Созвездие гадкого утенка - Алла Пятибратова

– А, так, значит, вы его послали в МИД? Мы что, так с ним похожи, что вы перепутали, кому из нас дали задание?

– Все, хватит, видеть тебя больше не могу! Иди отсюда!

– Прикажете занять ваш кабинет?

Шеф погрозил ей пальцем. Приказал прекратить валять дурака и наконец заняться работой. Вытянувшись в струнку, Марина торжественно пообещала. Он ушел. А она помахала ему вслед ручкой, послала воздушный поцелуй, скорчила гримасу, шаркнула ножкой, присела в реверансе, сделала ласточку, поклонилась. На этом ее фантазия истощилась. И чего, собственно, я изображаю из себя шута, усмехнулась она. Все равно ведь не тяну эту роль. Шут должен быть умным, а я – ручкой, ножкой, реверанс, гримаску… Эх, Марина, тебе не пальцем нужно грозить и даже не кулаком.

* * *

Еще раз прочитав законченную заметку, расставив знаки препинания по местам и убрав пару лишних вводных слов, она отправила текст замредактора Галине Васильевне. И решила, что после тяжелого трудового дня можно позволить себе еще чашечку кофе.

Посмотрела на часы. «Тяжелый трудовой день» уложился в сорок три минуты. До обеденного перерыва оставалось примерно столько же. Начать обзвон в поисках новостей, что ли? Нет, лучше после обеда. Было бы что-то срочное, сами позвонили бы. Так что можно спокойно заняться важным и, главное, любимым делом.

Включив чайник, Марина стала насыпать кофе в чашку. Вдруг ложечка в ее руке дрогнула, и коричневый порошок просыпался на пол. Адрес! Она вспомнила, чей это был адрес. Как же она могла забыть его так быстро?

– Не может быть! Это ведь… Нет, не может быть! Это какая-то ошибка…

Нужно срочно снова зайти в свою почту и посмотреть. Зачем она вообще вышла из ящика? Сработала привычка: чтобы никто случайно не заглянул в ее почту и не прочитал личные послания.

Марина дважды неправильно набрала пароль и, чертыхаясь, в третий раз набрала его уже медленно. Так, где тут это письмо? Может, просто показалось? Вот оно. Нет, точно, это один из адресов Али. Пользовалась она им нечасто, он был, можно сказать, секретным, только для самых близких друзей. Вот потому Марина и не сразу вспомнила его.

В груди мгновенно похолодело. Почему она задергалась, может быть, кто-то просто воспользовался Алиным адресом. Да нет, кому могло прийти такое в голову? Никто не мог написать ей с этого адреса. Что я гадаю, в самом деле, нужно сначала прочитать письмо, сказала она самой себе вслух.

Когда Антон зашел в кабинет, Марина сидела на диванчике в полной прострации. Он решил, что ей почему-то стало плохо, и хотел позвать кого-нибудь на помощь.

– Стой, Антон, не зови никого. Хорошо, что ты пришел. Вот скажи, ты лучше меня в компьютерах сечешь, может ли электронное письмо прийти через сорок пять дней после того, как его кто-то отправил? Может оно так застрять по виртуальной дороге?

– В чем дело, что-то случилось? Твой вид мне совсем не нравится. Что тебя так напугало?

– Да не то чтобы напугало, но как-то не по себе… Я получила письмо от Али. От Левитиной.

– И что такого? Подожди… Но она же… Мы же вчера ходили к ней домой. На поминки.

– Вот именно. Сорок дней. И вот вдруг пришло письмо от нее. Я тебя и спрашиваю, может письмо по электронке идти больше сорока дней?

– Да кто его знает… Компьютеры – вещь капризная. И Интернет тоже. Всякое бывает. Но точно сказать не могу. Я ведь на уровне простого пользователя, как и ты. Это нужно у ребят-компьютерщиков спрашивать или у нашего сисадмина Данияра. А что за письмо, покажи…

– Привет, ГУ! Хорошая заметка, молодец! Присылай еще. А на пресс-конференцию в МИД ты зря не пошла. Было не скучно. В выходные не звони, отбываю на дачу. Если будет желание, подъезжай. Есть что рассказать. АЛ, – вслух прочитал Антон. – Так, давай разбираться. Что за ГУ?

– Потом объясню, неважно. Ты посмотри на дату, когда письмо отправлено. Видишь – пятое июля? Это последний день работы Али. Прямо в кабинете она потеряла сознание, «скорая» приехала очень быстро, но до больницы ее живой довезти не успели…

– Значит, это ее последнее письмо тебе? Видимо, все же случился какой-то сбой, и оно пришло только сегодня.

– Тут есть странная фраза… Вот, про пресс-конференцию в МИДе. Она ведь была сегодня! Ты понимаешь?

– Да брось, вспомни, может, просто совпало, и пятого июля тоже была прессуха в МИДе, а ты не пошла?

– Нет, я точно помню, в тот день вообще никаких пресс-конференций не было, нигде. Да ты сам вспомни, мы тогда весь день от жары и безделья маялись, не знали, где хотя бы пару новостишек приличных найти, ничего интересного в городе не происходило, словно все ньюсмейкеры на каникулы разбежались. Динара тут у нас торчала, Данилыч заглядывал, разгон устроил. А, еще Димка Крутов из «Патриота» заскакивал, какие-то документы в архиве искал. Ты ведь даже ходил ему помогать, кажется. А потом я потихоньку с работы смылась, чтобы пораньше уехать в горный лагерь на выходные. Вспомнил?

– Ты уверена? Ну, не знаю… Нужно подумать. Ерунда какая-то. Слушай, АЛ – понятно, это Альбина Левитина. А что такое ГУ?

– Ну-у, это… В общем, Аля иногда меня в шутку называла гадким утенком, ГУ сокращенно…

– Ух, ты! У тебя кличка, что ли, такая? Вот не знал. И кто же назвал тебя таким ласковым и нежным именем? – Антон захихикал.

– Что ты хихикаешь, как девчонка? Несолидно, Антон… как там тебя? Любомирович? Боже мой! Глубоко! Антон Любомирович Селивоник – красиво. Это тебе, конечно, не какой-то там гадкий утенок.

– Так, ладно, заболтались мы с тобой. Обед уже, между прочим, Марина всего лишь Сергеевна. В общем, кончай терзать себя всякими мыслями, а то облысеешь, ой, пардон, поседеешь. Хотя, что это я, нашел, чем пугать. У тебя седины вон сколько! Покрасилась бы для разнообразия, что ли. Стала бы черной или рыжей. Не катит? Баклажанной? Тоже нет?

– Мне моя седина не мешает, я ее не вижу.

– Ну, сделай мелирование. Хотя бы ради любопытства.

– О, какие ты слова знаешь! Уважаю. Ме-ли-ро-ва-ние… А что это такое?

– Прикидываешься, да? Это когда один волосок желтый, другой красный, третий зеленый, четвертый синий… Попробуй, тебе пойдет.

– Попугаем пойдет быть? Хорошо же ты ко мне относишься! А вообще, отстань, надоел. Еще ты будешь мне советы давать! У тебя и прав никаких на это нет, хоть ты и Любомирович.

Продолжая пикироваться, они направились в ближайшее кафе, где частенько обедали, и куда уже успела переместиться значительная часть их дружного коллектива.

* * *

Во «Флибустьер» Марина явилась, когда уже прошла половина церемонии награждения. Она встала позади толпы, слушая вполуха то, что говорили стоящие на подиуме ведущие вечера, и вертя головой в надежде увидеть знакомые лица. Вдруг кто-то сзади приобнял ее за талию.

– Антонио! – обернувшись, чуть не вскрикнула Марина. – Да какой же ты красавчик, мон ами! Ну, прямо мучачо!

– Мачо. Не демонстрируйте на людях свою безграмотность, девушка. О, да ты никак губки подкрасила? Одобряю. Сразу помолодела на… полгода. И, кстати, неплохой костюмчик. Случаем не от Валентино?

– Угу. Сейчас я пошучу, что от Валентины, моей школьной приятельницы. А ты, мачо, сделаешь физиономию топором и скажешь, что в среде остроумных людей мои шутки числятся под грифом «совершенно плоские».

– Зачем ты за меня говоришь мои слова? – он шутливо изобразил обиду.

На них стали оглядываться, и Антон, сделав вид, что тоже возмущен чьей-то болтовней, сбежал.

Раздача призов, наконец, закончилась, и все заторопились к накрытым всякой всячиной столикам. Кормили во «Флибустьере» неплохо, и поэтому чаще всего тусовки для любящей вкусно закусить на халяву журналистской братии устраивались в этом ресторане. К тому же, он находился в той части города, где сосредоточилось большинство телерадиокомпаний, газетных издательств и информационных агентств.

Народу собралось много. И, как обычно, было полно праздношатающихся незнакомцев, не имеющих отношения к журналистике, да и вообще ни к чему. Марине надоело разглядывать публику, к тому же лиц в приглушенном свете все равно было почти не видно. Она наугад побрела мимо столиков, ожидая, что ее зазовет к себе кто-нибудь из знакомых.

– Даневич, иди к нам! – крикнул кто-то из затемненного угла зала.

Марина, улыбаясь, направилась к столику в углу, еще не поняв, кто ее зовет. Подойдя ближе, она с радостью увидела, что все ребята ей знакомы. Это были режиссер и операторы телеканала, где она лет пять назад пробовала свои силы – недолго и безуспешно. Свой уход с телевидения она сама объясняла тем, что не умеет работать хором и не способна воплощать чужое видение темы.

Ребята наливали Марине вина, придвигали бутербродики с разными деликатесами, расспрашивали про работу и личную жизнь, что для нее, в принципе, было одно и то же в настоящее время. Ей стало неожиданно так хорошо, как очень редко бывало на тусовках, которые она переносила с трудом. Ходила на них по обязанности и почти всегда начинала скучать, едва войдя в зал.