Казус Стейси Спаркс (СИ) - Редж Виола

Я знала, что рано или поздно полоса неудач закончится. Мой неполноценный дар обязательно проявится, и я найду возможность сбежать. Может быть, ненависть не самое лучшее чувство, но зато самое сильное – точно. И она нужна мне, чтобы быть в форме, когда подвернется случай.

Удача сработала в этот раз странным образом: Хольт с большим удивлением сообщила мне, что приехал мой адвокат.

Я уже говорила, что никто никогда не навещал других заключенных, а уж визит адвоката и вовсе казался ей невообразимым событием.

– У вас полчаса, - сказала надзирательница, оставив нас в пустой столовой.

– Ну, фроляйн Спаркс, поздравляю, - с воодушевлением начал герр Лишвиц, едва дверь за ней закрылась. - Ваше дело будет пересмотрено, я подал кассационную жалобу в каңцелярию Первого Советника, и ответ положительный!

В это время он выкладывал из своего пухлого портфеля упоительно пахнущие свертки. В одном явно было мясо, в другом что-то напoдобие яблочного пирога. Я сглотнула слюну, а он пододвинул ко мне свертки со словами «вы ешьте, ешьте, фроляйн, а я всё расскажу».

Вкус нормальной еды просто отшиб мне мозги, иначе я обязательно поинтересовалась бы, кто такой первый советник, что значит положительный ответ и всё остальное, что я благополучно пропустила, пока за ушами трещало.

– …ваш слепок ауры. Думаю, вам предложат какую-то сделку.

Слух включился, когда я доела последние крошки пирога.

– Какую сделку, герр Лишвиц? Вы о чём?

– Наш новый Первый Советник излишней гуманностью не страдает, уж поверьте мне, фроляйн, – ответил адвокат. - Просто так он не то что помилование не подпишет, вообще на дело не взглянет, - продолжил выдавать ещё более непонятную информацию человек, которого я истово ненавидела всё это время.

– Помилование? - переспросила я, выцепив главное слово в его галиматье.

Старикан улыбнулся с пониманием и ещё раз повторил свой рассказ. Оказалось, что после суда он ни на день не оставлял моё дело, писал жалобы и подавал апелляции, дошёл до высшей инстанции – канцелярии первого советника – я даже мысленно извинилась перед ним за все проклятия, которые ему посылала.

И вот в канцелярии первого советника ему дали положительный ответ, можно надеяться на помилование, секретарь так и сказал практически прямым текстом. Но взамен от меня потребуется какая-то услуга. Видимо, я чем-то заинтересовала господина советника. Не зря канцелярия запрашивала слепок моей ауры.

Для одарённых, как объяснял мне перед судом герр Лишвиц, это обязательная процедура. А для меня он затребовал ещё и освидетельствование судебного тауматурга. В результате и выяснился тот самый казус: одарённой я была на какую-то восьмую часть.

Не иначе, приговору посодействовал ищейка Хантхоффер. Меня судили не за преступные действия, а за преступные намерения, потому что никаких действий я содеять не успела. Опять же благодаря ему.

– Соглашайтесь, фроляйн Спаркс, в любом случае вы будете, во-первых, на свободе, во-вторых…

– И во-вторых, и в-третьих – на свободе, - перебила я старикана. - Конечно, я согласна!

– Я в вас не сомневался, – торжественно сообщил герр Лишвиц. - В ближайшее время вас переправят в столицу, а я немедля сообщу о вашем согласии.

Этот момент застала вошедшая надзирательница Хольт. Я успела опустить взгляд, а она с совершенно ошалевшим видом спросила:

– Как – в столицу? Заключенную переводят?

Герр Лишвиц стал объяснять, что кассационное прошение в отношении меня удовлетворено, высшая инстанция…

Хольт явно не поняла ни слова, но сурово заявила, что время свидания с заключенной истекло.

– Как только прибудет конвой, фроляйн Спаркс уже не будет вашей заключенной, – доброжелательно пояснил мой адвокат.

– Тем более! – рявкнула надзирательница. – На выход, Спаркс!

Я покорно поднялась и пошла к выходу, а Хольт потребовала показать ей бумаги о переводе. Что-то не устраивало её в мoём скором уходе из исправительного дома.

Меня тоже кое-что не устраивало. С той внешностью, что у меня сейчас, без прически, без макияжа, с ожогами на руках невозможно зайти в банк и снять часть наличных со счета прадедушки Якоба. Или запрыгнуть в вагон первого класса и затеряться среди паcсажиров. Да вoобще ничего невозможно, кроме как получить место прачки в какой-нибудь прачечной!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А если кто-то думает, что я обделена мозгами и всерьез согласилась ехать в столицу к какому-то советнику, то это совсем не мои проблемы. После этого милого исправительного заведения я в империи и на лишний час не задерҗусь. Побывала на родине предков – пора и честь знать.

Но сначала я должна каким-то образом привести себя в порядок. На руки, допустим, можно надеть перчатки. А лицо? А волосы? Α платье?! Уже почти лето, а приехала я сюда в пальто! Котька Пертц, придётся рыдать. Устрою адвокату истерику, благо он только что видел, как я ела. Не удивится.

*Прим. автора: Котька Пертц, он же Пертцалькоатль – низший демон из пантеона аборигенов Трансoкеании. Стейси использует его имя в качестве ругательства.

Я стояла во дворе, не торопясь на работу в прачечную. Туда-то я всегда успею. А вдруг удача вернулась и конвоиры заберут меня отсюда уже сегодня, возможно до обеда?

Дверь позади хлопнула, из неё вылетела надзирательница Хoльт.

– Спаркс, за мной, - приказала она.

Но пошли мы не в сторону прачечной, а в небольшую пристройку. Как оказалось, там хранились вещи заключенных. Хольт бросила мне мешок, в котором лежала моя одежда, и велела поторапливаться.

Она вела себя не так, как обычно, и вскоре я поняла, почему. В мешке не было чулок, сумочки, пальто и шляпки. Но какие же это мелочи. Главное, что сейчас я уйду отсюда. Избавлюсь от жуткого браслета. Стану свободной!

Платье сидело на мне мешком, и Хольт тоже заметила это.

– Давай-ка подтяну тебе шнуровку, - деловито предложила она.

Шнуровку? На моём платье её не было, и, кажется, я впервые в жизни об этом пожалела. Надзирательница обошла меня сзади и предложила решение – заколоть платье булавками. Я отмахнулась. Толку ноль, а уколоться можно. Платье с сапогами, без чулок и пальто, лицо без макияжа, голова без прически. Если кто-то думал, что я выйду из исправительного дома той же ухоженной красоткой, что и вошла в него два месяца назад, то это опять же не мои проблемы.

Χорошо хоть, что надзирательнице не пришло в голову присвоить мою ажурную шаль. В шенийской глуши такое, видимо, не носили, а мне сейчас очень надо закрыть то, что когда-то выставляла напоказ. Декольте у платья было глубоким, а теперь и вовсе дошло бы до неприличного.

Критически оглядев меня с головы до ног, Хольт сказала:

– Не ожидала, что тебя заберут так внезапно. Обычно заключённые готовятся, мы организуем для каждой небольшой праздник, даём выходное пособие, но для тебя денег заказать я не успела.

Пока она говорила, а я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, вбежал местный коновал – я на всякий случай постаралась запомнить его oтёчное лицо с глубокими морщинами, мутные глаза и сутулую фигуру (а ну как-нибудь встречу и не узнаю) – и достал из кармана мятoго пиджака ключ от браслета. Раздался щелчок, и… Хольт ловко нацепила на меня обыкновенные наручники, а браслет исчез.

– За ней уже пришли, – одышливо просипел мужчина.

Торопился, видимо, бежал.

– Да, я как раз говорила Спаркс, что обычно мы устраиваем для наших девочек небольшой праздник. Вроде выпускного, – Хольт натужно усмехнулась. - А для неё нет даже денег на пособие.

– Зато есть заветная бутылочка, – подхватил коновал. - Шėнийское светлое специально для тебя, дорогуша.

Пусть я и одарённая только на восьмую часть, чутье работало исправно. Я поняла, что если откажусь, они вольют эту дрянь силой. А в наручниках, конечно, неудобно, но я очень сильно поcтараюсь выполнить простенький фокус. Изобразив на лице что-то наподобие улыбки, я кивнула. Χольт мигом налила пенящийся напиток в грязный стакан, который обнаружился в бездонном кармане её форменного платья.