Странный новый мир - Самат Айдосович Сейтимбетов

утратившая часть своего очарования, - но все же, давайте убедимся. Поднимитесь и посмотрите в зеркало.

— Какое еще зеркало? – спросил Михаил, все же поднимаясь.

На нем была какая-то больничная пижама, странно мягкая и удобная. Таня изящно повела рукой и стекло вдруг превратилось в зеркало, в котором отразился сам Михаил. Слегка вытянутое лицо и крупноватые зубы, что в сочетании с фамилией, только удваивало количество шуток на лошадиные темы. Теперь черты лица словно заострились и ввалились внутрь, но вот короткая прическа ничуть не удлинилась, и щетина отсутствовала. Переломанный в детстве нос, шрам в левой части лба – привет из детства, крупноватые уши, карие глаза.

Он никогда не был амбалом, так, крепыш ростом выше среднего, но и это все сейчас куда-то делось, он словно усох и мышцы… атрофировались? Сколько он пролежал где-то там? В горле пересохло, в животе что-то крутило, и он спросил хрипло:

— Нельзя ли стакан воды?

— Один стакан воды, - раздался приятный женский голос за спиной.

Своей приятностью и женственностью он так напомнил Михаилу тот голос с потолка в бункере, что Лошадкин невольно подпрыгнул на месте, разворачиваясь в прыжке. Неужели он еще не покинул бункера? Все это галлюцинации? Или бункер что-то там включил, какие-то современные системы и морочит ему голову?

— Очень интересная реакция, - заметила Таня, опять двигая пальцами. – Все источники уверяют, что в подобных системах использовалось оповещение женским голосом, но похоже, вас он не успокоил, да, Михаил?

Она протянула ему невесть откуда взявшийся стакан воды, а Михаил посмотрел на нее, ощущая, как в крови вскипает ярость и одновременно с этим ощущая тошноту и легкую слабость. Вода отравлена?

— Можете смело пить, - заметила Таня, - это обычная вода, просто созданная прямо на месте. Расход кредитов и энергии на ее создание и все вокруг – за счет центра здоровья, на этот счет можете не переживать.

— Сколько? – спросил Михаил, держа стакан в руке.

Тот приятно холодил, словно его только что достали из холодильника.

— Сколько я пролежал в коме? – расширил он вопрос.

— В коме? О нет, - слегка улыбнулась Таня, снова демонстрируя белые зубы. – Вы находились в криокамере, Михаил, экспериментальной, едва не убившей вас, но в то же время, спасшей вам жизнь. Вижу, вы уже догадались, что прошло немало времени, и надо заметить, среди наблюдающей за нами комиссии были сторонники растягивания процесса, поэтому мы и воссоздали обстановку больничной палаты вашего времени.

Вашего времени! Михаил словно врезался во что-то лбом, в голове все поплыло. Он машинально осушил стакан залпом и чуть дернул головой, присел обратно на кровать. Все слова о больничных палатах и любви к Тане испарились, словно и не было. Наблюдающая комиссия! Михаил опять дернул головой, но так и не обнаружил камер.

— Но я придерживаюсь политики правды и…

— Сколько? – перебил ее Михаил.

— Сейчас две тысячи сто двадцать шестой год новой эры или от рождества христова, - ответила Таня, глядя на него с какой-то странной теплотой и сочувствием. – Обрывки информации о вас из уцелевших после войн информационных архивов уверяют, что вы не отличались особой набожностью, но если это важно, то я могу сообщить год по другим календарям.

— Не надо, - ответил Михаил, ощущая, как голова идет кругом.

Почти сто лет! Войны?! Но как? Почему? Уцелевшие архивы?!

— Так вы знали, кто я?! – почти взвился он, но вскакивать не стал – голова кружилась.

— Рекомендуется принять успокоительное и снотворное, а также немного отдохнуть, - сообщила кровать.

— В жо… к черту отдых! – вспылил Михаил. – Я и без того проспал почти сто лет!

— Учащенный пульс, усиленное сердцебиение, - Таня повела рукой и кровать заткнулась. – Да, Михаил, мы с определенной долей уверенности предполагали, кто вы, но не знали наверняка. Записи о том бункере, в котором вас нашли, отсутствовали. Конечно, многое оказалось уничтожено в пламени войн, но мы предполагаем, что записи отсутствовали изначально, это верно?

— Я сам не знаю наверняка, - убито отозвался Михаил, - но скорее всего. Нет записей – нет координат для удара, и мы всегда ездили на подобные объекты анонимно.

Таня зависла на секунду, похоже сверялась с сетью, и Михаил вдруг осознал, что на ней и нет ничего. Нет, одежда присутствовала, хотя и не слишком скрывала такое крепкое и ладное тело, словно вылепленное лучшими пластическими хирургами, но отсутствовали компьютер, монитор, модемы, всякие гаджеты, даже смартфона не наблюдалось.

— Мы поехали туда, - и он назвал дату, - нас было шестеро.

— Да, дата сходится, - кивнула Таня, - гипотеза подтверждена. Вы отправились туда в день начала Третьей Мировой, и остальные ваши товарищи…

Да какие нахрен товарищи, сердито подумал Михаил, ведь он и не знал там никого, кроме Степана, но говорить об этом вслух не стал.

— … оказались нейтрализованы системой управления бункером, и в конечном итоге умерли там. Если наши предположения верны, они успели повредить систему управления, но не до конца, и та отключилась не сразу, а лишь десятки лет спустя. По оценкам наших специалистов, бункер был спроектирован для автономного проживания в нем в течение ста пятидесяти лет, но вышло так, что жильцов в нем не оказалось, кроме вас, Михаил.

— Умерли?

— Система управления сочла их врагами, у них не было ни кодов, ни ключей, - в голосе Тани слышалась какая-то странная печаль, словно она сочувствовала погибшим, которых никогда не знала.

— И что было потом? – вырвалось у Михаила.

Следовало отложить все и отдохнуть, переварить новости, но его словно что-то толкало изнутри: спросить, узнать правду.

— Бункер не успели оборудовать оружием и он отсутствовал в записях и скорее всего именно поэтому не стал мишенью для ударов, которые обменялись в ходе начала Третьей Мировой, - ответила Таня. – Она оказалась разрушительной и мир, каким вы его знали, Михаил, рухнул и распался, но добила его уже Четвертая Мировая, которую, к счастью, не успели довести до конца, до окончательного истребления всего живого.

— А как же ядерная зима? – спросил он растерянно.

Почти сто лет. Две мировые войны, окончательное истребление всего живого? Живого! Все, кого он знал, умерли, родители, дети… ладно, детей у него не было, в свои тридцать он так и не женился, хотя и сожительствовал с рядом женщин. Алена! Коллеги по