Странница - Тамара Воронина

Они не спешили. Мужчины во время привалов. когда надоедало отдыхать, устраивали тренировки на палках, и бедный шут периодически потирал бока: доставалось от Маркуса. Маркус и Лену хотел поучить, но тут шуту пришла в голову гениальная мысль, и с тех пор они оба старательно обучали Лену владеть кинжалом. Тоже на примере палки. Просто на всякий случай. Их даже не смущала полная необучаемость Лены, смеялись, поддразнивали, но тренировок не прекращали. Кроме того в какой-то деревне шут купил у кузнеца пару небольших метательных ножей и старался, чтоб Лена научилась попадать в дерево хотя бы с трех метров, и желательно не рукояткой.

Какое удовольствие, граничащее с умилением, чувствовала Лена, глядя вокруг себя… Природа была по-настоящему девственной. Стоял, наверное, июль — буйство цветов, таких разных, ярких, одуряюще пахнущих, и то шут, то Маркус обязательно срывали для нее несколько, так что черное платье Странницы было непременно украшено каким-то ярким цветком, а шут еще умудрялся вплетать ей в волосы цветы так, что они не падали. Крестьян это приводило в состояние, граничащее с эйфорией. Почему? Неужели все Странницы настолько нейтральны, что даже цветочек к платью приколоть не могут? В одной деревне, большой и такой… справной, с чистыми улицами, по которым не бродили свиньи, к ним подошел жутковатого вида мрачный мужик, заросший волосьями и бородой — ну чисто снежный человек, долго смотрел на Лену, потом покопался где-то в недрах огромных карманов и протянул ей вырезанную из дерева фигурку лисы, да такую чудную, что Лена ахнула от восторга. Мужик хмыкнул, гукнул и ушел. Оказалось, местный бирюк, то ли глухонемой, то ли прикидывающийся, то ли колдун, то ли нет, но в общем, боялись его страшно, так даже он Светлую признал. В этой деревне Маркус разжился бутылью медовухи — Светлой предлагать было совестно, а мужчинам — в самый раз, и на следующей ночевке в чистом поле они этой медовухи нажрались так, что даже испугали бедного щенка. Лене хватило одной кружки, а шут и Маркус допили остальное, чтоб большую и тяжелую бутылку за собой не таскать… Напиток был вкусный и обманчиво легкий, но Лену с этой кружки повело так, что она смутно помнила, кто ее спать укладывал и одеялом укутывал. Мужчины этого не помнили тоже… Маркус даже предположил, что сделать это мог единственный трезвый — то есть пес.

Гару вымахал со здоровенную дворнягу, но Лена понимала, что у него еще все впереди, что он еще щенок, которому и полугода не сравнялось. Он иногда уставал от путешествия и начинал отчаянно рыдать, так что шуту пришлось сплести для него этакую корзинищу, и ехали весело: Лена с шутом, а Маркус — с собакой. Правда, мужчины его не баловали и Лене не давали. Они точно знали, когда он действительно устал или действительно проголодался. Ел он все. То есть вообще. Как-то они напекли картошки в золе: Гару раскопал и сожрал больше половины. При этом он картошку остудил вполне по-человечески — покатал лапами по траве. Сколько было земляники — сказать страшно. Поляны краснели. Гару лопал и землянику. И мышей, если они опрометчиво ему попадались. И птиц. Однажды поймал кролика, очень удивился, но тоже слопал.

Пожалуй, Лена была прозаично счастлива. Одинокие Пути Странниц ее привлекали мало… то есть совсем не привлекали. Что за радость — топать одной по дорогам? Не страшно — при местном-то уважении, переходящем в поклонение. Но ведь скучно же! Одиноко. Лена раньше любила побыть одна, закрыть двери, шторы поплотнее задернуть, а последний год ее от этой привычки отучил. В палатке их всегда было трое. В доме у нее была своя комната, но в ней неизменно ночевал и шут. То же самое и в Сайбе. И что удивительно, уединяться не тянуло. Даже Маркус, не говоря уж о шуте, ей никогда не мешал. Если от настроения Странниц так много зависит, как говорят, этот год должен быть в Сайбии очень удачным, подумала однажды Лена. Они сидели у костра, уже молчали, шут обнимал ее за плечи не столько для тепла, сколько для уюта, Маркус думал о чем-то своем, Гару не отводил взгляда от огня, и его глаза светились. Лене было так хорошо, что она даже, наверное, согласилась бы умереть здесь и сейчас с этим ощущением полной гармонии.

— Знаешь, — вдруг произнес Маркус, — а та Странница меня с собой звала.

— То есть? — не поняла Лена.

— Сказала, что если я хочу, то могу пойти с ней. По Пути.

— Разве ты не об этом мечтал? — поинтересовался шут. Маркус кивнул:

— Мечтал. Об этом.

— А чего ж не пошел? Мечтать перестал?

— Не знаю. Не перестал. Четко понял: не хочу я с ней идти. И ни с какой другой. А вот с этой: хоть в соседнюю деревню, хоть в другой мир, хоть в палатку Лиасса. Делиена, как думаешь, это судьба?

— Или любовь, — хихикнул шут. Лена щелкнула его по носу, а Маркус не обиделся:

— Нет, любовь — это у тебя. Что-то другое. То есть ты мне нравишься, конечно, Делиена, только это не главное. Может, дело в том, что я тебе нужен?

— Нужен, — согласилась Лена. — Очень даже. А про судьбу меня не спрашивай. Не знаю. У нас принято было провозглашать, что судьбу каждый делает сам…

— Конечно, сам, — удивился Маркус. — Судьба только предоставляет возможность, а мы уж решаем, что делать. Я мог тебя с площади уволочь силой, а не шута спасать, мог вообще к тебе не привязываться… Вообще в любой момент мог уйти. Так ведь не хочу. Суждено мне еще раз по Пути пройти, не суждено — уже неважно, наверное. Только тебя я уже не оставлю. То есть вас обоих. Пропадете без меня.

— С голоду помрем, — кивнул шут с самым серьезным видом.

Вскочил и заворчал Гару, озадаченно оглядываясь по сторонам, напряженно вслушался в ночную тишину шут и ахнул:

— Оборотни!

Взлетел Маркус, и обнаженный меч уже был в его руке. Шут без разговоров метнул нож в темноту — раздался чей-то взвизг, мелькнула когтистая лапа…

А дальше Лена уже вообще ничего не соображала. Костер разгонял тьму на очень небольшое расстояние, поэтому четко она видела только шута и Маркуса, сражавшихся с невнятными бесформенными тенями. Сама она на всякий случай вытащила из огня пылающую ветку и повернулась к костру спиной. Удержать Гару, рвавшегося в бой, не удалось…

Пожалуй, Лена ничего и не запомнила. Просто в какой-то момент вдруг стало тихо… Мужчины перевели дух и тут же начали раскладывать небольшие костерки по периметру, на каждый Маркус плескал из маленькой фляжки, и Лена потом уже поняла, что костерки, несмотря на малое количество веток, не гасли до рассвета. И уже только потом, без сил попадав на землю, начали считать раны и товарищей. Товарищи были все на месте. Раны тоже были у всех. У шута было прокушено предплечье, у Маркуса имелась рваная рана на ляжке, Гару с чавканьем зализывал лапу и никому не давал посмотреть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});