Подростки - Михаил Коршунов

— Немедленно иди.

— Эй ты, звезда на крыше! — кричит из смотровой канавы Димка Дробиз. — Загляни к нам на уикэнд!

Лучковский спускается с крыши. Идет внутрь электровоза вслед за Тосей.

— Твое место здесь, — показывает Тося на высоковольтные камеры. — Очисть от пыли.

Лучковский медленно почесывает затылок.

— Без прекрасного я тоже ржавею.

— Давай-давай, не то гульдены заржавеют.

Лучковский опять почесывает затылок, вздыхает. На лице мука-мученическая. Но если заржавеют гульдены — плохо.

— Эй! — кричит он в смотровую канаву. — Дайте сигареты энд спички!

Когда Тося вернулся в переднюю кабину электровоза, его окликнул мастер их группы Виктор Данилович Скудатин. Он ведет, их с первого курса. Постоянный руководитель.

— До обеда группа в депо, — сказал Скудатин, — потом пойдете в училище.

— Я знаю, — сказал Тося.

Скудатин сел в кресло машиниста. Тося стоял рядом. Впереди — пустое депо, ворота депо открыты и виднеются рельсы, уходящие в снежную даль, где метет поземку ветер.

Когда работа по электровозу будет закончена и его примет комиссия, электровоз выведут за ворота.

Ваня Карпухин убрал лестницу. Выдернул из башмаков брюки. Прошел Лучковский к воротам. Быстрой и как будто деловой походкой. Притворство — решил пофилонить за воротами с сигаретой.

— Он исправил двойку по химии? — спросил Виктор Данилович Тосю.

— Нет еще.

Виктор Данилович кивнул.

— Задержать его?

— Пусть идет.

У ворот, громко взревев, остановился грузовик. Номера на нем не было: грузовик списан и работает только на территории депо. Подвозит детали, необходимые для ремонта локомотивов.

К грузовику проворно направился старик с сутулыми плечами, но плотный и вместе с шофером начал выгружать тормозные колодки. Лучковский поравнялся со стариком. Старик что-то ему сказал. Лучковский, очевидно, вынужден был задержаться. Старик передал ему колодку. Лучковский принял ее и положил на землю. Потом получил следующую.

— У Лиханова не вывернется, — сказал Виктор Данилович, — пока не разгрузит машину.

— Да, — улыбнулся Тося.

Старик Лиханов знаменитая личность. Ему семьдесят три года. На территории депо старик — хозяин, и притом деспотичный. Во дворе депо лежит паровозный котел, воспоминание о далекой молодости старика. Теперь он пытается к чему-нибудь этот котел приспособить. Котел его собственность. Его забава. Но никто не смеет вслух сказать, что забава. Боятся. Лучковский, после разгрузки и складывания колодок, наверное, будет мобилизован еще и на котел.

С крыши спустился Шмелев, закончил работу. Шмелев величайший насмешник в училище. Но лучше его нет крышевика. Многие боятся прикоснуться к контактному проводу, даже если горит зеленый разрешающий сигнал, висит изолирующая штанга и закрыта на замок рукоятка включения напряжения на провод. Все равно боятся.

Очень не любит вылезать на крышу Ваня Карпухин. Он не доверяет электричеству. На втором курсе Ваня пальцами попал на ток. Он закричал, и все перепугались. А Ваня шептал побелевшими губами, что побывал под напряжением. Его трясло. Прибежавший на шум Виктор Данилович положил на клеммы прибора свои пальцы и продемонстрировал Ване, что ток ерундовый, комариный. Почти всех ребят потом не один раз кусало комариным током.

Шмелев, спустившись с электровоза, сказал:

— Крыша на высоте! Проверяйте, мастер. Ключ и ромашка!

Виктор Данилович кивнул. Шмелева проверять не надо. Гаечный ключ и ромашка — плакат в училище, на котором написано: «Соблюдай культуру в труде!»

А Ваня Карпухин остатками красной краски выкрасил пожарное ведро, тоже инвентарь электровоза. Ведро висело, как гроздь спелой рябины.

Электровоз был готов к сдаче комиссии.

Ребята сняли халаты и джинсы, помылись под душем, надели училищную форму. Теперь их не сразу отличишь среди профессиональных железнодорожников. Только Ваня Карпухин выглядит школьником.

Пришел и старик Лиханов. Привел Лучковского. Старик надоедал ребятам, следил, чтобы не трогали новый инструмент, «не скрали», без конца объяснял, как пользоваться гайковертом, заваривать трещины, зачищать швы, паять провода. Шмелев однажды с ним схлестнулся не на жизнь, а на смерть.

— Да замолчи ты, старческий организм!

Старик ударил его в грудь с такой силой, что Шмелев отлетел и трахнулся спиной о выпрессовочный аппарат, с помощью которого из буксы вышибают подшипники. Шмелев чуть не вышиб из буксы подшипник. Он даже не мог сам подняться, и его подняли ребята. Выстроились перед Лихановым грозной стенкой. Чем бы тогда все это кончилось — неизвестно. Подоспел Скудатин.

— Никита Евдокимович…

— Отойди, Витька… — Старик сжимал большие костистые кулаки. — И тебе дышалку набок сверну.

— Никита Евдокимович, ты в своем уме?! Успокойся!

— Я спокоен. — Он сплюнул, мрачно усмехаясь. — Одного заземлил и еще парочку заземлю. У меня своя на них педагогика.

Сегодня по этой педагогике таскал тормозные колодки Лучковский.

Дежурный снял замок с рукоятки разъединителя контактного провода, снял изолирующую штангу. Прозвенел звонок, вспыхнула красная лампа. Дежурный включил высокое напряжение.

Электровоз медленно выехал из депо и остановился. Теперь он был виден отовсюду. Что-то в него перешло от ребят, от их юной заносчивости. Может быть, так казалось оттого, что Ваня Карпухин навел лоск на электровозе, подновил красные полосы.

Комиссия приступила к осмотру. Старик Лиханов опять был в первых рядах: он принимал машину. Каждый подозрительный бугорок колупал своим крепким пальцем, будто когтем, присматривался, принюхивался. Отходил от машины и смотрел на нее издали, хмурясь, тяжело сопя.

— Бугай… — сказал негромко Лучковский. — Скобарь.

Группа направлялась в училище. Шли железнодорожным участком. Федя Балин, спокойный, сосредоточенный, руки вдавил в карманы пальто, Ефимочкин что-то торопливо рассказывал Феде, а Федя только молча кивал; Дима Дробиз и Шмелев оживленно переговаривались. Где Шмелев и Дробиз, тишины не будет. Там одно слово цепляется за другое, и чем одно слово громче и смешнее другого, тем считается полновеснее и необходимее, а все остальное — отработанный пар. Лучковский молча плелся сзади.

Тося наблюдал за Лучковским и улыбался. Старик Лиханов своей педагогикой иногда умеет воздействовать. Никаких при этом лишних слов. А результат самый положительный. Если бы и на Скудатина вот так воздействовать! В прежние годы Виктор Данилович постоянно был с ребятами, начиная с утренней линейки и кончая последним уроком. Теперь все реже они чувствовали, что мастер — их главный и верный друг. Не занимался группой: торопливый он, невнимательный, равнодушный. А скоро группа ЭЛ-16 кончает училище, уходит навсегда.

— Ищите женщину, — говорил Шмелев. — Такая селявилия!

Но ребятам на эту тему шутить не хотелось.

Когда вышли на свою «училищную» улицу, увидели — застрял трамвай: дуга попала на участок без тока. Молоденькая девушка-вагоновожатая пыталась ломиком для перевода стрелок сдвинуть трамвай с места. Она подсовывала ломик под колеса, напрягалась изо всех сил, толкала, наваливалась на трамвай тоненьким плечом.

Девушка была одна. Трамвай только что отошел от конечной остановки пустой, без пассажиров. Девушка была в куртке, в теплых спортивных брюках и без шапки. Рыжие волосы перетянуты аптечной резинкой.

— Контора, вперед! — крикнул Шмелев и первым побежал к трамваю.

За ним устремились все ребята, громко и неразборчиво шлепая башмаками по весеннему талому снегу. Окружили девушку.

— Разрешите ваш инструмент, — сказал Виталий Ефимочкин.

Девушка отдала ломик, но при этом даже бровью не повела в сторону Ефимочкина.

— Перед вами корифеи своего дела, — тут же вступил в разговор Дима Дробиз.

— Я вижу, — просто ответила девушка.

На Диме Дробизе была великолепная форменная фуражка. Лучшая фуражка в училище.

Ефимочкин разглядывал девушку. Она ему сразу понравилась, рыжая. Понравилась ее подчеркнутая независимость. Она не просто отдала ломик, а сделала одолжение, что отдала.

— Приходите к нам в училище на ансамбль «Экспресс», — сказал Ефимочкин.

— Или — «Непьющие гитары», — добавил Шмелев.

— Вы бы трамваем занялись, корифеи, — сказала девушка.

— Пущай стоит.

— Инспектор идет.

— Пущай идет, — сказал Дробиз.

К трамваю, с перекрестка, направлялся инспектор ГАИ.

Ребята окружили трамвай. Пока ребята переговаривались с девушкой, Балин молча вынул из рук Ефимочкина ломик и подсунул его под колеса.

— Три! Четыре! Шесть! Взяли! — крикнул Дробиз, придерживая одной рукой фуражку, чтобы она не упала в грязь.