Дорога наступления - Всеволод Иванов

Их слёзы, их проклятия идут вместе с нами по прочной, несущей мщение дороге Красной Армии.

Накануне взятия Альтдамма, разыскивая одну дивизию, я случайно попал в расположение артиллерийского полка. Разговорились. Недавно окончилась перестрелка, и артиллеристы отдыхали, чистили орудия, ели. Они пригласили нас на ближайшую батарею.

Батарея расположилась среди ёлок. Артиллеристы плохо спали ночь, но вид у них был не усталый. Ими ещё владело возбуждение боя. А бой шёл направо от нас, словно кто гигантской гребёнкой водил по лесу, - это стреляли гвардейские миномёты. Там, дальше, за лесом, видны клубы медленно ползущего вверх дыма. Он сизой бахромой повисает в небе. Пылающий город рассыпается. Артиллеристы под Альтдаммом играли почётную роль. При прорыве из Альтдамма насыщенность артиллерией была такова, что, как выразился один артиллерист, "закуривай от любой пушки".

Возле ёлочки в ватной, замасленной куртке, с заплаткой на брюках, видимо сделанной своими руками, стоит девятнадцатилетний юноша, донбассовец Потапов. До войны он работал трактористом, а сейчас наводчик орудия. Недавно, в боях за Шнайдемюль, когда немцы не давали нам подойти к городу и зацепиться за окраину и когда был ранен командир орудия, Потапов принял командование орудием, одновременно работая наводчиком. Немцы с шестисот метров били по нему из минометов. Потапов прямой наводкой завалил дом тремя снарядами, подавив таким образом миномёты. Немцы побежали. Наша пехота теперь могла зацепиться за окраину и начать уличные бои.

Я смотрю на его молодое, ещё юношески пухлое лицо и спрашиваю:

- Однако опасность вы должны были чувствовать?

Он некоторое время молчит. По глазам его я вижу, что вряд ли придавал он какое-нибудь значение опасности. Однако ему хочется быть любезным, и он смущённо, угловато улыбаясь превосходной молодой улыбкой, отвечает:

- Опасность, конечно, чувствовал, но подавлял. Пехоту надо было поддержать.

Некоторое время он молчит а затем спрашивает:

- Извините, вы ведь через границу Германии проезжали?

- Как же.

Он опять молчит, затем добавляет,- и я должен понять, что таковы были его мысли, когда он переходил границу Германии, и что именно из этих мыслей вышел его смелый поступок в Шнайдемюле:

- Два брата погибли. Младший - артиллерист, старший - помкомвзвода в пехоте, погиб на польской территории,

И он говорит, глядя мне в глаза своим хорошим, чистым взглядом:

- Раньше я мстил за других, а тут за братьев захотел отомстить.

В том же полку есть красноармеец Жарков. Это орловский крестьянин, пожилой, с сединой в висках, с крепкими, торчащими вперёд усами. Движения его быстры, он словоохотлив. Встретили мы его, когда он нёс куда-то котелок с пищей. Майор Рогачевский остановил красноармейца и спросил:

- Жарков, фотография при тебе?

Жарков полез в карман и достал из много раз свёрнутой газеты, видимо, тщательно хранившуюся фотографию в размер открытки. Молодой ефрейтор, немец, лётчик, в чёрном мундире глядел с неё. И красноармеец Жарков рассказал нам небольшую историю. Жарков жил в Орловщине - в селе Поветкино Володарского района.

- Жил я хорошо. Ну и попади я в оккупацию. Остановился у меня в доме немец-лётчик. Стоял две недели.

Жарков смотрит со злобой на фотографию и вздыхает. Ефрейтор на фотографии с тусклым сонным лицом, с большими, как дверь, плечами. Жарков говорит:

- Тут их наши нагнали. Ну, они и сожгли всё село, и мою хату тоже пожгли, и ушли.- Он стучит ногтем в лоб ефрейтора и продолжает: - И этот ушёл. Он мою хату поджигал. Ушёл, да вот пришлось встретиться.

- Где же вы встретились?

- А есть такой город Делица, южней, как его, этого Штаргарда. Дак там они, немцы, посёлок для особо почётных инвалидов выстроили. Ну, и мой, этот поджигатель, там поселился. Битый враг: протезу я его ножную там нашёл.

- А его самого?

- А сам-то убёг, а фотографии все на стенах. Нас разместили там на постой. Я гляжу и говорю: ребята, ох, вот этот мой. Он, вглядываюсь, он. Могу ли я ошибиться, когда он мою хату жёг?

- Вряд ли ошибётесь.

- Для чего фотографию носишь?

- Ношу. Как пленных ведут, я к ним. Нет ли ефрейтора тут? Мне б его увидеть...

Таково мнение красноармейца Жаркова, записанное почти слово в слово. Торжествующая свинья - немецкий ефрейтор, жёгший дома в России,- бежит теперь из своего дома, что, в городе Делице, возле Штаргарда. Красноармеец Жарков хранит в кармане фотографию преступника, твёрдой ногой по прочной дороге идёт за ним следом.

Хмуро и мрачно чувствует себя Германия. Отчаянно, напрягая всю злобу и коварство, защищается она. Кичливость её исчезла, надменность ушла, остался одни жестокий, упорный, надсадный вой зверя, вой зверя подыхающего...

В Штаргарде я получил подарок, место которому, пожалуй, в будущем музее Великой Отечественной войны. Это палка путешествий немецкого офицера. Трудно описать эту пошлую, тупую и самодовольную выдумку, но я попробую, ибо об этом стоит сказать. Представьте себе дубину, в полтора метра длиной и в три пальца толщиной. Дубина вырезана из ольхи. Набалдашник - чёрная оскаленная морда зверя с красной пастью. Под нею на белом поле чёрный немецкий крест, с противоположной стороны ? голубой щит, перечисляющий страны, где пьянствовал, насильничал или убивал этот мерзавец: Польша, Бельгия, Франция, Голландия, Италия, Литва, Латвия, Эстония, Россия. Ну, разумеется, оставлено пустое место, чтоб вписать ещё какие-нибудь страны. Затем вниз, спиралью, врезанной в ольховую кору, спускается голубая полоска, отороченная жёлтой краской. По голубому белым вписаны города, которые посетил этот тупица. Всего девяносто четыре города. Я не буду их перечислять, а назову только последние пять городов, бывшие конечными пунктами не только владельца этой палки, но и многих других фашистских разбойников. Вот эти города. Гатчина, Красное Село, Пушкин, Тосно, Сиверский. На Сиверском запись обрывается, и палка в качестве предмета воспоминаний едет в Штаргард.

Здесь нашел её советский боец.

1945 г.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});