Рай под ногами матерей - Сборник

Фазу Алиева

«Мама», —Чуть слышное слово,А в немСтолько добра и тепла:Тыщи вершин были в сердце моем —К каждой тропинка легла.«Мама», —Чуть слышное слово,А в немТвердость такая слышна:Тыщи ущелий в сердце моемЗаполнены дополна.Небо вдруг стало близким таким —На расстоянье руки.Реки, моря, океаны под нимКак ручейки.Будто на всем обрела в этот часЯ беспредельную власть.Матери-женщины,С каждой из васЯ воедино слилась.«Мама», —Такого сладкого медаЕще ни одна пчела,Работающая год от года,В улей не принесла.«Мама», —Такой глубины не вынутьТысячами лопат.«Мама», —Такой глубины в долинахНе пробивал водопад.«Мама», —Такой высоты высокойНи в какие векаЕще ни одинНи орел,Ни соколНе достигал пока.«Мама», —Путник усталым взглядомИщет в прохладе покой.Но никогдаОн в путиПрохладыНе находил такой.«Мама», —Легкое, как пушинка,Выпавшая из пера.«Мама», —Среди горТвердое, как вершиннаяГора.И как будто шепотом сказанноеЭто слово наедине,Целым миром услышано сразу,И весь мир завидует мне.«Мама», – мост к существу бытия,К смыслу добра и зла,Русло мое,В которое яБеды свои отвела.«Мама», – печатью легло золотойНа сердце моеДавно.И никакою соленой водойСмыть ее не дано.Словно под белымПод снежным покровомСын мой два слова нашел.Словно подснежники,Пахнут два слова:«Мама»И «хорошо»!..

Матери

Расул Гамзатов.

Мальчишка горский,я несноснымСлыл неслухом в кругу семьиИ отвергал с упрямством взрослымВсе наставления твои.

Но годы шли,и, к ним причастный,Я не робел перед судьбой,Зато теперь робею часто,Как маленький, перед тобой.

Вот мы одни сегодня в доме.Я боли в сердце не таюИ на твои клоню ладониСедую голову свою.

Мне горько, мама, грустно, мама,Я – пленник глупой суеты,И моего так в жизни малоВниманья чувствовала ты.

Кружусь на шумной карусели,Куда-то мчусь,но вдруг опятьСожмется сердце. «НеужелиЯ начал маму забывать?»

А ты, с любовью, не с упреком,Взглянув тревожно на меня,Вздохнешь, как будто ненароком,Слезинку тайно оброня.

Звезда, сверкнув на небосклоне,Летит в конечный свой полет.Тебе твой мальчик на ладониСедую голову кладет.

Мать

(Перевод Я. Козловского)

По-русски – «мама», по-грузински «нана».А по-аварски – ласково «баба».Из тысяч слов земли и океанаУ этого особая судьба.Став первым словом в год наш колыбельный,Оно порой входило в дымный кругИ на устах солдата в час смертельныйПоследним зовом становилось вдруг.На это слово не ложатся тени,И в тишине, наверно, потомуСлова другие, преклонив колени,Желают исповедаться ему.Родник, услугу оказав кувшину,Лепечет это слово оттого,Что вспоминает горную вершину —Она прослыла матерью его.И молния прорежет тучу снова,И я услышу, за дождем следя,Как, впитываясь в землю, это словоВызванивают капельки дождя.Тайком вздохну, о чем-нибудь горюя,И, скрыв слезу при ясном свете дня,Не беспокойся, мама, говорю я,Все хорошо, родная, у меня.Тревожится за сына постоянноСвятой любви великая раба.По-русски «мама», по-грузински «нана»И по-аварски – ласково «баба».

* * *

Есть в природе знак святой и вещий,Ярко обозначенный в венках:Самая прекрасная из женщин —Женщина с ребенком на руках.От любой напасти заклинанья(Ей то уж добра не занимать!),Нет, не Богоматерь, а земная,Гордая, возвышенная мать.Свет любви издревле ей завещан,Так вот и стоит она в веках:Самая прекрасная из женщин —Женщина с ребенком на руках.Все на свете метится следамиСколько бы не вышагал путей,Яблоня – украшена плодами,Женщина – судьбой своих детей.Пусть ей вечно солнце рукоплещет,Так она и будет жить в веках,Самая прекрасная из женщин —Женщина с ребенком на руках.

Слово о матери

Трудно жить, навеки Мать утратив.Нет счастливей нас, чья мать жива.Именем моих погибших братьевВдумайтесь, молю, в мои слова.

Как бы ни манил вас бег событий,Как ни влек бы в свой водоворот,Пуще глаза маму берегите,От обид, от тягот и забот.

Боль за сыновей, подобно мелу,Выбелит ей косы до бела.Если даже сердце очерствело,Дайте маме капельку тепла.

Если сердцем стали вы суровы,Будьте, дети, ласковее с ней.Берегите мать от злого слова.Знайте: дети ранят всех больней!

Если ваши матери устали,Добрый отдых вы им дать должны.Берегите их от черных шалей,Берегите женщин от войны!

Мать умрет, и не изгладить шрамы,Мать умрет, и боли не унять.Заклинаю: берегите маму,Дети мира, берегите мать!

Сказки об Италии

Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь.

Андерсен

Максим Горький

IX

Прославим женщину – Мать, неиссякаемый источник всё побеждающей жизни!

Здесь пойдет речь о железном Тимурленге, хромом барсе, о Сахиб-и-Кирани – счастливом завоевателе, о Тамерлане, как назвали его неверные, о человеке, который хотел разрушить весь мир.

Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек – он хотел отнять у нее все жертвы – да издохнет она с голода и тоски!

С того дня, как умер сын его Джигангир и народ Самарканда встретил победителя злых джеттов одетый в черное и голубое, посыпав головы свои пылью и пеплом, с того дня и до часа встречи со Смертью в Отраре, где она поборола его, – тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся – так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!

Прославим в мире женщину – Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть! Здесь будет сказана правда о Матери, о том, как преклонился пред нею слуга и раб Смерти, железный Тамерлан, кровавый бич земли.

Вот как это было: пировал Тимур-бек в прекрасной долине Канигула, покрытой облаками роз и жасмина, в долине, которую поэты Самарканда назвали «Любовь цветов» и откуда видны голубые минареты великого города, голубые купола мечетей.

Пятнадцать тысяч круглых палаток раскинуто в долине широким веером, все они – как тюльпаны, и над каждой – сотни шелковых флагов трепещут, как живые цветы.

А в средине их – палатка Гуругана-Тимура – как царица среди своих подруг. Она о четырех углах, сто шагов по сторонам, три копья в высоту, ее средина – на двенадцати золотых колоннах в толщину человека, на вершине ее голубой купол, вся она из черных, желтых, голубых полос шелка, пятьсот красных шнуров прикрепили ее к земле, чтобы она не поднялась в небо, четыре серебряных орла по углам ее, а под куполом, в середине палатки, на возвышении, – пятый, сам непобедимый Тимур-Гуру-ган, царь царей.

На нем широкая одежда из шелка небесного цвета, ее осыпают зерна жемчуга – не больше пяти тысяч крупных зерен, да! На его страшной седой голове белая шапка с рубином на острой верхушке, и качается, качается – сверкает этот кровавый глаз, озирая мир.

Лицо Хромого, как широкий нож, покрытый ржавчиной от крови, в которую он погружался тысячи раз; его глаза узки, но они видят всё, и блеск их подобен холодному блеску царамута, любимого камня арабов, который неверные зовут изумрудом и который убивает падучую болезнь. А в ушах царя – серьги из рубинов Цейлона, из камней цвета губ красивой девушки.

На земле, на коврах, каких больше нет, – триста золотых кувшинов с вином и всё, что надо для пира царей, сзади Тимура сидят музыканты, рядом с ним – никого, у ног его – его кровные, цари и князья, и начальники войск, а ближе всех к нему – пьяный Кермани-поэт, тот, который однажды, на вопрос разрушителя мира:

– Кермани! Сколько б ты дал за меня, если б меня продавали? – ответил сеятелю смерти и ужаса:

– Двадцать пять аскеров.

– Но это цена только моего пояса! – вскричал удивленный Тимур.

– Я ведь и думаю только о поясе, – ответил Кермани, – только о поясе, потому что сам ты не стоишь ни гроша!

Вот как говорил поэт Кермани с царем царей, человеком зла и ужаса, и да будет для нас слава поэта, друга правды, навсегда выше славы Тимура.