Хорошее стало плохим (ЛП) - Дарлинг Джиана

Я лихорадочно искала что-нибудь, чтобы спасти его, хотя я знала — я знала — он скоро умрет. Мой взгляд остановился на телефоне, который Крикет уронил на пол, когда прижимал меня к стойке. Я поскользнулась на залитом кровью полу, когда рванулась за ним, не обращая внимания на кровавые пятна, которые мои пальцы оставили на экране, пока я набирала номер.

Я действовала на автопилоте, но это не объясняло то, почему я позвонила ему.

Мой отец был лучшим человеком, которому можно позвонить. Президент МК Падших и безжалостный защитник тех, кого он любит, Зевс Гарро точно знал, что делать с мертвым телом, как убрать беспорядок и сделать вид, будто ничего и не было. Он сделает это, чтобы я могла вернуться к своей прежней жизни, принцесса Падших, но очищенная от скверны их грехов. Я могла бы проснуться завтра утром как ни в чем не бывало, взять свой супер-двойной кофе у Тима Хортона и отправиться на последний экзамен как обычная ученица, обычная девушка. Кровь по-прежнему покрывала бы мои руки, как призрачные перчатки, когда я выбирала варианты ответа в тестовом буклете, но никто больше не узнал бы, потому что мой отец испарился и с телом, и с моей травмой, как какой-нибудь преступный фокусник.

Я могла бы позвонить своему родному брату или любому другому брату из клуба, Нова очаровал бы меня, спасая от паники, пока Жрец, молчаливый и компетентный, как хищник, позаботился о теле. Кертонс создал бы впечатление, будто Крикета никогда и не было в моей квартире, удаляя записи с уличных камер, которые засняли моего уже мертвого парня по дороге ко мне домой. Они бы подумали позвать Крессиду, девушку моего брата и одну из моих лучших друзей, но не стали бы, потому что лучше меня знают, что мне нужна жена моего отца, хриплый, сильный тон Лулу Гарро говорил бы мне на ухо, что я такой же воин, как и она, что я сражаюсь в битве, и у меня нет другого выбора, кроме как победить.

Я могла бы позвонить им всем, но не стала.

Вместо этого я позвала призрака, человека, которого не видела и не слышала три года. Мужчину, в которого я была влюблена с тех пор, как была девчонкой, потому что он был всем хорошим, откровенным и правдивым. Даже ребенком я знала, что он был слишком хорош для меня. Мы жили в одном мире, но как герой и злодей. Наши пути пересекались, но только во времена катастроф, когда я находила свою мать посиневшей в предсмертном состоянии на полу нашей кухни, когда моего отца сажали в тюрьму за непредумышленное убийство или когда я вонзила карандаш в бедро Такера Гаттери, потому что он украл мой первый поцелуй в седьмом классе. Я была штормом бедствий, брошенным на произвол судьбы в пучину темных дел и слабо очерченных мятежных правил. Он был мудрым дубом с корнями, глубоко растущими в плодородной земле, широко раскинувшимися в небе ветвями, стоящими на страже сквозь века, пока мир существовал под его листьями. Я могла бы обвести вкруг пальца такого мужчину, вызвать ураганы своим духом, сотрясти землю своим гневом, но это не имело значения. Он оставался нетронутым, что бы я ни делала, что бы ни делал кто-либо другой.

Он был так просто и глубоко хорош. Думаю, поэтому он всегда нравился мне.

И, возможно, именно поэтому я позвонила ему.

Наказать себя, встретившись лицом к лицу с мужчиной, который не уничтожит мои грехи, а исправит их. Его обязанностью как полицейского было арестовать меня за то, что я сделала с Крикетом, и часть меня нуждалась в такого рода справедливости и в том, чтобы меня обозначали как преступника, что моя семья отказывалась делать. Быть впервые в жизни наказанной за все мои многочисленные проступки, большие и малые.

Я не ожидала, что он действительно ответит. Не после трех лет отсутствия связи, не по его старому номеру.

Но он ответил.

— Харли-Роуз?

Я в панике коротко выдохнула в телефонную трубку.

Наступила пауза, и я знала, что где бы он ни был, он двинется влево, прижимая ухо к плечу, чтобы создать защитный барьер, мы против всего мира. Только тогда его глубокий, ровный голос становится еще ниже, когда он говорит:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Рози? Скажи мне, что происходит.

Всхлип расцвел в моем горле, лепестки забили мне дыхательные пути, а шипы впились глубоко в кожу, когда я задохнулась от влажной розы его имени для меня.

Рози.

Как будто я была каким-то милым, юным, невинным созданием с косичками в волосах вместо человеческой крови.

— Лайн, — выдохнула я сквозь остатки горла, — Я сделала кое-что плохое.

Это были слова, которые я всегда говорила, когда звонила ему, чтобы попросить вызволить меня из неприятностей.

Бесчисленные проступки в моей юности: употребление алкоголя несовершеннолетней, телесные повреждения (это удар карандашом и некоторые другие — оправданные — нападения), незаконное проникновение и некоторые мелкие кражи.

Это были те же слова, но другим тоном.

Обычно я была негодницей, дразнящей его своим бунтом, пытаясь вывести из себя того, кто был бесконечно спокоен.

Но не сейчас, и он знал это.

— Ты в своей квартире?

Я кивнула головой и поняла, что он меня не видит.

— Да.

— Двадцать минут, — пообещал он, — Держись, Рози.

Он повесил трубку, прежде чем я успела спросить его, откуда он знает, где моя квартира и что она у меня вообще есть.

Телефон выпал из моих онемевших пальцев, когда я снова посмотрела на Крикета.

Он был мертв.

Я уставилась в стеклянные карие глаза и впала в шок.

Мне показалось, что в мгновение ока он оказался передо мной, как какой-то праведный ангел, пришедший, чтобы приговорить меня к аду. Угасающие лучи солнце, просачивающиеся через окна, окружали его голову ореолом, но скрывали лицо пеленой тени. Мне не нужно видеть его, чтобы понять, что он красив. Я давным-давно запомнила его черты, широкую складку над мощными бровями, чистую нефритовую зелень его глаз и то, как они морщились в уголках в состоянии задумчивости или при редкой улыбке, которая раскрывала черты его лица так, что его пылающий дух выливался, как свет сквозь трещины во тьме. Он был достаточно красив, чтобы быть знаменитым, но одевался так, что это делало его сексуальным, как ветреного ковбоя или шерифа с Дикого Запада. Он даже пах так, тепло и утешительно, как загорелый мужчина и свежевспаханная земля

Даже погруженная в глубокую пелену шока, я узнала его.

Я бы узнала Лайнеля Дэннера где угодно и когда угодно, даже если бы я была слепой, глухой и немой.

— Господи Иисусе, — выругался он, когда я моргнула, глядя на него.

Он стоял передо мной на расстоянии двух больших шагов, его мозолистые пальцы деликатно пощипывали мой подбородок. Я смотрела на него снизу вверх, пока он осматривал меня неумолимым взглядом, отмечая засохшую кровь на моей коже и одежде, мертвое тело Крикета, лежащее на полу у наших ног.

Он казался больше обеспокоенным мной нежели трупом.

— Что, черт возьми, этот кусок дерьма сделал с тобой? — низкий рык вырвался из его груди.

Я моргнула и пожалела, что не могу откопать свой голос, потому что хотела посмеяться над ним в этот момент.

Мне хотелось подразнить его и спросить, почему он не считает, что это я, как всегда, сделала что-то глупое.

Мне хотелось плакать и спрашивать его, что еще Крикет не сделал со мной?

Но впервые в жизни я не могла сказать ни слова.

Я была таким же безвольным телом, как Крикет, лежащий на земле.

— Рози, — сказал он на выдохе.

Я наблюдала за ним, когда он присел передо мной, и его пальцы на моем подбородке скользнули в пятна крови, а затем почти болезненно сжались.

Боль приземлила меня, но именно яркая ясность его зеленых глаз вытащила меня, как рукой, из глубины моего несчастья.

— Хотя бы раз в своей чертовой жизни ты будешь слушать меня и подчиняться. Я вытащу тебя из этого проклятого болота, в котором ты сидишь, и посажу на стул. Потом я сделаю звонок. Пока мы ждем полицию, ты посмотришь мне в глаза и расскажешь, что здесь произошло. Ты слышишь меня, Харли-Роуз?