно скучно. Ехать, поди, ещё целый год. Я засыпаю. А то! В моем чае наверняка было снотворное. Так положено. Стар и мал такие расстояния так запросто не переживут. Уж и не помню через сколько часов я проснулся. Но был напоен, накормлен, выведен до ветру, усажен на прежнее место, и снова сражен долгим принудительным сном.

Я открыл глаза уже стоя у края зыбкой пропасти, гудящей монотонную песнь ветров. Вереница военных отделяла меня от моих же ближайших родственников. Совсем не страшно. Я осторожно заглянул вниз. Внизу светло, а впереди пустота, но светлая пустота, добрая, зовущая. Вверху тоже светло. День. Хорошо. Как же тут хорошо! Как хочется прыгнуть. Я никогда тут не был.