Моё сводное наваждение - Наталья Семенова

class="p1">— Посмотрите на него, — саркастично замечает мама. — Вышел встречать дочь, как примерный и любящий отец. И неважно, что почти все семнадцать лет ее жизни ему не было дела до нее.

Вот тут я не могу согласиться с ней, ведь это как раз она запрещала ему со мной видеться, но, разумеется, я молчу.

Машина останавливается на подъезде к дому, и мы с мамой выбираемся из салона.

— Здравствуй, Эвелина, — мужчина, мой отец, приветствует маму широкой улыбкой. Мне он, так же улыбаясь, кивает: — Любовь, добро пожаловать в твой новый дом.

Я разглядываю его отливающие медью на солнце волосы и щетину на подбородке и отчего-то озадачиваюсь: он, как и мама, будет звать меня исключительно полным именем? Кстати, я нередко замечала в мамином взгляде на меня подобие тоски от того, что внешностью я пошла в отца, а не в нее. Те же рыжие волосы, глубокого синего цвета глаза и полные четко очерченные губы. Правда, непонятно в кого я такая маленькая, потому что оба мои родители отличаются высоким ростом. Наверное, в неизвестного дедушку по маминой линии.

— Здравствуй, Андрей, — холодно отвечает мама, высокомерным взглядом окидывая фигуры женщины и мальчика, стоящих у главных дверей. — Что же твоя драгоценная жена не подошла поздороваться с матерью твоей родной дочери?

— Разве ты не зайдешь в дом, Эвелина? — деланно удивляется мужчина. — Не проверишь, достаточно ли просторна и светла комната нашей дочери?

Мне почему-то хочется улыбнуться от того, что отец откровенно насмехается над мамой. Очевидно, не мне одной пришлось по нескольку раз выслушивать все ее условия. Ловлю взгляд мужчины и вижу, как он, незаметно для мамы, быстро мне подмигивает. Непослушная улыбка все же вырывается на волю, но я тут же ее прячу.

— У меня нет времени. И я все же рассчитываю на то, что в свои года ты научился держать слово. Детка, — это уже мне, — дай мне тебя обнять на прощание.

Странно, но именно сейчас, находясь в кольце маминых рук, я вдруг понимаю, что перестала нервничать. Совсем.

Но вот надолго ли?

Мама почему-то не выпускает меня из объятий до тех самых пор, пока последняя коробка не выгружается из багажника машины. Вот тогда она, мазнув по моей щеке губами с дорогой помадой и открыв заднюю дверцу, напутствует напоследок:

— Будь умницей, милая. Не делай того, что я бы не одобрила. Я обязательно навещу тебя на новый год и буду очень по тебе скучать. Помни о своих занятиях балетом, хорошо питайся и почаще бывай на свежем воздухе. — Тут она с некоторым презрением оглядывает территорию и замечает: — Благо места тут предостаточно для прогулок.

На мои плечи неожиданно ложатся теплые ладони папы, его пальцы ободряюще сжимаются, а над головой звучит его слегка насмешливый голос:

— Мы не пропадем, Эвелина.

Мама мерит его надменным взглядом и забирается в машину:

— Я позвоню тебе, детка, как только мой самолет сядет в аэропорту.

— Буду ждать, — успеваю я откликнуться, прежде чем машина срывается с места.

Уехала.

Это не первая наша разлука, но тогда они были короче, а со мной нехотя возилась бабушка. В смысле, мы жили в одном доме, но каждая занималась своими делами.

Как будет проходить эта разлука с мамой, я не имею ни малейшего представления. Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу.

Мужчина убирает руки с моих плеч и ловит мой взгляд:

— Пойдем. Никита с нетерпением ждал встречи с тобой. Сдается мне, он заранее проникся любовью к своей старшей сестре. И если тебя не затруднит, будь с ним потерпеливей. Так вышло, что они с Мироном по сей день ищут общий язык.

Последнее предложение мужчина произнес с какой-то усталостью и обреченностью. Или недовольством? Впрочем, у меня еще будет время разобраться в отношениях людей, с которыми я вынуждена жить.

— Конечно, — говорю я, чтобы не казаться невежливой.

Отец знакомит меня со своими женой и сыном. Меня вновь охватывают волнение и робость. Кажется, Никиту тоже. Галина же, напротив, вся светится радушием и даже делает попытку меня приветливо обнять. Впрочем, заканчивается этот жест моими неловкими движениями и глухим «спасибо». Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.

Мы проходим в огромный холл с широкой бетонной лестницей, покрытой коврами, посередине, и я вдруг отчетливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей, и абсолютное одиночество кажется спасением.

— Я покажу тебе твою комнату, — предлагает мужчина и приглашает взмахом руки в сторону лестницы.

— Я с вами! — невысоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.

Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; легкие занавески в пол, что обрамляют выход на нее, колышутся от легкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе под одежду, кресла, туалетный столик, рабочий стол... И, кажется, та дверь ведет в собственную ванную комнату. Столько всего... И я опять не знаю, как к этому относиться.

— Люба, тебе нравится твоя комната? — осторожно интересуется Никита.

— Очень, — выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.

Нутро все еще грызет желание остаться одной.

— Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдем поныряем в бассейне? — предлагает мужчина сыну, вновь быстро мне подмигивая.

Неужели у меня на лице все написано? Мне мгновенно становится неловко, и я чувствую, как все сильнее горят щеки.

— Да! — радуется мальчик. — И Любу возьмем с собой! Люба, ты же пойдешь с нами?

— Я...

— Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы еще успеете нарезвиться в бассейне.

Плечики Никиты слегка поникают, но он все равно мне улыбается:

— Отдыхай. Но только недолго — я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!

— Хорошо, — улыбаюсь я, вдруг искренне желая посмотреть на эту самую железную дорогу.

Никита, удовлетворенно кивнув, выбегает из комнаты, а отец, прежде чем отправится вслед за ним, предлагает:

— Спускайся вниз, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, — подмигивает он напоследок.

Я киваю и, наконец, остаюсь одна. Еще раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на ее краешке, сворачиваясь клубком.

Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать.