«За переживших дно и берега...» (стихи) - Болеслав Лесьмян

Ручей

Тьма легла рядом с тьмой, печаль рядом с печалью.Золотилось бы, да нет, со временем туго.Покинул ручей берега, за вечной дальюПошел, как он есть, чащей леса, гладью луга.Увидал Крест на пустыре, где звезд в поминеНет, вечность их позабыла в запахе мяты,Струистое тело примертвил к древесине,Повис по своей воле на стволе, распятый.

Зачем, Сонная Волна, страдаешь и гибнешь?За кого, Гордая Вода, на крестовине?За переживших дно и берега, за них лишь,За тех, кто не знает, куда им течь отныне.

***

Изменила тебя разлука? Нет, неправда!Лишь цветок из волос пал к ступени алтарной.Но хотя лица не исказила утрата,Пред твоим мое сердце обмирает тайной.

Душа твоя верит, что вновь сумеет в пеннойМетели звезд восстать в иной личине, маске.Но тело? Кто о нем вспомнит в этой вселенной,Если не я, не щадящий на него ласки?

И когда страстно, в зное слов, что словно самиЛьются из уст, ты ласке уступаешь смело,Над родником грудей умолкшими губамиЯ молюсь о бессмертии твоего тела.

***

Вышла душа в дорогу. Колокола плачут.«Где сады мои сегодня? Где мой дом прячут?»

Отозвались все леса в бабочках прекрасных:«Приляг, душа, здесь в тени, не трать сил напрасных!»

«Как могу в вашей тени коротать я утро,Если сама я — тень, в которой прилечь трудно?»

Отозвался душистый луг в росяной пади:«Коси меня золотой косой пользы ради!»

«Как же мне тебя косить на заре росистой,Если самое косой смерть скосила быстрой?»

Отозвался и сам Бог: «Люби меня в вышних,С радостью жду тебя здесь, нет у меня лишних!»

«Как же любить тебя с радостными речами,Если встарь на кресте полюбила в печали?»

«Я взял тебя из мира, от луга и лога,Чтоб не было выбора любви, кроме Бога!»

«Взял ты меня от алых маков в мрак могилы,Где прячешь мечи, что насмерть меня убили?»

«Не прятал мечей, висят, приторочил сбоку.Лети, моя горькая, в край небесный к Богу!»

«Как же сяду с Тобой там по правую руку,Если лесу сказала нет, сказала лугу?»

«Утри слезы белизной моих риз, отрада,Кликну ангелов своих, веселиться надо!»

«Как же мне веселиться и ангелам тоже,Если смерти тебе хочу, Боже мой, Боже?»

И умолк Бог, и в глаза смотрели друг другу,А над ним и над ней вечность течет по кругу.

Девушка

Двенадцать братьев, веря снам, пришли к стене тропой обмана.И голос плакал за стеной, девичий голос, непрестанно.

И полюбили грустный звук и мысль о девушке из грезы,Воссоздавая форму губ и глаз по голосу сквозь слезы.

Сказали: «Плачет — значит, есть». И больше слова не сказали.Перекрестили целый мир, и мир задумался в печали.

Схватили молоты — и в бой, взялись дробить могильный холод —Поди пойми, слепая ночь, кто человек и кто здесь молот.

«Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!Двенадцатый клянется брат своим одиннадцати братьям.

Напрасен подвиг их и труд, с гранитом в спор вступать опасно —В дар искусительному сну сложили головы напрасно.

Сдавило сердце, кость в куски, ладони в пыль, бледнеют лица —Скончались все в единый день, одна над всеми ночь струится.

Но тени павших, Боже мой, верны поставленной задаче.Лишь время движется не так, и молоты звенят иначе.

Звенят вперед, звенят назад и камнем утоляют голод,Поди пойми, слепая ночь, кто тень из них и кто здесь молот.

«Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!Двенадцатая молвит тень своим одиннадцати братьям.

Но не хватило теням сил, от тени тьма не убывает, —Скончались вновь, ведь смерть щедра, мертвее мертвых убивает,

А все не вдоволь и не всласть, бывало, умирал бы вечно.Конец всему, всем след простыл, и повести конец, конечно.

Но молоты, велик Господь, от неудач не приунылиИ стали сами в камень бить, сквозь бронзовые брызги пыли.

Звенели в гром, звенели в блеск, презрев, как люди, пот и холод —Поди пойми, слепая ночь, кто молот, если он не молот.

«Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!» —Кричит двенадцатый из них своим одиннадцати братьям.

И пала с грохотом стена, сдвигая горы и пустыни,Но ничего за ней нигде — ни слез, ни девушки в помине.

Нигде ни губ ее, ни глаз, судьбы, освобожденной снова,Там только голос был, и все, был плач — и ничего другого.

Был только плач, и грусть, и боль — позор, не призванный к ответу.Таков наш мир. Недобрый мир. Зачем иного мира нету?

Среди юдоли тщетных снов, где чудо — плач или кручина,Двенадцать молотов легли в знак завершения почина.

Нежданная настала тишь, и пустота закрыла небо.Зачем над пустотой язвишь, пока она внимает немо?

Кладбище

Путник, искоса глянув на существованье,Пришел на кладбище: смерти укрыться не в чем.Кладбище кораблей. Под землей трепетаньеПарусов, раздуваемых посмертным смерчем.Чует путник, как вечность из травы струится,И, топя свою тишь в кладбищенском покое,Перекрестил, что видит: пчелы, в кустах птица —И на первом надгробье читает такое:Я погиб не наугад — в дар вихрю и ливню,И верил, что второй раз уже не погибну,Что найду причал в смерти и смерть у причала,Только умер не для смерти, смерть подкачала.Все тот же встречный ветер, угрозы нависли,И испуг, и неизвестность, и все, кроме жизни.Мой остов подземный, пусть порожняя форма,Еще достоин штурвала, достоин шторма.Кто знает, где этот вечный ветер таится?Кто однажды тронулся в путь, не застоится.Я познал глубь, где правит неживое Судно.Сна — нет. Вечность — начеку. И мертвым быть трудно.За смерть в моих парусах, за мачты немыеПрочти, прохожий, прошу, три «Аве Марии»!

Путник нарвал никому свежих листьев горстьюИ встал на колени, чтобы выполнить просьбу.

***

Побледнел Дон Жуан, вдруг завидев повозкуС собственным телом — его хоронят, не тезку,И забыл разницу между идущим теломСвоим и тем, что в гробу, все мертвое в белом.Понял их тождество — упряжка неслась быстро,А ему казалось, что все топчется близко.Собирался почить в бозе, но ясно видит,Что Бог — не ночлег и что почить в нем не выйдет.Смертной дрожи гордо в упор: нет, не покаюсь!Слышал: «Спи вечным сном», но нет, не спал покамест.Шел все быстрей, гнала вдаль посмертная ночка.«Спи вечным сном» — нет никакого сна, и точка.«Счастливец, отмучился», — говорили рядом,А он все шел, в загробный мрак упершись взглядом,В мир, где первый фантом — последнее дыханье.И новое настает, иное страданье.Колокола вовсю, но звук остановился.Мимо живые — он сквозь, не посторонился.Колокола, похороны — как все нелепо.И умершими глазами обводит небо.

Бездна

Внося в лес зной моей жизни палящийИ лицо, что на все лесное так не похоже,Вижу бездну, что там, скуля, мечется чащей,С язвами сучьев в безбрежной скорби, как в коже.

Вся дрожа в зеленом, полном росы плаче,В испуге от мнимой близости неба, рая,Гибнет от мук, тоскует, не умея иначе,От желанья упасть крестом наземь, сгорая.

И не знает, каким ей сном забыться, что ли,Ищет балки или оврага, чтобы вжатьсяВсей своей огромностью, укрыться от болиИ застыть на минуту, в тишину вдрожаться.

Чую страх ее нагой, ее босой голод,Бездомность в шелесте ветвистого покояИ глаза, которые сквозь росистый холодВидят здесь другого, совсем не того, кто я.

***